— Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.
— Можно вас поцеловать?
— Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трёх предыдущих? Целуйте лучше руку, — рука не в счёт.
Он поцеловал ей руку, пробормотал: «Храни вас бог!» — схватил шляпу и выбежал.
Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у неё нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Всё, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица лёгкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на неё хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.
Клер принялась методически мыть и убирать посуду. Распахнула дверь, пусть в доме гуляет сквозняк. Ночь, кажется, будет скверная, — в узком Мьюз то и дело кружится ветер.
«Как и во мне», — подумала Клер, захлопнула дверь, вынула карманное зеркальце и вздрогнула — таким бесхитростным и беспомощным показалось ей собственное лицо. Она попудрилась, подвела губы. Затем глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила сигарету и пошла наверх. Горячую ванну!
На другой день не успела она приехать в Кондафорд, как сразу почувствовала, что атмосфера там напряжённая. То ли слова, сказанные ею по телефону, то ли её тон вселили тревогу в родителей Клер, и она сразу увидела, что притворяться весёлой бесполезно, — всё равно не поверят. К тому же погода стояла отвратительная — промозглая и холодная, и Клер с самого начала пришлось держать себя в напряжении.
После завтрака она избрала гостиную местом для объяснения. Вынув из сумочки полученную ею копию, она протянула её отцу и сказала:
— Вот что мне прислали, папа.
Она услышала удивлённый возглас генерала и увидела, как мать и Динни подошли к нему.
Наконец он спросил:
— В чём здесь дело? Говори правду.
Клер сняла ногу с каминной решётки и посмотрела отцу в глаза:
— Бумажка лжёт. Мы ни в чём не виноваты.
— Кто он?
— Тони Крум. Мы встретились на пароходе, возвращаясь с Цейлона. Ему двадцать шесть, он служил там на чайной плантации, а теперь получил место у Джека Масхема — будет присматривать за его арабскими матками в Беблок-хайт. Денег у него нет. Я попросила его приехать сюда к вечеру.
— Ты его любишь?
— Нет, но он мне нравится.
— А он тебя?
— Да.
— Ты говоришь, между вами ничего не было.
— Он поцеловал меня в щёку — раза два, по-моему. Это всё.
— На каком же основании бумага утверждает, что третьего числа ты провела с ним ночь?
— Я поехала с ним на его машине посмотреть Беблок-хайт; на обратном пути в лесу, миль за пять до Хенли, отказали фары. Темень была непроглядная, я предложила остаться и подождать рассвета. Мы заснули, а когда рассвело, поехали дальше.
Она услышала, как мать судорожно глотнула воздух, а у отца вырвался странный горловой звук.
— А на пароходе? А у тебя на квартире? И ты утверждаешь, что между вами ничего нет, хотя он тебя любит?
— Ничего.
— Это правда?
— Да.
— Разумеется, это правда, — вмешалась Динни.
— Разумеется! — повторил генерал. — А кто в неё поверит?
— Мы не знали, что за нами слежка.
— Когда он приедет?
— С минуты на минуту.
— Ты видела его после того, как получила извещение?
— Да, вчера вечером.
— Что он говорит?
— Обещает сделать всё, что я сочту нужным.
— Ну, это естественно. Надеется он, что вам поверят?
— Нет.
Генерал отошёл с бумагой к окну, словно намереваясь получше разглядеть её. Леди Черрел села. Она была очень бледна. Динни подошла к сестре и взяла её за руку.
— Когда он приедет, — неожиданно объявил генерал, поворачиваясь к окну спиной, — я хочу повидаться с ним один на один. Попрошу, чтобы никто не говорил с ним до меня.
— «Свидетелей просят удалиться», — шепнула Клер.
Генерал вернул ей документ. Лицо у него было подавленное и усталое.
— Мне очень жаль, папа. Мы, конечно, наделали глупостей. Добродетель ещё не служит себе наградой.
— Ею служит благоразумие, — отпарировал генерал. Он дотронулся до плеча Клер и пошёл к двери в сопровождении Динни.
— Мама, он верит мне?
— Да, но только потому, что ты его дочь. И чувствует, что не должен бы верить.
— Ты тоже это чувствуешь, мама?
— Я верю тебе, потому что знаю тебя.
Клер наклонилась и поцеловала мать в щёку:
— Благодарю, мамочка, но мне всё равно не легче.
— Ты говоришь, этот молодой человек тебе нравится. Ты познакомилась с ним на Цейлоне?
— Нет, я впервые встретилась с ним на пароходе. И поверь, мама, мне сейчас не до страстей. Я даже не знаю, оживут ли они во мне. Наверно, нет.
— Почему?
Клер покачала головой:
— Я не желаю вдаваться в подробности нашей жизни с Джерри даже теперь, когда он так по-хамски потребовал возмещения ущерба. Честное слово, оно огорчает меня больше, чем мои собственные неприятности.
— Мне кажется, этот молодой человек пошёл бы за тобой куда угодно и когда угодно.
— Да, но я этого не хочу. К тому же я дала обещание тёте Эм. Я вроде как поклялась, что в течение года не натворю глупостей. И я держу слово — до сих пор. Но меня прямо подмывает отказаться от защиты и стать свободной.
Леди Черрел промолчала.
— А ты что скажешь, мама?
— Отец должен считаться с тем, как это отразится на репутации твоей семьи и твоей собственной.
— Что в лоб, что по лбу. В обоих случаях конец один и тот же. Если мы не будем защищаться, мне дадут развод, но он едва ли привлечёт к себе внимание. Если будем, это вызовет сенсацию. «Ночь в машине» и так далее, если даже нам поверят. Представляешь себе, мама, как набросятся на нас газеты?
— Знаешь, — медленно сказала леди Черрел, — решение отца в конце концов предопределено тем, что ты рассказала про хлыст. Я никогда не видела его таким взбешённым, как после того разговора с тобой. Думаю, он потребует, чтобы вы защищались.
— Я ни за что не упомяну о хлысте перед судом. Это прежде всего бездоказательно, и потом, у меня тоже есть гордость, мама…
Динни последовала за отцом в его кабинет, который домашние иногда именовали казармой.
— Ты знакома с этим молодым человеком, Динни? — взорвался наконец генерал.
— Да. Он мне нравится. Он действительно любит Клер.
— Какой расчёт ему её любить?
— Папа, надо быть человечным!
— Ты веришь ей насчёт автомобиля?
— Да. Я сама слышала, как она торжественно обещала тёте Эм не делать глупостей в течение года.
— С чего ей пришло в голову давать такие обещания?
— С моей точки зрения, это ошибка.
— Как?
— Во всём этом важно одно — чтобы Клер стала свободной.
Генерал опустил голову, словно впервые услышал нечто, над чем стоит призадуматься; скулы его медленно побагровели.
— Рассказывала она тебе, — неожиданно спросил он, — то, что рассказала мне об этом субъекте и хлысте?
Динни кивнула.
— В былое время я мог бы вызвать и вызвал бы его к барьеру. Клер должна стать свободной — согласен, но только не таким путём.
— Значит, ты веришь ей?
— Она не могла солгать всем нам.
— Правильно, папа! Но поверят ли им посторонние? Поверил бы ты на месте присяжных?
— Не знаю, — угрюмо бросил генерал.
Динни покачала головой:
— Нет, не поверил бы.
— Юристов, чёрт бы их побрал, не проведёшь. Я думаю, что Дорнфорд, например, не возьмётся за такое дело.
— Он не выступает в бракоразводном суде. Кроме того. Клер — его секретарь.
— Надо посоветоваться с Кингсонами. Лоренс им верит. Отец Флёр был их компаньоном.
— Тогда… — начала Динни, но дверь распахнулась.
— К вам мистер Крум, сэр.
— Останься, Динни.
В дверях появился Крум. Он быстро взглянул на Динни и подошёл к генералу:
— Клер сказала, чтобы я приехал, сэр.
Генерал кивнул. Прищурив глаза, он в упор смотрел на предполагаемого любовника дочери. Молодой человек ответил на его взгляд, как солдат на параде, — твёрдо, но без вызова.
— Будем говорить без обиняков, — резко начал генерал. — Вам не кажется, что вы впутали мою дочь в скверную историю?
— Да, сэр.
— Потрудитесь дать мне объяснения.
Крум положил шляпу на стол, расправил плечи и объяснил:
— Что бы она ни сказала вам, сэр, — все правда.
Динни с облегчением увидела, что губы её отца дрогнули, словно по ним пробежала улыбка.
