значит, обвиняемый свободен. Мнения разделились поровну, значит, назначают новых судей, сначала двух, а с каждым разом все больше, до семидесяти одного…»
Усталое лицо реб Ноты буквально расцветало от того, что он изучал и истолковывал. С печальной улыбкой на губах он мысленно сравнивал это с уголовными судами, которые и до сего дня происходят в просвещенной Германии, в разворошенной Польше, в святой Руси, и с тем, как они происходят. Не говоря уже о том, как выглядят такие суды в полудикой Турции и в разбушевавшейся Франции; именно там, где машина стоит посреди улицы и отрубает головы виновным и невиновным при малейшем подозрении… Достаточно одного «допроса» обвиняемых! От «допросов» такого рода, как «допрашивают» в польских, русских и немецких тюрьмах перед судом, даже немые могут заговорить. Даже парализованные сознаются, что похищали и резали детей, чтобы подкрасить их кровью вино для четырех традиционных пасхальных бокалов… И все это происходит через целых шестнадцать веков после того, как еврейские законы и весь подход к подозреваемым и преступникам были так коротко и ясно описаны здесь…
Но, как это и происходило в большинстве случаев, реб Ноте не дали спокойно насладиться листом Геморы и углубленным его осмыслением. Дела внешнего мира снова ворвались в его кабинет. На этот раз — в образе реб Носона, главы общины, еврея ученого и влиятельного. Он вошел в тяжелой хорьковой шубе и с еще более тяжелой палкой из сандалового дерева с ремешком, пропущенным через ее набалдашник. Вместе с ним вошел молодой человек с бледным лицом и со словно приклеенной округлой бородкой. Реб Нота узнал в этом молодом человеке Меерку, Меерку-илуя, как его называли в городе. Потому что Меерка читал и писал по-арамейски как на родном языке. Если был трудный вопрос, аббревиатура, гематрия, он сразу же в этом разбирался, даже не наморщив лба. Меерка был «зятем на содержании» у своего тестя реб Носона. Даже Борух Шик, врач и большой ученый, очень уважал его.
Они появились в доме реб Ноты в таком восторге, что даже постоянное хмурое недружелюбие Хацкла куда-то исчезло, и он пропустил их в кабинет хозяина, даже не известив того, кто пришел. Реб Нота подскочил от такой неожиданности, посмотрел на два сияющих лица, на весело бегающие глаза и сразу же понял, что их привело какое-то очень-очень возвышенное дело.
— Ну, доброго утра, доброго года, реб Носон! Шолом-алейхем, шолом-алейхем, молодой человек!.. Ну, так что слышно?
— Что слышно, спрашиваете вы? — сразу зашумели они оба, перебивая друг друга. — Хе-хе, что слышно?! Еще как слышно, реб Нота! Чтоб мы так все слышали добрые вести и слова утешения, как слышно. Мы сегодня получили письмо по казенной почте и со штемпелем. Еще какое письмо! Вы знаете? Отгадайте интереса ради, от кого письмо?
Реб Нота только молча и добродушно пожал плечами.
— Начинайте, начинайте! — Глава общины Носон забыл обо всяких приличиях, подобающих рядом с таким богатым и знаменитым евреем, как реб Нота. — Если вы, реб Нота, к вашей министерской голове заполучите еще десять таких голов, то все равно не отгадаете…
— Может быть, какой-то новый Мессия? — шутки ради спросил реб Нота. — Какой-нибудь новый Шабсе Цви заявился из Турции и хочет вывести нас из Изгнания…
— Смейтесь-смейтесь! Мы получили письмо от десяти потерянных колен, вот что… Нате, смотрите! Нате, читайте! Посмотрите, какие буквы! Послушайте, какой язык!..
Реб Нота увидел перед собой кусок бумаги, желтоватой и какой-то шелковисто-сырой. Это была такая бумага, какую используют китайцы на далеких сибирских границах. Бумага была исписана еврейскими буквами непривычного вида. Не то шрифтом Раши, не то шрифтом, используемым в издании Пятикнижия в переводе на простой еврейский язык для женщин.
— Хм… — заколебался реб Нота. — От десяти колен, говорите? Из чего это следует?
От волнения реб Носон начал стучать палкой по ковру:
— Из чего следует, спрашиваете вы? Вы не видите этих букв? Мой Меерка говорит, что древние евреи писали когда-то такими. Он сразу разобрался. Вы шутите с Мееркой?! Нате, читайте! Если они сами спрашивают нас, не происходим ли мы из десяти колен, угнанных Навуходоносором в Халах и Хавур, что на реке Гозан… [49] Нате, смотрите!
— Они ведь спрашивают… — удивился реб Нота, подчеркивая слово «они», — значит, сами думают, что это мы происходим из потерянных колен…
— Слышишь? «Они ведь спрашивают»! — передразнил реб Носон, крутя большим пальцем, как будто разбирая сложный отрывок из Геморы. — Поскольку они спрашивают, то это признак, что они ищут часть своих колен, которые, они думают, пропали в глубине Расеи… Вот послушайте, что мой Меерка говорит!
И вдруг реб Носон положил свою тяжелую сандаловую палку на стол и схватился обеими руками за голову. Так схватился, что его шапка съехала набок, а под нею показалась бархатная ермолка, как большое ядро ореха под ворсистой скорлупой.
— Караул, евреи! — крикнул он. — Я этого не выдержу! Если мне, Носону, сыну Хаши, выпало такое счастье и Шкловская община удостоилась такой чести — переписываться с десятью пропавшими коленами, я этого не выдержу!.. Караул, где наш врач Борух Шик? Бегите, отыщите его и скажите ему, что они нашлись… Нашлись те самые, кого по всем краям земли искал Биньомин из Туделы. [50] Они сами дождаться не могли и обратились к нам!.. К нам, к евреям Шкловской общины…
Реб Нота с отеческой улыбкой смотрел на порывистые движения реб Носона. Он знал его пылкость, поэтому дал время перекипеть и только потом заговорил с ним:
— Ну, коли так, тогда действительно хорошо! Давайте-ка я вас послушаю — откуда, с чего?..
— Раз выслушать, значит, выслушать! — немного пришел в себя реб Носон. — Меерка, возьми и прочти!..
Меерка-илуй хотел уже было начать, но реб Нота сам взял письмо, сдвинул очки на лоб и близоруко посмотрел на него с обеих сторон. С шуршащего мягкого листа бумаги, похожего на сырой китайский шелк, на него смотрели расплывающиеся странные буковки. Теперь он рассмотрел их основательнее. Закругленные строки были выведены матовой китайской тушью. Не блестящими чернилами из чернильного орешка и, видимо, не гусиным пером, а тонкой кисточкой — тоже, как пишут китайцы. Реб Нота попытался читать и тут же запнулся. Дальше заголовка — «К святой общине Шклова» — он продвинуться не мог.
— Да, — сказал он, — действительно интересный шрифт! Похож на наш шрифт Раши, да будет память о нем благословенна, и все-таки не похож. Так что берите, молодой человек, — обратился он к зятю реб Носона, — и покажите, что вы можете!
2
И Меерка-илуй сразу же показал,
