Анджолина не захотела сразу же написать Вольпини, потому что собиралась бежать к синьоре Делуиджи, которая её ожидала. Но в середине дня Анджолина уже будет дома, и она попросила Эмилио прийти. Она его ждала, и до этого времени об этом больше думал сам Эмилио, чем Анджолина. Также он должен был взять письмо с собой в контору, чтобы спокойно его изучить.
Они вышли вместе, но Анджолина предупредила Эмилио, что они должны разделиться прежде, чем войдут в город. У неё больше не оставалось никаких сомнений в том, что в Триесте есть люди, которые шпионят за ней в пользу Вольпини.
— Гнусный! — воскликнула Анджолина выразительно. — Он меня I югубил!
Она ненавидела своего прежнего суженого, как будто это был действительно он, кто погубил её.
— Теперь он, конечно, рад освободиться от своих обязательств, но ему придётся иметь дело со мной.
Анджолина призналась, что глубоко ненавидит Вольпини. Он был ей неприятен, как грязная скотина.
— Это твоя вина, что я отдана ему.
Увидев, что Эмилио удивлён подобным обвинением, сделанным ему впервые так неистово, Анджолина исправилась:
— Ну если это и не по твоей вине, то уж точно из-за твоей любви.
С этими сладкими словами она его оставила, и Эмилио остался один, убеждённый в том, что это обвинение было сделано ему только с той целью, чтобы вовлечь все его силы в эту борьбу, что собиралась вести Анджолина против Вольпини.
Эмилио ещё немного последил за ней взглядом и увидел, как посреди улицы она бесстыдно кокетничает взглядом с каждым прохожим. И Эмилио вновь обуяла его болезнь, что уже давно господствовала над всеми остальными его чувствами. Вдруг Эмилио почувствовал большую радость от случившегося. Теперь, когда Вольпини бросил Анджо-липу, Эмилио был ей нужен, и в полдень он будет иметь возможность вновь на целый час почувствовать, что она вся его.
В рабочем городе, в котором в этот час все были чем-то заняты, нежная и выразительная фигура Анджолины приковывала всеобщее внимание. Она шла своим спокойным шагом, и глаза её смотрели совсем не себе под ноги.
И Эмилио, увидев её такую, почувствовал, что должен немедленно подумать об алькове, для которого она была создана. Эмилио не удавалось всё утро избавиться от возбуждения, явившегося следствием такой работы воображения.
Брентани собирался в полдень дать почувствовать Анджолине, насколько ценна его помощь, и воспользоваться всеми преимуществами такого своего особого положения, что ему предлагалось. Эмилио встретила старуха Дзарри, которая очень любезно пригласила его присесть в комнате дочери. Он, устав от подъёма, что проделал очень быстро, присел, уверенный в том, что сейчас появится Анджолина.
— Её ещё нет, — сказала старуха, посмотрев в сторону коридора, как будто ждала, что Анджолина там сейчас появится.
— Нет? — спросил Эмилио, испытывая такое горькое разочарование, что не хотел верить своим ушам.
— Не знаю, почему она задерживается, — продолжила старуха, постоянно глядя за дверь, — наверное, её задержала синьора Делуиджи.
— До какого часа она может задержаться? — спросил Эмилио.
— Понятия не имею, — ответила очень наивно старуха Дзарри. — Она может скоро прийти, но если она обедала у синьоры Делуиджи, то может не появиться до самого вечера.
Старуха замолчала на секунду очень задумчиво, а затем добавила с большей уверенностью:
— Не верю, что она пообедает вне дома, потому что её обед уже готов здесь.
Будучи очень наблюдательным, Эмилио сразу догадался, что все эти сомнения старуха симулирует и что она должна знать, что Анджолина не придёт так быстро. Но как всегда вся эта сила наблюдения не очень помогла Эмилио. Удерживаемый своими замыслами, он долго ждал Анджолину, в то время, как её мать составляла ему компанию, молчаливая и такая серьёзная, что потом в своих воспоминаниях Эмилио находил её смешной. Самая младшая из дочерей вдруг возникла перед матерью и потёрлась о её бок, как это делает котёнок о дверной косяк.
Эмилио всё же решил уйти. С ним любезнейшим образом попрощалась старуха Дзарри и девочка. Брентани погладил волосы последней, которые были того же цвета, что и у Анджолины. В целом, младшая дочка очень сильно напоминала Анджолину.
Эмилио подумал, что, возможно, было бы лучше отомстить Анджолине за эту проделку и не ходить к ней до тех пор, пока она его не позовёт. Теперь, когда Анджолина нуждалась в нём, она пришла бы очень быстро. Но вечером, сразу же по приходе из конторы, Эмилио вновь проделал свой обычный путь к дому Анджолины, собираясь нмяснить причину этого необъяснимого отсутствия. Ведь было вполне вероятно, что случилось нечто непредвиденное.
Он нашёл Анджолину одетой, так же, как и когда он провожал её утром. Она только что вернулась. Анджолина позволила себя поцеловать и обнять с нежностью, к которой прибегала, когда ей требовалось получить прощение. Её губы пылали, а изо рта разило вином.
— Действительно, я слишком много выпила, — сказала Анджолина улыбаясь. — Пятидесятилетний синьор Делуиджи захотел меня напоить, но это ему совсем не удалось, а!
И всё же ему это удалось лучше, чем она это себе представляла, и отсюда брала начало её неумеренная весёлость. Анджолину скручивало от смеха. Она была очень красива с этой своей необычайной краснотою щёк и блеском глаз. Эмилио поцеловал её в широко открытый рот, в красные дёсны, а она позволила ему это, пассивная, как будто всё это происходило не с ней. Анджолина продолжила рассказывать скомканными фразами, что не только старик, но и вся семья попыталась сделать так, чтобы она потеряла голову, но это им совсем не удалось. Эмилио попытался привести её в чувство, заговорив о Вольпини.
— Оставь меня в покое со всем этим делом! — закричала Анджолина и, увидев, что Эмилио настаивает, не отвечая ничего, поцеловала его и обняла, как это делал до сего момента он сам.
Она стала целовать Эмилио в губы и шею, такая агрессивная, какой никогда ещё не была. Они оказались на кровати. У Анджолины при этом всё ещё оставалась шляпка на голове и верхняя одежда на теле. Дверь была открыта, и звуки их борьбы наверняка доходили до кухни, где находились отец, мать и сестра Анджолины.
Да, они, в самом деле, напоили Анджолину. Этот дом семьи Делуиджи был каким-то странным. Эмилио ушёл, не держа никакого зла на Анджолину, так как его удовлетворение в этот вечер было совершенным.
На следующий день они встретились в полдень, оба в отличном настроении. Анджолина заверила, что её мать ни о чём не догадалась. Чатем Анджолина сказала, что сожалеет о том, что Эмилио застал её в таком состоянии. Но её вины здесь не было:
— Этот проклятый старик Делуиджи!
Эмилио успокоил Анджолину, заверив, что он хотел бы видеть её пьяной каждый день. Затем они составили письмо Вольпини с аккуратностью, на которую, казалось, не могли быть способны в том расположении духа, в котором пребывали.
Анджолина лучше толковала письмо Вольпини. Ответ же полностью написал Эмилио, будучи литературным экспертом.
Анджолина хотела бы, чтобы письмо получилось дерзким, она хотела излить в нём негодование честной девушки, которая несправедливо обвинялась.
— Даже так, — заметила Анджолина с благородной злобой, — если бы Вольпини был здесь, я бы просто отвесила ему пощёчину, ни в чём не оправдываясь. Тогда бы он сразу понял, что неправ.
Замечание было хорошим, но Эмилио хотел поступить более осторожно. Очень наивно и исключая то, что Анджолина может обидеться, он рассказал ей, что для того, чтобы с большей лёгкостью решить задачу, он спросил себя: как вела бы себя на месте Анджолины честная девушка? Эмилио не стал говорить, что конкретизировал честную девушку в Амалии и, таким образом, спрашивал себя, как поступила бы его сестра, если бы ей надо было ответить на письмо Вольпини. Эмилио рассказал Анджолине о результатах своих размышлений. Честная девушка, прежде всего, испытала бы большое., огромное удивление, потом она стала бы сомневаться, не произошло ли недоразумение, и, в конце концов, честная девушка ужаснулась бы, что её возлюбленный хочет освободиться от взятых на себя обязательств. Анджолина была очарована этим психологическим процессом, и Эмилио сразу же принялся за работу.
Анджолина сидела рядом с ним очень тихо. Эмилио работал для неё, и, опёршись рукой о его колено, Анджолина приблизила свою голову вплотную к его голове для того, чтобы читать сразу же то, что он мало-помалу писал. Анджолина старалась дать Эмилио почувствовать своё присутствие, не мешая ему. Эта близость Анджолины к Эмилио придавала письму оттенок неподготовленности и — если бы оно не было предназначено для такого человека, как Вольпини — то также лишало бы письмо и эффективности, так как в нём было меньше чувства собственного достоинства, которое Эмилио также хотел учесть при написании. Поэтому он передал в нескольких фразах что-то от Анджолины. Ему пришли на ум несколько грубых словечек, и Эмилио позволил им воплотиться на бумаге, чувствуя восторг Анджолины и то, как она смотрит на него с тем же восхищённым выражением, с каким смотрела и на Балли в его студии несколько дней назад.
