— Что ж, Софья Андреевна? — прервал Левшин.
— Опешила, батюшка!. Ухватилась за меня, да в слезы!.. Мало ли что было — дело девичье: и жаль тебя, и страшно, и хочу, и не хочу, а все-таки покончила тем, что велела тебе сказать, что завтра, сиречь в воскресенье, перед светом, когда еще в скиту все будут спать, она выйдет из огорода задней калиткой в лес и поедет с тобою, куда ты хочешь; лишь только с уговором: чтоб ты завтра же с ней и обвенчался.
— Завтра! — повторил с восторгом Левшин. — Неужели, в самом деле, завтра она может быть моей женою?
— Будет, батюшка, только мешкать не надо… Коли ты завтра чем свет не поспеешь к ней на выручку, так не прогневайся!..
— Едем, Ферапонт! — вскричал Левшин. — Скорей, скорей!
— Едем!.. Да на чем, Дмитрий Афанасьевич? Ведь нам за таким делом не верхами же ехать. Не знаю, мой Донец, а твой Султан в упряжи никогда не хаживал, и повозки у нас нет.
— Эх, Ферапонт… Да неужели нельзя достать на селе.
— Как не достать, за деньги все достанешь.
— Так что же ты?.. Ступай скорее!
— А что проку-то, Дмитрий Афанасьевич, коли мы Софью Андреевну увезем, да некуда будет с нею деваться?.. Ведь мы здесь не дома, батюшка!.. Ступай-ка лучше да поклонись боярину, он, говорят, и сам смолоду на все ходок был, так уж верно тебе поможет; а коли поможет — так дело в шапке.
— В самом деле, Ферапонт, пойду, расскажу ему все, как отцу родному, авось он меня не покинет.
— Ступай, батюшка!.. А ты, Дарьюшка, пойдем-ка со мной; я сведу тебя на село к знакомому мужичку; ты у него отдохнешь и щей похлебаешь. Здесь тебе непригоже оставаться: ведь все дворовые-то народ продувной, как раз на зубки подымут.
Когда Левшин вышел опять на луг, то с первого взгляда заметил, что во время его отсутствия получено какое-нибудь известие, которое обратило на себя особенное внимание Куродавлева. Толпы дворовых и крестьян, теснясь с любопытством около своего боярина, составляли обширный полукруг, посреди которого Куродавлев расспрашивал о чем-то двух пожилых мужиков, вооруженных толстыми дубинами. Когда Левшин подошел, один из этих мужиков говорил:
Да, батюшка! Матюху Беспалого больно избили; мы насилу довели его до села; полно, будет ли жив.
Да точно ли это хотисенские крестьяне? — прервал боярин.
— Как же, кормилец! Мы их знаем. Ведь эти хотисен-ские все поголовно такие озорники, что не приведи Господи!.. При тебе они стали потише, а напреж сего не проходило года, чтоб они в нашем лесу порубок не делали.
— Да как же они смеют?..
— Ну вот, поди ты!.. Стоят на том, что это въезжий лес…
— Въезжий лес?.. Ах, они, мошенники!.. Да ты бы им сказал, что покойный мой батюшка, и дедушка, и прадед владели этим лесом…
— Пытался говорить, кормилец, да они орут свое. «Это, дескать, лесная дача отведена на всех соседей; в ней, дескать, всякий человек волен лес валить». Матю-ха-то Беспалый, мужик задорный, сцепился с ними ругаться, слово за слово — он одного из них по зубам, а они его в дубье!.. Кабы мы его не выхватили, до смерти бы убили…
— Въезжий лес! — повторил боярин. — Вот я им дам въезжий лес!.. Да много ли их.
— Многонько, кормилец: на двадцати подводах приехали, человек за тридцать будет.
— Только-то? Кондратий, посади побольше народу на коней, да пеших человек тридцать с села наряди.
— С оружием, батюшка?
— Нет, просто с дубинами. Коли эти озорники ударятся бежать, так ты поймай кого-нибудь, да припугни хорошенько, захвати у них побольше лошадей: пусть себе походят после да покланяются!.. А коли на драку пойдут, так валяй их в мою голову — слышишь?
— Слушаю, батюшка.
— Да у меня чтоб все дрались начистоту, а не то что ударил, да сам и за куст!.. Я, брат, этого не люблю: драться так драться!.. Коли кто из наших попятится или пролежит за кочкой, так задай ему такую баню, чтоб он до новых веников не забыл — слышишь?
— Слушаю, Юрий Максимович!.. Да только, батюшка, воля твоя, теперь уж поздненько, и коли свалка будет в лесу, так не досмотришь, кто из наших сбердил.
— Экий ты, братец, какой!.. Да неужели ты не знаешь, что кто дерется молодцом, тому и самому на орехи достанется?
— Вестимо, батюшка.
— Так ты как вернешься домой, осмотри всех: на ком нет боевых знаков, того и пори: уж верно за кустом пролежал.
— Слушаю, батюшка.
— Ну, ступай же!
— Юрий Максимович, — сказал Левшин, когда боярин перестал говорить с Кондратием, — я было хотел тебе челом ударить: у меня есть до тебя кровное дело, да ты теперь так растревожен, тебя рассердили…
— Кто? — прервал боярин. — Эти хотисенские воришки?.. И, Дмитрий Афанасьевич! стану я об этом думать. У нас такие проказы зачастую бь!вают. Дело соседское, разберемся полюбовно. Вот как им нагреют порядком затылки да отберут лошадей, так они сами придут с повинной головой.
— Не прогневайся, Юрий Максимович, коли я буду просить тебя…
— О чем?
— А вот о чем, боярин: если ты мне не поможешь, не выручишь меня, так я сгибну и пропаду навеки.
— Ого! Так это дело не шуточное!.. Говори, Дмитрий Афанасьевич, говори!.. Я все готов для тебя сделать… Деньги, что ль, тебе нужны — бери, сколько хочешь.
— Нет, Юрий Максимович, деньгами тут не поможешь.
— Так чехо же ты хочешь?
— Я хочу жениться, боярин.
— Жениться!.. На ком?
— На одной девице, с которой познакомился в Москве.
— В Москве!.. Так что ж я могу для тебя сделать?
— Все, Юрий Максимович!.. Коли ты только захочешь…
— В Москве! — повторил боярин. — Постой-ка, молодец!.. Да у меня в Москве есть племянницы невесты… Уж не нарохтишься ли ты ко мне в родню!.. Ну, Дмитрий Афанасьевич, коли я отгадал, так не прогневайся — этому не бывать… Нет, нет, любезный! — продолжал Куро-давлев, не давая Левшину молвить ни слова. — Проси у меня, чего хочешь, а об этом не заикайся!.. Дружба дружбой, а родство родством…
Да выслушай, боярин, я…
Знаю, любезный, знаю!.. У тебя есть и хорошее поместье, и сам ты молодец отличный, да твоя службишка-то поскудная — всему делу помеха. Уж я тебе толковал: кто своей волей, а не по царскому указу пошел в стрельцы, тот забудь и думать породниться с нашей братьею, родословным боярином. Кому охота сделать такую поруху всему роду своему и отечеству.
— Да позволь слово вымолвить, — сказал почти с нетерпением Левшин. — Та, на которой я хочу жениться, девица простого рода, и'ты ее вовсе не знаешь.
— Не знаю?.. А коли не знаю, так о чем же ты меня просишь?
— А вот выслушай, я все тебе расскажу. Левшин начал свой рассказ с того, как он увидел первый раз Софью в Мещовском подворье и как полюбил ее, не зпая, кто она такова; потом рассказал, каким неожиданным образом он познакомился с отцом ее, Андреем Поморянином, и как этот Поморянин объявил ему наотрез, что никогда не выдаст за него своей дочери.
— А, вот что! — прервал Куродавлев. — Ты, верно, думаешь, что я скорей твоего уломаю этого раскольника? Ну, коли так — изволь, Дмитрий Афанасьевич?.. Я сам отправлюсь к нему сватом.
— Это не поможет, Юрий Максимович: он уж просватал свою дочь…
— Право?.. Ну, коли просватал, так делать-то, брат, нечего; видно, тебе не судьба на ней жениться.
— Нет, боярин: лишь только бы ты мне помог, а то уж я ее выручу. Она прислала мне сказать, что если я завтра, чем свет, не увезу ее из отцовского скита и не обвенчаюсь с нею, так завтра же ее выдадут замуж за постылого человека.
— Так ты хочешь, чтоб я помог тебе увести ее из родительского дома?.. Эх, Дмитрий Афанасьевич, не хорошо! Без отцовского благословения проку не будет!.. Правда, теперь она раскольница, а как выйдет за тебя, так будет православной… Да и батюшка-то ее не Бог знает кто!.. Чай, купчишка или посадский, а не то еще — беглый дьячок или расстрига какой, так не велика беда, коли его дочка выйдет за стрелецкого сотника… А все, как подумаешь — увести родную дочь у отца!.. Да и тебе-то что за охота напрашиваться в зятья к этому раскольнику?!. Ты — православный, а он уж верно просватал свою дочь за такого же еретика, каков он сам…
— Да, Юрий Максимович, ее выдают замуж за мещовского воеводу…
— Как!.. За этого сквернавца Токмачева?..
— Да, боярин.
— Так ты у него хочешь отбить невесту?.. Ну, это иная речь!.. Изволь, любезный — помогаю… Тебе надо поспеть туда чем свет… А далеко ли этот скит отсюда?
— Верст около тридцати.
— Так мешкать нечего!.. Эй, Демка! ступай скажи, чтоб сейчас запрягли тройкой мою дорожную кибитку. В корень Беркута на пристяжку Сокола да Ласточку — проворней!.. Это, любезный, башкирки — взглянуть не на что, а такие кони, что и цены нет!.. Им шестьдесят верст не кормя — нипочем!.. Ты ступай туда полегоньку, перед светом будешь; а оттуда, как дело спроворишь, катай по всем по трем!., лишь бы на козлах-то сидел молодец, а то уж только держись!
— Я возьму с собой Ферапонта.
