ввела в поиске «самоубийство Тоби Фрейзера» и прочитала статью о его смерти в студенческой газете. Друзья и семья описывали Тоби как тихого, но добросердечного молодого человека. Он совершил самоубийство сразу после разрыва с девушкой. Ее имя не называлось. У него остались брат-близнец Томас, второкурсник Йельского университета, и родители – Джина, учительница математики с Манхэттена, и Леонард Фрейзер, инвестиционный банкир.
Больше я не заглядывала в частную жизнь Фрейзеров, а письма оставила нераспечатанными в ящике, хотя каждую ночь слышала их манящий зов.
Порой мне казалось, что я знаю Фрейзеров лично. После двух с половиной недель я уже не считала себя злоумышленником. Я стала просто гостем, остановившимся на неопределенное время. К дому я относилась с уважением: мыла посуду после каждой трапезы, регулярно вытирала пыль и чистила сантехнику в ванной не реже одного раза в неделю. Я даже вымыла окна, и хозяева наверняка это заметят, как только вернутся. Мне очень хотелось оказать им эту маленькую любезность.
Как всегда, я приспособилась. Приспособилась жить в бегах, привыкла к новому имени и еще одному новому имени, привыкла лгать, научилась воровать; приспособилась даже к статусу убийцы. Привыкнуть к новому дому было не так уж сложно. Я начала спать по ночам. Я спала так, как будто вела вполне обычную жизнь. Я была Соней Любович, гостьей Джины и Лена Фрейзеров… пока однажды ночью, пробудившись, не обернулась кем-то другим.
– Эй! Здесь есть кто-нибудь? Эй!
Я не проснулась, когда машина ехала по извилистой подъездной дорожке; «Приус», может, и шуршал немного гравием, но двигатель работал почти беззвучно. Я не проснулась, когда она вставила ключ в замок, не проснулась, когда она тихо закрыла за собой дверь. Но когда ее нога ступила на половицы в прихожей, я подскочила в постели. Адреналин хлестал в вены так, что легкие не успевали нагнетать воздух.
В ванной комнате окно без сетки. Если тут же метнуться туда и выбраться наружу, она меня не увидит. Моя сумка с бумажником и деньгами лежала у кровати, а вот ключи от «Джипа» – на столе в прихожей. Пешком я далеко не уйду, до любой цивилизации не меньше пятнадцати километров.
– Привет! – сказала она.
– Привет, – ответила я.
Я все еще обдумывала, что сказать, когда Джина Фрейзер вошла в спальню. Она во многом походила на свою фотографию: практичная стрижка, волевое лицо, крепкое телосложение – и все же выглядела иначе. Под глазами залегли глубокие тени. В тусклом свете луны она выглядела затравленной. На какой-то миг я за нее даже испугалась.
– Пейдж, это ты?
– Прошу прощения, – сказала я.
Она подошла ближе, пытаясь разглядеть меня в тусклом свете, пока глаза привыкали к темноте. Она не боялась. Она знала меня – то есть считала, что знает.
– Я думала, ты приедешь на следующей неделе.
– Нет. На этой.
– Ты собрала все свои вещи? – спросила Джина.
– Кажется, да. Спасибо. Мне уйти?
– Уже поздно, Пейдж. Куда ты пойдешь?
– В мотель. Куда угодно, – ответила я.
– Не надо, – холодно сказала Джина. – Можешь остаться на ночь.
– Спасибо, миссис Фрейзер.
– Миссис Фрейзер?! Серьезно?
– Джина, – нерешительно поправилась я, вставая с постели. – Я перейду на кушетку. Вы можете лечь здесь.
– Очень мило с твоей стороны, – проворчала она. – Но я еще не хочу спать. Собираюсь заварить чаю.
Я последовала за Джиной в кухню-гостиную, где она включила чайник и подошла к термостату.
– Здесь очень холодно. Почему ты не включила отопление?
– Я хотела оставить все как было.
– Интересно, – сказала она, нажимая кнопки.
В подвале загудел котел, распространяя вибрацию по всему дому и вторя гулу моих нервов.
Обычно я рассматривала каждую проблему как дорожную карту, мысленно проходя по разным маршрутам в поисках решения. С Джиной я постоянно заходила в тупик.
– Садись, – велела она. – Ты меня нервируешь.
Я села на диван.
– Странно, что ты не замерзла.
Я замерзла. Но тут теплее, чем в лагере. И к тому же есть горячая вода.
– Со мной все хорошо, – сказала я.
Джина скинула туфли и свернулась калачиком на другом конце дивана. Она снова разглядывала меня, склоняя голову под разными углами.
– Ты выглядишь иначе. Думаю, из-за стрижки.
Значит, она уже встречала эту Пейдж, и если сейчас включит верхний свет, то сразу распознает во мне самозванку. Я пыталась изменить выражение лица, но меня заботило множество других проблем – например, как забрать деньги и ключи и сбежать, – так что я не могла контролировать свои лицевые мышцы. Наверное, я выглядела обескураженно, потому что Джина пояснила:
– Однажды я заставила его показать твою фотографию. У тебя были длинные волосы.
Я хорошо умела притворяться, но роль Пейдж давалась труднее, чем другие. Кто такая Пейдж?
– Я их обрезала.
– Вижу. – Джина кивнула. – Женщины совершают странные поступки из-за мужчин.
– Я была пьяна, – объяснила я.
– Ясно, – сказала она.
Джина заметила фоторамку лицом вниз на каминной полке, встала и подняла фотографию. Затем вновь села на диван и стала смотреть на меня своим непостижимым взглядом. Я отвернулась.
– Как вы? – спросила я, потому что Пейдж или тот, кто знает Джину, мог бы задать такой вопрос. А еще и правда хотела знать.
– А как ты думаешь?
– Да, глупый вопрос.
– Особенно глупый от тебя, – сказала она.
– Я полагаю, вы приехали, чтобы побыть в одиночестве.
– Я приехала, чтобы сбежать от мужа.
– Зачем?
– На меня давит и его чувство вины, и мое, – сказала Джина.
Из-за постоянной резкости в ее голосе я растеряла все дружеские чувства, которые испытывала заочно. На фотографиях она выглядела добрее.
Чайник засвистел. Джина вздрогнула – нервы взвинчены! – и подошла к плите.
– Не желаешь ли чашку чая? – спросила она до странного деловито.
– Хорошо.
– Мята или ромашка?
– Мята.
Она налила две чашки чая, передала одну мне и села на то же место.
– Я хотела с тобой познакомиться, – сказала Джина. – Хотя Лен полагает, что зря.
– Я тоже хотела с вами встретиться.
– Лгунья.
Я не нашлась с ответом. Отхлебнув чаю, я обожгла язык.
– Где будешь праздновать День благодарения? – спросила она.
Последние восемь лет мы устраивали ужин у Дюбуа. Для меня это всегда был худший день в году, не считая Рождества и моего фальшивого дня рождения.
– Не знаю, – ответила я. – А вы?
– Мы поедем в гости к моей сестре, – сказала Джина.
– Что ж…
Какое-то время мы молча пили чай, а я искала предлог, чтобы уйти посреди ночи.
– Чувствуешь себя виноватой? – спросила Джина.
– Постоянно, – ответила я.
– Хорошо.
Радиатор бряцал, как плохо настроенный музыкальный инструмент, в
