комнату проникал жар, но от ее ответа я похолодела. Видимо, Пейдж была девушкой ее погибшего сына, которая рассталась с Тоби перед его самоубийством.
– Ты не виновата, я знаю, – сказала Джина.
– Правда? – спросила я.
Зачем Пейдж могла приехать в загородный домик?
– Как вы познакомились? – спросила Джина.
– Он никогда не говорил?
– Я никогда не спрашивала.
– Ясно.
– Так как вы познакомились?
В женщине передо мной читались тьма и жесткость. Видя такого масштаба горе и гнев, я вспомнила о давно забытых событиях и людях.
Как же Пейдж познакомилась с Тоби?
– В баре. – Скажи я, что на вечеринке, она могла бы спросить, на какой вечеринке. Скажи я, что на занятиях, меня погубило бы незнание деталей.
– В баре, – повторила Джина так, будто у нее во рту остался неприятный привкус.
– Да, банально.
– Вся эта ситуация банальна.
Ее голос стал резким, как острие меча, глаза превратились в темные полумесяцы.
– Что он в тебе нашел?
Вопрос был мне до боли знаком. Раньше я сама себя спрашивала, что он во мне нашел. Позже мне пришлось задать более важный вопрос: а что я нашла в нем?
– Не знаю, – ответила я.
– Наверное, у тебя умопомрачительные сиськи, – сказала Джина.
– Что?
Ее слова прозвучали как удар кнута. Я больше не понимала, как себя вести.
– У тебя нет ничего, кроме юности. Ты – просто оболочка. Ты пустая внутри, как будто тебя захватили пришельцы.
Меня словно ударили в живот. Мое лицо побагровело, глаза наполнились слезами. Я пошла в спальню и стала одеваться. Я больше не могла выдавать себя за реального человека, не вырезав из души последний кусок своего «я». Все, что сказала Джина, было правдой, хотя она говорила с кем-то другим.
Джина последовала за мной в спальню и смотрела, как я натягиваю одежду.
– Ты уходишь?
– Да.
– Я же сказала, ты можешь остаться.
– Все нормально. Мне нужно идти.
Я запихнула одежду в сумку и осмотрелась – не осталось ли чего-то, что может меня выдать. Два слова крутились на повторе в моей голове. Вон. Отсюда. Я сняла с кольца ключ от домика и оставила его на столе. Затем обернулась и посмотрела на Джину, открывая входную дверь.
– Мне очень жаль.
– Почему тебе жаль? – спросила она с неподдельным любопытством.
– Мне жаль вашего сына, – ответила я.
– Моего сына? Почему? Ты его не знала.
Она говорила образно? Или я не угадала, кто такая Пейдж?
Я шагнула на крыльцо. Мой «Джип» стоял всего в нескольких шагах. Десять шагов, и я на свободе.
– Я сожалею о вашей утрате, – сказала я, спускаясь с крыльца.
– Только об этом ты сожалеешь?
– Я сожалею о многом.
– И о том, что трахалась с моим мужем?
Я споткнулась на последней ступеньке. А восстановив равновесие и немного придя в себя, повернулась к Джине. Ее лицо выглядело таким же застывшим, как каменная кладка ее дома. Она видела во мне врага, а я не могла ответить тем же. Я более трех недель пользовалась ее гостеприимством. Я задолжала, и мне нечем было отдать долг. Поэтому я дала все, что могла.
– Простите, что трахалась с вашим мужем, – сказала я.
– Спасибо, – ответила она, потом вернулась в дом и закрыла дверь.
Часы показывали 3:05 утра, когда я выехала на Мейпл-лейн. Во всем мире не существовало места, куда я хотела бы отправиться. Я проснулась. Очнулась ото сна. Нужно было продолжать двигаться, ехать дальше. И чем-то занять руки, иначе они превратились бы в кулаки, ищущие цель для удара. Я плелась по проселочной дороге, пока не вышла на трассу, где повернула направо, на север. Передо мной лежали сотни километров до канадской границы.
Утро застало меня в предгорьях Адирондакских гор. За ночь я лишь раз остановилась на заправке, чтобы наполнить бак, сходить в туалет и купить бутылку воды. Потом ехала еще два часа. С восходом солнца меня стал слепить яркий свет. Я остановилась на парковке у небольшого продуктового магазина, накрыла голову курткой и попыталась уснуть.
Меня разбудил стук в окно. Я стянула куртку с головы и увидела полицейского, стоящего у моего «Джипа». Он жестом приказал мне опустить стекло. Я подчинилась.
– Доброе утро, – сказал он. Его глаза скрывались за солнцезащитными очками-«авиаторами».
– Доброе утро, – ответила я, поднимая спинку кресла.
– Как вы, мэм?
– Хорошо, спасибо.
– Вы знаете, как долго здесь стоите?
Часы на приборной панели показывали 11:24.
– Извините. Я остановилась, чтобы дать отдых глазам.
– Мне позвонил Уолт, владелец магазина. Он хотел убедиться, что с вами все в порядке. Вы здесь уже четыре часа.
– Не заметила, как пролетело время. Сейчас же уеду.
– Куда направляетесь?
– Просто катаюсь, смотрю достопримечательности.
– Вы местная?
– Нет, – ответила я на случай, если он спросит удостоверение личности. Откуда там Соня Любович? – Я из Индианы.
– Что привело вас в Нью-Йорк?
– Я навещала тетю в Ред-Хук.
Я опасалась, что он попросит показать документы на машину. Автомобиль по-прежнему был зарегистрирован на имя Милдред Хенсен из Ред-Хук, Нью-Йорк.
– Надеюсь, вам у нас понравится, – сказал полицейский.
– Спасибо.
Он хотел было уйти, но потом снова повернулся ко мне.
– Вы уверены, что достаточно отдохнули?
– Да, вполне, – сказала я.
Офицер пошел к своей патрульной машине и выехал со стоянки направо, на трассу. Я свернула налево и поехала обратно по той же дороге.
Стычка с Джиной выбила меня из колеи. Я словно блуждала в темноте по незнакомым улицам. В запасе оставался все тот же старый план: найти загородный дом и жить в нем незваным гостем, пока обстоятельства не вынудят меня съехать. Я понятия не имела, где достать денег, которые подходили к концу; я понятия не имела, как мне стать тем, кто сможет существовать в этом мире. Уж тем более я не имела понятия, как буду жить следующие лет сорок.
При нынешнем положении дел полноценная жизнь казалась невозможной. Пока я вела машину, даже зная, куда приведет меня дорога, я чувствовала себя более потерянной, чем в тот день много лет назад, когда я сбежала из дома в никуда.
Доехав до Саратога-Спрингс, я побродила по городу, дыша морозным воздухом и притворяясь обычным туристом. На меня никто не обращал внимания. Рождественские гирлянды обвивали каждую вывеску и висели над каждым тротуаром. До Дня благодарения оставалось всего пять дней.
Тоска по дому разлилась во мне так, что впору было в ней утопиться. Я изо всех сил сопротивлялась – нельзя тосковать по месту, откуда тебя изгнали. Я долго отмахивалась от своего прошлого, я
