которые ты мне только что наговорил. Они свидетельствуют больше против тебя самого, чем против меня, и я не могу лучше воспользоваться ими к твоему посрамлению и к моей выгоде, как признавшись тебе в том, что все это правда. Да, — продолжала она, — Ипполито любил меня, Ипполито не страшился ненависти фаворита и гнева короля, желая оказать мне услугу, он уважает меня и делает все, чтобы угодить мне. Он хотел защитить меня, когда я была всеми покинута, и правда то, что из-за меня он разорился. Совершил ли ты когда-нибудь что-либо подобное? Ты скажешь, что любишь меня; какая же это любовь, если ты не выказываешь мне даже учтивости, — ты, кого обязывает к этому мой пол, не говоря уже о моем звании? А между тем какой злонравный господин более недостойно обходился когда-либо с рабом, чем ты всегда со мною, и кто мог бы снести это, какая женщина, любившая бы тебя, как я? Нет, нет, князь, тебе не на что жаловаться, и ты должен быть мне благодарен за то, что я не жалуюсь. Больше того, я признаюсь, если тебе угодно, в преступлениях, которых не совершила, прекращу всякие сношения с Ипполито и выкажу ему неблагодарность, дабы прекратить ту, какую ты ко мне питаешь. Словом, нет ничего такого, чего бы я не могла сделать, чтобы воскресить твою любовь ко мне.
— И нет ничего невозможного для ваших прекрасных глаз, — нарочито любезно сказал ей князь Салернский, поправляя парик, — они заставили меня позабыть весь мой гнев, и только бы они всегда дарили меня благосклонными взглядами, счастливейший Просперо всегда будет любить одну лишь прекрасную Матильду.
Влюбленная принцесса удовлетворилась этим ничего не значащим комплиментом, сказанным ее старым поклонником. В менее торжественном месте она, пожалуй, бросилась бы перед ним на колени и поблагодарила бы его за то, что он простил ее; но ни время ни место не позволили ей ответить. Король уже выходил из своих покоев, Матильда попросила Просперо не покидать ее, когда она будет говорить с королем, но Просперо, отходя от нее, ответил, что не следует, чтобы их видели вместе, по причинам, которых он не может открыть. Принцесса поняла, что он боялся впасть в немилость, но оказалась столь близко к королю, что не имела времени упрекнуть Просперо в том, что он хороший царедворец, но плохой поклонник. Она предстала перед королем, почтительно приветствовала его и поблагодарила. Король отнесся к ней весьма холодно и ответил ей так двусмысленно, что его слова можно было истолковать столько же к ее невыгоде, как и в ее пользу. Но она осталась так довольна сладкими речами Просперо, что его последнее проявление неблагодарности, когда он отказался приблизиться вместе с ней к королю, произвело на нее столь же мало впечатления, как и неблагосклонный прием, оказанный ей королем, до такой степени она рада была вновь снискать расположение своего властолюбивого поклонника.
В тот же день ее навестили все знатные дамы, какие только были в Неаполе; они задумали на следующее утро отправиться на охоту, все верхом, в деревенских платьях и в головных уборах, украшенных перьями. В этом замысле приняли участие самые известные при дворе любезники и, уж конечно, князь Салернский, славившийся своей галантностью. Более того, он решил побаловать принцессу, что с ним еще ни разу не случалось. Он написал ей весьма нежное письмо и послал ей головной убор; но сказать правду, он сам приладил к убору перья, среди которых не было ни одного нового. Я, кажется, уже говорил вам, что Просперо вызывал удивление своими перьями; это было единственное, на что он не скупился, и он без устали подвергал их всевозможным переделкам. Он часто их разнообразил, перенося пучки одного султана в другой и, хотя они были старыми, умел придавать им вид новых столь же искусно, как самый ловкий мастер этого дела. Я охотно верю, что желая довести свой великолепный подарок до полного совершенства, он потратил на приведение его в порядок добрую половину ночи. Принцесса приняла подарок так, словно он был ниспослан ей небом, поблагодарила князя больше, чем он того заслуживал, и обещала ему в ответном письме всю жизнь наряжаться в этот чудесный убор. Не сумею сказать вам, как прошла охота, мне не довелось узнать на этот счет никаких подробностей. Надо полагать, что некоторые лошади спотыкались, что наиболее любезные кавалеры заменяли дамам конюших, что Просперо обнаружил при этом всю свою галантность и что он болтал без умолку, будучи большим говоруном и пустословом.
Охота доставила дамам такое удовольствие, что им захотелось позабавиться и на следующий день; желая поразвлечься на иной лад, они решили отправиться морем в Поццуоли, где принцесса Матильда намерена была устроить им угощение с музыкой. Они принарядились для катания по воде не меньше, чем для поездки на охоту. Лодки, в которых они плыли, разукрасили всем, чем только можно было; их убрали богатыми коврами, — не знаю, были ли то китайские ковры или турецкие, — и все уселись не иначе, как на богатые подушки. Просперо отправился сухопутной дорогой и в одиночестве, желая разыграть жаждущего приключений человека или, быть может, меланхолика, ибо бывают такие люди, которые делают это из честолюбия. Он велел оседлать своего лучшего коня, надел свое самое богатое деревенское платье и возложил себе на голову оперение нескольких страусов.
Дом Ипполито стоял на дороге в Поццуоли, близ моря, и князь Салернский поневоле должен был проехать мимо. Увидев дом, он возымел храбрую мысль. Он знал, что Ипполито находится там, и сошел с коня, чтобы поговорить с ним. Ипполито принял князя со всей учтивостью, с какой подобает приветствовать особу его звания, хотя сам и не встретил с его стороны такого же обращения. Просперо учинил грубое объяснение по поводу того, что Ипполито осмеливается разыгрывать поклонника принцессы, которая должна стать его женой. Ипполито довольно долго сносил докучливые речи Просперо и отвечал с наивозможной кротостью, что Просперо не должны оскорблять изъявления учтивости, внушаемые безнадежной любовью. Но в конце концов дерзость Просперо заставила его тоже вспылить, и он потребовал уже коня, дабы сразиться с ним, как вдруг им сообщили, что море сильно волнуется и что лодкам с дамами, как видно было с берега, грозит опасность разбиться о скалы. Ипполито, на сомневаясь в том, что дамы эти — Матильда и ее гости, предложил Просперо поспешить на помощь любимой ими особе. Просперо отказался, сославшись в свое оправдание на то,
