— У меня сегодня день рождения, — сообщил я и тут же пожалел о своих словах.
— Подумаешь! — презрительно скривился Нахалюга.
Пирипо отставил стакан и спросил:
— А что же наши немецкие союзники?
— Сейчас разговор идет об итальянцах, об их чести и достоинстве, — ответил командир, перестав обмахиваться фуражкой. — Неужто вы хотите, чтоб я пошел на крайность — занял Минео? Что ж, пойду, если мои требования не будут выполнены. Вы когда-нибудь были солдатом? Представляете, что значит не иметь обмундирования и продовольствия? Это значит, что армия превратится в орду бандитов, мародеров, дезертиров!
— Но секретарь спросил вас о союзниках, — вмешался Коста, застегивая верхнюю пуговицу черной рубашки.
— Да вы что, с луны свалились? — взорвался командир и еще яростнее замахал фуражкой. — Они же нас предали на русском фронте! Им бы свою шкуру спасти. И здесь будет то же самое, уж вы мне поверьте.
— Стало быть, хлеб, вино, оливковое масло, мясо, — вполголоса перечислял секретарь, приглаживая редкие волосы.
— И женщины.
— Женщины?
— Вот именно.
— Да откуда я все это возьму?
Командир вскочил, отбросил фуражку и заорал:
— Черт вас побери совсем! Фашист вы или не фашист?! Для чего, спрашивается, вас назначили секретарем?
— Да что я могу один? Если бы за мной стояла молодежь, я бы собрал все население, произнес бы речь… А теперь, когда американцы высадились на Сицилии, нас, чернорубашечников, единицы, от силы человек двадцать. Быть фашистом в такое время — настоящий героизм!
Мы следили за ними, стараясь не шевелиться; Чернявый даже умудрился помочиться, не вставая.
Нахалюга внезапно предложил:
— Давайте запустим камнем в командира!
Никто ему не ответил; у меня все не выходило из головы, что мне сегодня тринадцать лет.
Солдат разлил оставшееся вино по стаканам (мы даже слышали, как оно булькает), но пить никто больше не стал. Видно, всем передалось нервное напряжение командира, который молча вышагивал взад-вперед по тропинке.
Брачилитоне вскочил и подобострастно вытянулся, словно в ожидании приказаний, отчего сделался еще больше похож на обезьяну.
— Что ж, — изрек наконец командир, — положение незавидное и у вас, и у нас, я просто не знаю, что будет, если мы не сумеем между собой договориться.
Секретарь и его приспешники вымученно улыбнулись.
— К вечеру я пришлю солдат, — заключил командир. — Все, что раздобудете, погрузите на мулов — они нам понадобятся, если придется из стратегических соображений отходить через горы. Ведь почти все наши грузовики выведены из строя.
— Нынче вечером? — встревоженно переспросил секретарь. — Давайте отложим хотя бы до завтра, до полудня.
— История не стоит на месте! Вдруг нас завтра перебросят в окрестности Катании? А возможно, прикажут занять линию обороны возле Мессины или в Калабрии.
— В Калабрии? — эхом откликнулся Пирипо и как-то весь съежился.
— Это я так, для примера. Не здесь же мне торчать? Думаю, вы и сами не хотите, чтоб вас бомбили. Слыхали небось, какой ад они устроили в Катании и Палермо?
У Пирипо, похоже, пропала охота спорить: в конце концов, сегодня вечером или завтра утром — не все ли равно? Отдуваясь, он расстегнул еще одну пуговицу на рубашке и бессильно свесил на грудь свою голову-кочан.
— Ну так как же? — спросил белобрысый офицер.
— Да, как же? — подхватил командир.
Секретарь фашистов неопределенно взмахнул рукой. Рядом с ним маячила мерзкая вытянутая рожа Косты, а Брачилитоне, тот и вовсе был похож на пугало.
— Приходите вечером, — сказал Пирипо, — только попозже.
— Помните: прежде всего мулы. Их в случае чего и есть можно, — изрек командир.
— Мулов есть? — зашипел мне на ухо потрясенный Нахалюга.
Тури пояснил, что в Катании едят мулов, у них очень вкусное мясо. А мы, невежи, и слыхом не слыхали об этом.
— Я на вас надеюсь. — Командир пожал Пирипо руку, отдал честь по-фашистски. — Вы наверняка добудете все, что требуется. А войну мы выиграем. У нас достанет на это твердости и мужества, и наш дуче с нами.
Все вместе они вернулись к лагерю; возле палаток их уже ждали солдаты, застыв по стойке «смирно» с винтовками наизготове. Коста и Брачилитоне вяло отдали им честь, Пирипо оседлал мула и поехал вниз по Лысой горе, подымая столбы пыли; голова его дергалась, как у марионетки.
— Гляди, уж вон куда отъехал, а все кивает, — усмехнулся Чуридду.
После ухода фашистских начальников наше наблюдение вроде бы потеряло смысл. Надо было придумать что-нибудь новенькое. Золотничок предложил наведаться к Джованни Зануде и его шайке.
— Давай, давай, — презрительно бросил Тури. — Иди с этими дуроплясами котов хоронить. Тебе такая компания как раз подходит.
В лагере снова стало тихо, солдаты разбрелись кто куда.
— И пойду! — с вызовом сказал Золотничок.
— Я с тобой, — заявил Чуридду.
— А мы что, рыжие — здесь оставаться? — сказал я.
— И ты туда же! — возмутился Тури. — От кого, от кого, но уж от тебя-то я этого не ожидал!
Но я плевать хотел на его обиды: и так уж все руки себе ободрал об эти скалы! В конце концов Тури с понурым видом поплелся за нами. Чернявый немного погодя спросил, что делать с пойманной ящерицей.
— Можешь зажарить ее и съесть, — с издевкой сказал я, а потом вырвал ящерицу у него из рук и бросил в лопухи. — Вон, раздави ее.
Но вместо Чернявого это сделал Тури: ему надо было на ком-то сорвать свою злость. Вскоре под яростными пинками ящерица испустила дух; голова у нее превратилась в белесое месиво.
— Вот и вам бы так же башку размозжить, — сквозь зубы процедил Тури. — Надо же быть такими олухами, чтоб уйти от лагеря. Мы бы там еще и не то увидели.
Может, он был и прав, но нам всем осточертело лазать в эту жарищу по острым скалам неизвестно ради чего. Мы прибавили шагу, срывая на пути инжир, швыряясь камнями и радуясь своей свободе. Тури бежал за нами на некотором расстоянии и вовсю размахивал руками. Лысая гора уже осталась далеко позади.
Надо было одолеть еще один перевал, тоже заросший осокой, колючим кустарником, чертополохом. Пока мы карабкались вверх, все тело у меня опять покрылось липким потом.
— Ну что, повеселились? — крикнул Тури, обогнав нас на склоне. — Вот дубы!
Впереди, на краю обрыва, показались первые домики.
— И что же дальше? — спросил Тури, когда перед нами открылся новый спуск в долину.
Мы как-то растерялись: по правде говоря, никто не знал, где искать Джованни и его шайку.
— Дальше-то что? — насмешливо переспросил Тури. — Куда идти?
— Вон туда! — выпалил я и показал на рощу донны Каролины метрах в двухстах от нас.
— Эге-гей! — завопили остальные. — Все наверх!
Добравшись до утопающей в зное рощицы, мы услышали какое-то заунывное причитание. Чуридду поднес палец к губам и спросил шепотом:
— Слышите? Уж не монахи ли псалмы поют?
— Да нет, это птицы, — возразил Золотничок.
— Ты что, оглох, дурья башка? — сказал Тури. — Когда это птицы так зудели?
— Они! — воскликнул я. — Бьюсь об заклад. Это Джованни Зануда с дружками.
Тури хлопнул меня по плечу и заговорщически подмигнул.
— Ну что, может, все-таки вернемся к лагерю?
Мы снова прислушались, стараясь понять, откуда доносятся заунывные звуки.
— Точно, с той стороны! — решил я.
Нам пришлось ползком пробираться между кустами цикория. Чуридду простонал:
— Черт, я уже весь ободрался об эти колючки!
— Кто идет? — послышалось совсем рядом, и похоронный напев мгновенно стих.
Мы вздрогнули.
— Что делать-то будем? — зашептал Золотничок. — Сейчас они нас камнями забросают.
— Это мы! — собравшись с духом, крикнул я.
Раздались приглушенные голоса и шорох камней.
— Все, теперь нам головы не сносить, — заметил Тури. — С Джованни шутки плохи.
— Кто вы такие и что вам надо?! — крикнул кто-то из-за кустов.
— Эй, Джованни, пропусти нас, это мы! — крикнул я.
Мы стояли в нерешительности, а те, видно, тоже не знали, как им быть.
— Ладно, пошли, чего ждать-то? — Я потихоньку стал продвигаться вперед.
Сквозь заросли опунции мы выбрались на площадку, где вся шайка уже поджидала нас. Джованни, зажав в кулаке камень, угрожающе проговорил:
— Чего приперлись? Кто вас сюда звал?
— Слыхали, какие дела творятся? — спросил я.
— Да пошел ты… Не видишь, мы тут заняты. Кармело кота раздобыл.
Кармело, брат моего отца, приходился мне дядей; ему уже сравнялось четырнадцать.
— Да не бойтесь, — примирительно сказал я, — мы вам не помешаем. — И сел прямо на колючки. Приятели последовали моему примеру.
— Так вам, сволочам, и надо, — пробормотал Тури, весь зеленый от злости.
