- Нет, не как начальство, - как человек?
- А в нашем деле это все как-то вместе… Вот "баба Сима" считала, что хорошая школа - учреждение лирическое! Сами понимаете: надо быть белой, белоснежной вороной, чтоб так считать! А уж среди отставных военных…
- Он серый вообще? Как слон? - уточнила Таня.
- Не знаю… Нет, ярлыков не лепите, это зря… Такого, от чего уши вянут, я от него не слыхала пока. Взгляд такой… вбирающий. Знает, вроде, что в Уставах - еще не вся философия, не окончательная. Но все же вряд ли он пришел руководить "лирическим учреждением", а? - усмехнулась Марина. - Боюсь, теперь труднее будет раскрутить некоторые наши затеи. Вечер сказок Евгения Шварца - помните, все откладывали?… Или вечер французской поэзии, от Вийона до Жака Превера… Или вам самим уже нет дела до них?
Ее успокоили:
- Да что вы?! Наоборот! Вдвойне охота…
- Но с этим не вылезешь теперь в актовый зал… Разве что - в классе, на ножку стула заперевшись… под сурдинку… Главное- не киснуть, правда? И от намеченного не отказаться. На чердаке, в котельной - какая разница? Я притащу одну книжку о театре, увидите: так называемая "эстетика бедности" - очень даже на почетном месте… Братцы, а ведь уже темно. Родители ни у кого не волнуются?
- Да знают они, рано не ждут.
- Мы не в пятом классе…
Юля не ответила на вопрос о родителях.
- Юль, тебе батареек не жалко? Машинка-то крутится, - заметил Майданов о магнитофоне. - Истратишь за один день…
- Куплю еще.
- Спасибо, что забыли о нем, - сказал Женя, выключая аппарат и сматывая шнур микрофона. - А то каждый старался бы вещать для истории и обязательно нес бы чушь…
Юля отозвалась, по-прежнему сидя на корточках у печки:
- А мне надо, чтобы было что вспомнить! Будет кассета с нашей историей - чем плохо? Включи опять, мы сейчас напоем туда что-нибудь…
И они спели в пять голосов (Майданов не знал слов, только покачивался в такт). Песня была такая:
Сударь, когда вам бездомно и грустно,
Здесь распрягите коней:
Вас приютит и согреет Искусство
В этой таверне своей…
Девушка, двигайся ближе к камину,
Смело бери ананас!
Пейте, месье, старой выдержки вина, -
Платит Искусство за вас!
Классика! Двери ее переплетов
Чуть заржавели, увы…
Впрочем, сеньор, выше всех звездолетов
С нею окажетесь вы!
И поразит вас бессилье злодея -
Бедненький, веcь он в крови!
Серой опасно запахнет идея,
Если в ней нету любви…
Последние строчки каждой строфы повторялись дважды.
Когда вышли на привокзальную площадь, Майданов молча передал спящего Антошку Смородину. И потянул за рукав Юлю:
- Пойду я… ладно?
- Не хочешь меня проводить? Интересно… За весь день осчастливил тремя словами… а теперь "пойду". Иди!
- Адамяну же с тобой по дороге, он так и так увяжется.
- Не ври, ему гораздо ближе.
- И потом, вы же еще туда завернете, на Гагаринскую?
- Обязательно. А тебе некогда?
- Время-то есть… Незачем мне туда, Юль! Не понимаю я, когда из учебы и личной жизни делают винегрет…
- Ах, вот в чем дело!
Майданов послушал, как она смеется (определил, что "на публику" был этот смех) и крупно шагнул вперед, чтобы опередить Марину:
- Марина Максимовна, мне налево, до свиданья…
Она скользнула взглядом по Юлиному лицу, удивленно ответила:
- До свиданья…
Марину Максимовну провожали до самой квартиры. Еще на лестнице она прислушалась и сказала:
- Телефон у меня разрывается…
Она могла бы и не бежать - потому что звонки были упорные и не думали прекращаться.
- Да? - сказала она в трубку, задохнувшись. - Да, я… За городом. А кто это? А-а, здравствуйте, добрый вечер. Вас зовут… сейчас вспомню… Клавдия Петровна, да?
Ребята вошли и слушали. Спящего Антона Смородин бережно положил на тахту и стал расстегивать на нем шубку. А Юля вся напряглась, норовя прямо-таки вырвать телефонную трубку, словно оттуда исходила опасность для учительницы.
- Во-первых, я поздравляю вас, Клавдия Петровна… И я, и все наши ребята… Что? Он и не мог ответить: мы только что вошли… Нет, что вы, никто ее не похищал! Она мне этого не сказала… Юля, ты знала, что к тебе должны прийти гости?
- Знала и не хотела! Дайте же мне! - рвалась она к трубке, но мама ее говорила Марине что-то распространенное и тяжелое, и Марина не пыталась вставлять в этот монолог оправдательных слов, и с ее сапожек текло, и она молча оборонялась от Юли, уже готовой нажать на рычаг - разъединить…
- Что, что она там несет?! - изнемогала Юля.
Смородину пришлось держать ее за локти. Наконец Марина Максимовна смогла ответить:
- Клавдия Петровна, ей было хорошо, ей все было на пользу в этот день… Вас это не утешает? А я могу извиниться, что не поставила вас в известность. И обещаю, что минут через двадцать она будет дома. Ее проводят. Только… пожалуйста, не надо ничего обобщать сейчас… вы раздражены… Хорошо, пусть в другом месте. До свидания.
Она положила трубку и устало сказала Адамяну:
- Проводи ее, Женя.
Юля плакала, отрицательно качая головой:
- Нечего мне там делать после этого!
- Кончай истерить, Юлька, - сказала Таня. - Они тебе и магнитофончик, и сапожки югославские…
- Ну спасибо им, спасибо! - крикнула Юля. - Но я бы с тоски сегодня померла, если б с их гостями сидела… А главное - зачем я там? У них же хороший цветной телевизор!
Некоторое время все молчали. Марина ушла в смежную комнату укладывать сына. Юля метнулась за ней туда, стягивая с себя пальто.
- Можно я его уложу?
- Нет. Иди домой, - был ответ, и дверь той комнаты закрылась перед ней. Она стояла в смятении, в сознании вины, грызла ноготь. Потом сбегала в ванную и принесла тряпку - затереть лужицы талого снега на полу. Но Алеша наступил на тряпку ногой и тоже сказал непреклонно:
- Иди, иди. Управимся. - Он нагнулся и стал действовать тряпкой с уверенным домохозяйственным навыком. Юля села в углу, плечи у нее вздрагивали.
- Дано: Жанне Д'Арк хочется спасать Францию, - сказал Адамян меланхолически, - а папаша велит ей пасти коз. Спрашивается: как им договориться?
Алеша присел на корточки, поправил очки и заговорил:
- Нет… все-таки самостоятельность начинается не с того, чтобы доводить предков до инфаркта. Как-то иначе их надо воспитывать.
Вышла к ним Марина:
- Спит без задних ног… Алеша, зачем? Отдай-ка тряпку.
- А я уже все.
- Спасибо, ребята… Длинный был день, правда?
- Особенно мне спасибо, да? - всхлипнула Юля.
- Юля, не разводи мне сырость тут! Уладишь с мамой разумно, по-взрослому, и не будет никаких трагедий… Не инфантильничай, поняла?
- Тем более, - сказал Адамян, - что тебе не нужно осаждать Орлеан и спасать Францию. Спокойной ночи, Марина Максимовна.
Она стояла в дверях, провожая ребят.
Смородин, уходивший последним, сделал два шага вниз, потом три - обратно: огорченное лицо Марины не отпускало его.
- Зря вы так… Нельзя на всех реагировать с одинаковой силой, не хватит вас.
- Уже не хватает. На Майданова, например. На Таню, красавицу нашу… Да на многих…
- И что? Будете переживать?
- Сейчас нет, не буду. Выдохлась. Начну завтра с восьми утра, - улыбнулась она. - Спокойной ночи, Алеша.
- Разрешите?
В директорский кабинет входит учитель физики Сумароков - поджарый, высокий человек с палкой. - У меня пустяковый вопрос.- Он прохромал только полрасстояния от двери до стола, остановился почему-то на середине и заговорил, избегая называть Назарова по имени-отчеству (может, не запомнил еще?). - Нельзя ли так устроить, чтобы приказы по школе оглашались не на уроке?
- Простите, не понял.
- Входит ваш секретарь, формально извиняется и отнимает ни много, ни мало, а пять минут… Удобно ли это учителю - такая мысль не волнует ее.
Дверь распахнулась.
- Как вы можете, Олег Григорьевич? - вперед выступила пухленькая блондинка Алина. - Это я что, развлекаюсь? От нечего делать, да?
- Не знаю, милая, но так нельзя. Перед ребятами рождалась планетарная модель атома Резерфорда… и вдруг - пожалуйста! - является совсем другая модель…
- А уж это нехорошо, ей-богу! - Алина просто вне себя от сумароковского тона.
- Почему же? Модель сама по себе недурна, но не взамен резерфордовской, киса! А как по-вашему? - спросил физик Назарова.
- Минутку, Алина, это что - приказ о дежурстве в раздевалке?
- Ну да. И в буфете.
- Вот там и повесить. А если зачитывать - только на линейке с этого дня. Урок - неприкосновенное дело. Поняли?
- Я понятливая. - Алина поиграла многозначительной оскорбленной улыбкой.
- Это все, Олег Григорьич?
- Да, благодарю. - Он удалился, сухой и прямой, как раз в тот момент, когда звонок прекратил перемену.
- Уж для него-то я никак не "киса"! - Алина сузила глаза. - Во внучки ему гожусь…
