Мирошук еще раз вздохнул, припомнил, как однажды от ревизионной комиссии исполкома ему довелось присутствовать на собрании работников культуры. У многих выступающих к тому же были профессионально поставленные голоса… Неделю после этого Мирошук в себя не мог прийти… Разные люди, а когда сцепятся — словно одной краской всех окрашивает. И вправду, вышли мы все из народа, дети семьи трудовой… Видно, в гневе все это и проявляется. Или сущность людская такова?! Как-то у Гальперина на столе Мирошук увидел записную книжку. Добротную, в темно-коричневом сафьяновом переплете с вензелем. Дневник барона Врангеля, того самого, голубых кровей. Стал читать, в глазах зарябило от некоторых страниц. Очень прогневала барона собственная супруга, разбила какой-то фамильный бокал. Ох и выдал ей барон в дневнике, куда там участники сегодняшнего собрания! Не выбирал слов его превосходительство…
И вновь мысли Мирошука вернулись к Гальперину. Может, переломить себя, позвонить самому?
Собрание, которому, казалось, не будет конца, как-то сразу завершилось. Признаться, Мирошук толком и не понял, что произошло. Шум, крики. Толкотня в проходе. Куда-то вдруг исчез Гальперин. Порученец Шелкопрядов так и не выступил, потому как люди покидали зал, никого нельзя было задержать. Позже Мирошук узнал, что какая-то женщина съездила Брусницыну по физиономии…
Мирошук сидел в кабинете, просматривал перечень сданных в спецхран документов из архива Управления внутренних дел и ждал, что придут, расскажут, как это обычно бывает, — кто-нибудь да заглянет, словно случайно, чтобы донести до ушей директора новость. Но так никто и не зашел…
Мирошук спустился с деревянного возвышения. Подумал, что надо наконец соорудить на этом месте нормальную сцену, с занавесом, с транспарантами, с бюстом вождя в глубине. Надо, чтобы люди чувствовали строгость. А то рассаживаются, как на завалинке, вытягивают шеи, если хотят что-то разглядеть, возникает суета, отсюда — беспокойство. И вообще, он затянул с ремонтом. Стыдно признаться — свой человек в исполкоме, а не может пробить косметический ремонт! Конечно, после его ухода из системы никто его и в грош не ставит. Но ничего, Мирошук еще вернется на орбиту, не напрасно хранит до сих пор пропуск в исполкомовскую столовую…
Сегодняшнее собрание внесло в душу Мирошука смуту и давно не испытываемую печаль.
У пятого ряда, где особенно перемешались стулья, Мирошук остановился. Надо бы немного подровнять, нехорошо, как в детском саду. Он ухватил за спинку и подлокотник ближайший стул и спрямил, подгоняя к ровной линии. Взгляд его, скользнув к подножью, приметил какой-то предмет, сжатый двумя боковинами. Раздвинув стулья, Мирошук увидел женскую сумочку с оборванным ремешком. Он подобрал находку, стряхнул подлипшую пыль с темно-коричневого кожзаменителя. Сумочка была из недорогих. Да и содержание на вид довольно тощее… Это ж надо, подумал Мирошук, в такой раж впали, что и пропажу не заметили. Или искали, не нашли? Надо сдать дежурному, на вахту… Он открыл сумочку. Деньги Мирошук узрел сразу — тридцать рублей, и все пятерками. Зеркальце. Ключи. Затертая коробочка с косметикой… Мирошук перебирал содержимое, извлек удостоверение, раскрыл. С фотографии глядело живое женское лицо, довольно миловидное, а волосы просто хороши — светлые, длинные, прямые. Удостоверение принадлежало аспирантке Варенцовой Ксении Васильевне. Кого только не было на собрании, подумал Мирошук, возвращая удостоверение в сумку. И тут палец его нащупал фотографию. В первое мгновение Мирошук не поверил глазам — Гальперин? Конечно, Гальперин! И главное — в галстуке. Пожалуй, это изумило Мирошука не меньше, чем сама фотография. За время совместной работы он никогда не видел Гальперина в галстуке. Так вот чья эта сумка, подумал Мирошук и вновь потянулся к удостоверению. Раскрыл. Сблизил фотографии. Рядом с милым женским лицом Гальперин, в своем галстуке, казалось, выглядел моложаво и даже кокетливо… А ведь старше меня почти на шесть лет, подумал Мирошук. Он продолжал рассматривать обе фотографии. И каким-то сложным ходом проецировал отношения этих двух людей на свою судьбу. Если толстый и пожилой Гальперин мог сразить сердце такой аспиранточки, то ему, мужчине в самом соку, директору архива, и сам бог велел, сколько приходят к нему молодых женщин за допуском к работе с фондами?! А некоторые из них вообще красавицы. Поговоришь с иной — и одинока, и хороша собой, и материально обеспечена, никаких забот — ухаживай напропалую. «Дед вот не терялся, не то что я», — Мирошук сейчас думал о Гальперине с особым уважением, замешенным на сладкой мужской солидарности, он хотел сейчас сближения и откровения с Гальпериным.
Захваченный колесом «тяготения», он испытывал еще большую горечь и за свою робость, за то, что не проявил характер, не заверил подпись Гальперина без этого собрания, без оглядки на вышестоящее руководство. Не обратись он к ним за советом, те бы и ухом не повели, даже и рады были бы, что их обошли стороной в таком скользком вопросе.
— Сколько можно себя втаптывать в грязь?! — вслух произнес Мирошук.
Хмурые монастырские потолки возвращали ему слова, будто они исходили с небес, наполняя гордыней душу. Он сейчас был доволен собой. Он давно подметил, что многие из тех, кто вел себя независимо и своенравно, казалось, и физически как-то меняются. Прямо на глазах. Это случалось редко, за всю свою жизнь Мирошук сталкивался с двумя-тремя случаями, но запомнил… Он еще ничего не предпринял из задуманного, но сама мысль о допустимости такого шага спрямляла его сутулую спину.
Мирошук спустился в служебную проходную.
Дежурный милиционер читал газету. Сегодня дежурил не тот кавказец с газельими глазами, а другой, вялый, добродушный, родом из Каховки, со смешной фамилией — Колыхалло. Электрический чайник стоял на табурете и лупил упругим столбом пара. Мирошук выдернул из розетки шнур и с укоризной посмотрел на дежурного.
— Вы мне весь архив плесенью покроете.
— Так вин тихо фурчит, зараза, — дежурный опустил газету, — тут статью печатають. Люди клад нашли и сдали государству. Хде они таких людей шукают, не знаю? Только, мобыть, через прессу?
— Сами милиционер, а удивляетесь.
— Так то и дивлюсь, потому что милиционер, — Колыхалло смотрел на директора чистым взглядом.
— Вы вот что… Я сумочку нашел в зале, — произнес Мирошук. — Появится хозяйка — отдайте. Там тридцать рублей денег, удостоверение… ну и прочее, — Мирошук запнулся, подумал, наверняка дежурный проверит содержимое, увидит фотографию Гальперина, пойдут сплетни…
— Хох, и вы клад нашли? Ну дают! — хлопнул Колыхалло по широким бокам и засмеялся, выкатив здоровые белые зубы. — Передам, отчего ж не передать?
— Нет, пожалуй, я сам, — у Мирошука созрела идея. — Просто, если придет кто, спросит. Фамилия ее Варенцова. Ксения Васильевна. Скажите — сумка у директора, в полной сохранности.
— Чё? Не доверяете? — обиделся Колыхалло. — Тот раз ваша секретарша шум подняла, мол, дежурные у нее чай сперли.
— Бросьте, бросьте. У меня план изменился. Надо повидать эту женщину, и все, — проговорил Мирощук.
— Воля ваша, — кивнул милиционер. — Скажу, если надойдет.
— И ладно. А чайник так не оставляйте. Самый враг архива — плесень.
— Тю! Шо он там дает за эту плесень? Весь монастырь цветет, ремонту треба. А тут чайник, с гулькин нос… Послежу, если на то ваше желание.
Мирошук попрощался с дежурным за руку, пожелал спокойной ночи и вышел.
После ярко освещенной служебки вечер ослепил темнотой. Мирошук постоял, дожидаясь, пока обретут очертания контуры улицы. И тут заметил маячившую невдалеке чем-то знакомую фигуру. То ли цвет непокрытых волос проявлял рыжину в проступившей белесости вечерней улицы.
— Колесников, что ли? — опознал Мирошук.
— Колесников, — нехотя подтвердил Колесников и без особого усердия шагнул навстречу.
— Что вы тут делаете?
— Боюсь завтра на работу опоздать, — буркнул Колесников.
— А? Похвально, — серьезно ответил Мирошук. — Ждете кого? Все вроде разошлись.
— Жду, — помедлив, ответил Колесников. — Договорились.
— Ждите, ждите, — Мирошук помялся. Порыв, что овладел им в безмолвном зале, продолжал распирать душу благородством, в то же время гордыня сдерживала его, как бы набрасывая уздечку. — Вы не знаете, что там произошло, на собрании… Я так и не понял.
— Я тоже не разобрался, — уклонился Колесников.
— Жаль, — поморщился Мирошук. — А насчет ваших претензий, Евгений Федорович, мы подумаем на дирекции. Софья Кондратьевна человек хоть и горячий, но здравомыслящий.
Колесников не поблагодарил, лишь сдержанно кивнул, мол, слышу, посмотрим, не в первый раз обещают.
Мирошук надулся и, не простившись, отошел.
