проделать дыру в стене, отделявшей его комнату от комнаты соседа, и едва лишь тот зажигал свечку, как Маркос открывал свою дыру и получал сквозь нее достаточно света для всего, что было ему необходимо. Не будучи в состоянии уклониться от ношения ненастоящей шпаги, ввиду своей знатности, тоже ненастоящей, он носил шпагу один день справа, а другой слева, дабы она протирала его штаны симметрично и причиняемый ею ущерб оказался меньше, будучи разделен поровну. С самого рассвета он стоял на пороге своего дома и просил всех проходивших мимо водоносов, чтобы они дали ему из милости немножко воды, и таким образом запасался ею на несколько дней. Он часто заходил в небольшую застольную в те часы, когда остальные слуги его господина закусывали там, и хвалил все, что они ели, дабы иметь право отведать их пищу. Он никогда не покупал вина и пил его ежедневно, либо пробуя вино уличных торговцев, либо останавливая на улице тех, кто только что приобрел его в харчевне, и прося у них на пробу, чтобы пойти и купить такое же.
Едучи однажды в Мадрид, он столь искусно обманывал бдительность трактирщиков, что кормил своего мула только соломенными тюфяками постелей, на которых он спал, и так как ему в первый же день наскучило кормить за свой счет слугу, впервые им нанятого, он притворился, будто не может пить вино трактирщика, и послал слугу достать другое за много лье от постоялого двора, где он остановился. Слуга отправился туда, доверившись своему господину, который тем временем уехал вперед, не дожидаясь, и таким образом бедняга был вынужден просить милостыню всю дорогу до Мадрида. Словом, дон Маркос был живым воплощением скупости и скаредности и столь бесспорно считался самым скупым человеком в Испании, что в Мадриде какого-нибудь скрягу называли не иначе как дон Маркос. Его господин и все его друзья рассказывали на этот счет множество забавных историй и даже в его присутствии, ибо он нисколько не обижался. Он говорил, что женщина не может быть красивой, если она расточительна, и безобразной, если она приносит деньги, и что человек благоразумный никогда не должен ложиться спать, прежде чем не извлечет из чего-нибудь пользу. Его превосходная теория, подкрепленная весьма строго соблюдаемой практикой, принесла ему к сорока годам более десяти тысяч экю (огромная сумма для конюшего знатного вельможи), и к тому же экю испанской чеканки. Но чего не приобретешь в конце концов, урывая все, что возможно, и у себя и у других!
Когда о дон Маркосе пошла слава, что он богат, и притом не развратник и не игрок, ему стали предлагать себя в жены многие корыстолюбивые женщины, которых всегда найдется немало. Среди тех, что были согласны пожертвовать ради него своей свободой, нашлась некая Исидора, женщина, слывшая вдовой, хотя на самом деле она никогда не была замужем, и казавшаяся моложе своих лет благодаря той видимости, какую она умела придавать лицу, и благодаря искусству наряжаться, которым владела в совершенстве. О ее состоянии заключали по ее тратам, немалым для женщины ее звания; свет, который часто судит необдуманно и ложно, приписывал ей по меньшей мере три тысячи ливров ежегодного дохода и на десять тысяч экю обстановки. Человек, предложивший дон Маркосу вступить в брак с Исидорой, был отъявленным мошенником, посредником по продаже всякого рода товаров и оптовым торговцем женщинами легкого поведения. Он так расписал дон Маркосу Исидору, что внушил ему желание познакомиться с нею, — любопытство, дотоле не испытанное им по отношению к кому бы то ни было, — и так уверил его в том, что она женщина богатая и вдова дворянина одного из знатнейших родов Андалузии, что с этой минуты дон Маркос считал себя уже почти женатым. В тот же день этот сводник, по имени Тамара, зашел за дон Маркосом и повел его к Исидоре. Скупой наваррец восхитился чистотой и великолепием дома, куда ввел его Тамара, и пришел в еще больший восторг, когда его проводник подтвердил, что дом принадлежит Исидоре. Он приметил там всевозможную мебель, альковы, помосты и изобилие благоуханий, более приличествующих самой высокопоставленной даме, нежели будущей жене простого конюшего знатного вельможи; а что до нее самой, то она показалась ему по меньшей мере богиней. Дон Маркос застал Исидору сидящей за рукоделием между приближенной девицей и служанкой; обе были столь нарядны и столь хороши собою, что, невзирая на всю нелюбовь к расходам и к большому числу слуг, он бы женился на Исидоре из одного лишь тщеславного стремления повелевать столь приятного вида прислужницами. То, что сказала ему Исидора, было так хорошо сказано, что не только понравилось дон Маркосу, но даже очаровало его; окончательно же покорило его сердце угощение, столь же вкусное, как и хорошо поданное, причем великолепное столовое белье и серебряная посуда соответствовали прекрасной мебели этой дамы. За трапезой присутствовал некий юноша, хорошо одетый и хорошо сложенный, который был, по словам Исидоры, ее племянником; он носил имя Агустин, а добрая тетушка звала его Агустинето, хотя ему было более двадцати лет. Исидора и Агустинето наперебой угощали дон Маркоса и потчевали его за столом всем, что было там лучшего, а пока наш конюший наполнял свой желудок, плохо питаемый и очень изголодавшийся, припасами более чем на неделю, слух его услаждал прекрасный голос Марселы, исполнившей под звуки клавесина весьма страстные песни. Дон Маркос обжирался на чужой счет, и конец трапезы совпал с концом дня; сияние его сменили светом четырех больших восковых свечей в серебряных подсвечниках, очень тяжелых и весьма искусно сделанных, которые дон Маркос тут же решил про себя сократить до одного светильника, когда он станет мужем Исидоры. Агустинето взял гитару и сыграл несколько сарабанд и песенок, под них субретка Марсела и служанка Инес превосходно станцевали, согласуя свои кастаньеты со звуками гитары. Деликатный Тамара шепнул дон Маркосу, что Исидора рано ложиться спать. Учтивый поклонник не заставил повторять себе это и, наговорив Исидоре комплиментов и уверений в дружбе и преданности больше, чем он когда-либо говорил их кому-нибудь, пожелал ей доброй ночи и Агустинето тоже и удалился, предоставив им на свободе высказать о нем то, что они думали.
Дон Маркос, влюбленный о Исидору, а еще больше в ее деньги, признался Тамаре, сопровождавшему его до дому, что красивая вдова приглянулась ему и что он с величайшей охотой дал бы отсечь себе палец за то, чтобы быть уже обвенчанным с нею, ибо он никогда не встречал женщины более в
