легли на ее плечи.
Единственными приятными часами для Эвантии были те, когда она в послеобеденное время гуляла в сопровождении детей по пляжу и по молу в сторону маяка. Но и тогда у нее было достаточно причин для огорчений.
Каждый раз, когда она проходила мимо дворца Европейской комиссии, ее посещали печальные мысли, и ей становилось грустно от воспоминаний. Она отворачивалась, чтобы не видеть теннисной площадки, на которой как-то раз довелось ей играть, вызывая всеобщее восхищение у людей, льстивших и заискивавших перед нею…
Часто встречала она по дороге дам и барышень из хорошего общества, которые переглядывались с иронической улыбкой.
«Сирена, Принцесса Долларов… бонна… гувернантка при детях».
Порой она замечала наглые, горящие глаза мужчин, которые упорно преследовали ее взглядами, и ее охватывал нервный страх. Кое-кто бросал ей на ходу колкие шуточки и делал нахальные намеки. Иногда она окидывала этих мужчин резким, возмущенным взглядом, но чаще всего ускоряла шаг и, прижав к себе детей, молчаливая и униженная, шла дальше той же дорогой, по которой еще не так давно шествовала гордо и грациозно, словно восточная принцесса.
В ясные, теплые дни, когда морская гладь блестела под солнцем, Эвантия задерживалась на пляже.
Сладость воспоминаний, словно инстинкт, влекла ее к тем местам, где она недавно чувствовала себя счастливой. Она останавливалась у подножья маяка. Море мерно билось о его каменный фундамент. Над плещущими волнами, словно жемчуг, взлетали брызги и падали в шипящую пену, похожую на порванные кружева.
Иногда она подходила к песчаным дюнам, чтобы послушать, как легкий ветерок доносит издалека дрожащие звуки, подобные органной музыке. К вечеру, когда Эвантия направлялась домой, солнце уж клонилось к горизонту и его косые лучи зажигали над бескрайними зарослями тростника пурпурное пламя и превращали древний Дунай в кровавую реку. Звуки безграничной пустынной дельты постепенно затихали, заглушаемые шумом и вздохами моря. Ночь начинала расплетать космы тумана, пока не выплывала полная оранжевая луна, выставляя свое лицо среди лохмотьев плывущих облаков.
* * *
Однажды во время прогулки Эвантия остановилась на молу, чтобы получше рассмотреть появившийся на горизонте корабль, идущий под всеми парусами. Судно все увеличивалось, направляясь к устью Дуная. Эвантия не сводила с него глаз. Какое-то предчувствие охватило ее. Она спросила смотрителя маяка, проходившего мимо, не узнает ли он корабль, виднеющийся в открытом море.
— Это «Мирча». Идет в Сулину.
Действительно, это «Мирча». И как она не узнала его с первого взгляда.
Эвантии казалось, что сердце ее вырвется из груди. Она бросилась в порт. Дети на своих маленьких ножках задерживали ее. Она взяла их за руки, чтобы идти быстрее, чтобы быть на месте, когда «Мирча» будет причаливать к берегу. Эвантия тяжело дышала и все время оборачивалась, чтобы посмотреть, как движется судно. «Мирча», войдя в канал, убрал паруса и дальше двигался только с помощью машины, медленно скользя вдоль набережной. Напротив пристани он остановился, пришвартовался, но якоря не отдал. По всему было видно, что надолго задерживаться в Сулине корабль не намеревался. Пока бросили швартовы, на берегу уже собралась толпа, как и всегда при прибытии парохода.
Эвантия дрожала от волнения. Она не знала, что делать: показаться ей или убежать? Вся команда была еще на своих постах. На носу четко выделялся профиль одного из офицеров. Эвантии показалось, что это Нягу.
Когда офицер повернулся, она лучше разглядела его. Нет, не он… «Он более смуглый и немножечко выше…»
На берег перебросили сходни. Несколько офицеров сошли на набережную. Лица были незнакомые.
Все офицеры на «Мирче» сменились.
Эвантии хотелось спросить кого-нибудь, но она не осмеливалась. Наконец она решилась. С замираньем сердца, робко обратилась она к пожилому мичману, сошедшему на берег:
— Будьте добры, скажите, пожалуйста, нет ли на борту младшего лейтенанта Нягу?
— Нет. Он перешел в торговый флот. Теперь он где-нибудь по дороге в Роттердам.
— А капитан Минку?
— Списали на берег. Он теперь в Циглине.
— А доктор, который в прошлом году был на «Мирче»?
— Его перевели на «Элизабету». Теперь все другие вместо них. Тут ведь как на мельнице…
— Спасибо, — едва вымолвила совершенно убитая Эвантия.
Она опустила голову, стиснула зубы и заморгала, чтобы сдержать душившие ее слезы. Мелкими, неуверенными шагами шла она к дому. Ноги у нее заплетались и, казалось, отказывались нести ее.
Строгая и педантичная мадам Данте всюду выставляла напоказ свою суровую нравственность. Она чувствовала себя обязанной следить за личной жизнью девушки, которой она доверила воспитание своих детей. Она наблюдала за Эвантией, подглядывала за ней и даже рылась в ее вещах. Каждый шаг девушки контролировался и комментировался. Мадам Данте несколько раз разговаривала с дядей Томицэ, который рекомендовал Эвантию.
— Мы, принадлежащие к Комиссии, обязаны блюсти моральный престиж этого европейского учреждения и отвечать за него. Если девушка, живущая в моем доме, ведет себя правильно, то ей нечего скрывать, — говорила она отрывисто, и в ее темных глазах появлялся металлический блеск.
Но в глубине души она скрывала начинавшую ее терзать ревность.
Она прекрасно знала своего мужа. Она шпионила за ним исподтишка и теперь сожалела о сделанном ею шаге. Как это она не подумала, как была неосторожна, когда ввела в дом эту негритянку, которая сумела окрутить и старого доктора, и католического священника!
На набережной, в самом конце порта, возле угольных складов, находилась старая корчма, низенькая таверна, в которую нужно было спускаться по четырем каменным ступенькам.
«Питер Грик», то есть Петр Грек, было написано белыми буквами на черной, проржавевшей вывеске. И какую выгоду нашла здесь для себя эта английская, старинная, солидная фирма, история которой теряется во тьме времен?
Барба Тони, самый старый человек в порту, служивший лоцманом у русских еще во время Крымской войны, рассказывал, когда был под хмельком, о делах, которые творили пираты в устье Дуная.
Банда морских разбойников, состоявшая из греков и мальтийцев, была фактически хозяином в устье Дуная. Привязав фонари к рогам быков, пираты по ночам подманивали корабли, которые садились на песчаные мели, а потом под предлогом, что идут к ним на помощь, грабили их.
Чтобы обеспечить судоходство и положить конец действиям греков, воспетых в те времена Ламартином и лордом Байроном, была сформирована так называемая Левантинская эскадра, дабы установить контроль над восточными морями. В один прекрасный день у берегов появилась английская канонерка. Молодой офицер, сын адмирала Паркера, с группой матросов высадился на берег Сулины, чтобы произвести разведку. Офицер был ранен пулей, выпущенной неведомо откуда.
Англичане пришли в ярость и стерли село
