class="p1">В такси они оба нервничали; ну, конечно, ни в одном киоске нет газет — все расхватали. — Нужно было включить радио, — вздыхал он. — Да? И разбудить детей?.. — Послушай, маленькая, обещай мне одну вещь… Будь в мое отсутствие поосторожнее… не делай глупостей, не позволяй втянуть себя в политику…
Нет, он просто невыносим, ведь уже говорил ей об этом. Ивонна отодвинулась в угол машины: — О чем ты говоришь? Когда это я занималась политикой?
— А как же? Общество друзей СССР, Женский комитет! Это все же политика… Прошу тебя, даже не пытайся восстанавливать связи… Война — это, видишь ли, как бы длинный антракт… Это мужское дело… а главное, не забывай, что у тебя дети…
Ивонна не стала возражать. Они уже достаточно говорили на эту тему. Вот вам весь Робер, а впрочем, что Робер? Он мужчина как все мужчины, сыплет общими фразами о женщинах, об их роли, о разнице между мужчиной и женщиной. — Ты обещаешь, да? — допытывался он. — Ведь я уже говорила… — Нет, ты повтори, что обещаешь. — Ну, хорошо, обещаю.
Наконец добрались.
Все, как нарочно, складывалось так, чтобы отъезд получился совсем не торжественным. Поезд уходил не с Восточного вокзала, а со станции Венсен-товарная; день был пасмурный, после ночного дождя еще стояли лужи. Робер с женой вылезли из такси и пошли по светложелтой, как жиром смазанной дорожке, меж заборов, сложенных из цементных плит. Здесь уже был свален багаж. Робер снова потащил свой сундучок, и край больно резал ему плечо.
— Зачем тебе шлепать обратно по грязи? Не нужно было отпускать такси.
Ивонна закусила губу. Она будет с ним до последней минуты, пока ей не велят уйти. В конце концов, ее место — с мужем. — На Восточном вокзале, — ворчал Робер, — другое дело, там поприличнее… — Они подошли к воротам. Сержант, проверявший документы, отдал лейтенанту честь: — Давайте, господин лейтенант, ваш сундучок, я велю снести… — Не стоит, не стоит, — сказал Робер с небрежным видом. Но сержант вдруг добавил: — Прошу прощения, господин лейтенант, но ваш поезд идет не отсюда…
Как так не отсюда, ведь ясно написано! Вы сами видите… И так далее. Совершенно верно, и все-таки это ошибка. Не может быть. Не может, а тем не менее это факт. Единственный поезд в вашем направлении уходит с Восточного вокзала. Советовал бы поторопиться… Вот тебе на! А такси отпустили.
Они зашлепали обратно по грязи. Робер перекинул сундучок на другое плечо. Ивонна молча шла за ним.
— Ну что ж, вот тебе и представилась возможность полюбоваться Восточным вокзалом, — сказал он иронически.
— Пожалуй, я могла бы прожить и без этого.
— Сама ведь настаивала…
Он очень злился, но она понимала, что все это из-за сундучка, и не обижалась. Такси они так и не нашли. Пришлось ехать на метро; контролер запротестовал из-за сундучка. Но помилуйте, в такой день… Да что вы, сегодня второй день мобилизации, в первый куда бы ни шло… А потом еще пересадка. Когда они вышли из метро, над ними нависло все такое же свинцово-черное небо.
На Восточном вокзале толпилось много народу, но и тут было мрачно, как в Венсене. — Помню, в четырнадцатом году, — сказал Робер, — здесь провожали с цветами, с песнями. А по-моему, так, как сейчас, лучше.
— Ты находишь? — Ивонна вовсе не была в этом уверена. — Почему же это лучше, когда люди идут покорно, как скотина.
— Почему как скотина? Просто как люди, у которых нет оснований для энтузиазма.
— Вот именно. Если уж идти на войну, так лучше с энтузиазмом…
Он пожал плечами. Ну, ладно, а где же комендант? Взяли носильщика. Он таскал их по всем закоулкам. Но все в один голос твердили: отсюда на Куломье воинского поезда нет. Раз у вас в документе написано Венсен, и поезжайте на Венсенский вокзал… Но там мне сказали… А я-то что могу сделать, господин лейтенант? Написано, значит, написано. Поезжайте в Венсен. Да я только что оттуда. И опять все сначала. Делать нечего, пришлось покориться. Хорошо, он вернется в Венсен.
— Ты бы лучше поехала домой, Ивонна, ты же сама видишь… уже начинается бестолочь. Я же тебе говорил…
— Что ты мне говорил? Я останусь до конца, и все тут.
Что поделаешь с такой упрямицей? На этот раз им попалось такси. На Венсенском вокзале документы проверял уже капитан. Робер был зол, как собака. Ему спокойно указали платформу, назвали номер поезда. Спорить, в сущности, было не о чем. Но Робер непременно хотел рассказать о своих мытарствах. Капитан ничего не понял и тоже начал сердиться. Оба заговорили повышенным тоном. — Брось, — сказала вполголоса Ивонна. Тогда он накинулся на нее.
Только подошли к поезду — новая история. Никто не знал, когда он отправляется, — через два часа, а может, через три…
— Надеюсь, ты не будешь ждать? — сказал Робер.
— Почему же? Пока я могу быть с тобой…
Но Робер не растрогался. Он сегодня словно взбесился. Ему не терпелось, чтобы все уже кончилось, чтобы все, что связывает его с гражданской жизнью, оборвалось. Одним махом очутиться на другом берегу.
— Но ведь дети одни…
— С ними старуха Менье…
Старуха Менье была у них приходящей прислугой. Когда Робер положил сундучок на полку вагона, он смягчился. — Детка, — сказал он и взял ее руки в свои. Просто удивительно, но им совсем нечего сказать. Неужели они уже так далеки друг от друга? Уже принадлежат двум разным мирам… И не только Робер. Ивонна тоже. Она живет уже в новом мире, в мире без мужчин. Уже сейчас для нее Париж — город тайн и опасностей, где ей придется ощупью искать дорогу одной, совсем одной…
Через два часа Ивонна сдалась.
— Ну, поцелуй меня, я ухожу…
Она совсем обессилела. Он ласково взглянул на нее. Наконец-то она образумилась.
Ивонна смешалась с толпой. Плакать ей не хотелось. Она шла, сама не зная куда, шагала прямо по лужам. Вот она и осталась одна. В ушах все звучали слова Робера, сказанные им о своем отце: «Его убили сразу же». Боже мой, все начинается сызнова. Говорят, что это не война. Так говорили и тогда. Все сызнова. Она шла по незнакомым улицам, куда глаза глядят. Потеплело, стало душно, но кругом все попрежнему
