— Да вот, вдруг выбрана меня?
— А почему бы и нет?
— Да ведь я страшен как черт.
— Вот еще, ты совсем ничего. Думаешь еще с ней встретиться?
— Сегодня вечером.
На этот раз я ужинал со своей женщиной у нее на квартире. Подавала нам девушка шведка, и ужин был превосходный. Когда девушка ушла, я пошел наверх соснуть, а то я всю ночь перед этим не спал. Там в углу за занавеской стоял большой патефон Кейпхарта, и когда я проснулся, я услышал нечто прекрасное — как я после узнал, Брамса. Это был концерт для рояля с оркестром, и кажется, я никогда не слыхал такой замечательной музыки. Она делала весь мир каким-то нереальным, каким он бывает только в наших мечтах.
Хозяйка лежала на софе в другом конце комнаты, на ней было надето что-то совершенно прозрачное.
— Почему вы не снимете с себя эту ужаснуло одежду? Без нее вам будет гораздо удобнее, — сказала она.
Я так и сделал.
Глава восемнадцатая
Весли наблюдает странное явление, получает письма, адресованные людям всего мира, и встречается со своим отцом
Однажды мартовским утром мне довелось увидеть нечто очень странное. Я стоял у открытого окна нашей комнаты на шестом этаже гостиницы «Большая Северная», на 56-й улице, и ждал, пока Виктор Тоска оденется. В отеле через улицу я увидел ярко освещенную комнату и подумал: вот и еще бедняга, которому приходится вставать до рассвета. Потом я увидел, как к окну подошел человек с листком бумаги и конвертом в руках. Он сложил листок, вложил в конверт, запечатал и бросил конверт в окно.
Я сказал Виктору, что подожду его на улице, и поспешил вниз, чтобы посмотреть, что это такое.
Конверт был адресован «Людям всего мира».
За завтраком я рассказал Виктору, что произошло, вскрыл конверт, вынул письмо и прочел его вслух.
«Дорогие люди! — так начиналось письмо. — Пишу вам каждый день, ибо вы переживаете тяжелые времена, а я нет. У меня есть пишущая машинка с хорошей лентой, куча, бумаги, куча конвертов, а делать мне нечего. В этом первом нью-йоркском письме я только указываю дату (понедельник, 21 марта 1943 года) и объявляю о своем намерении обсудить в следующих письмах различные известные вам проблемы. Никаких личных проблем передо мной не стоит, и для себя я ничего не ищу. Я не честолюбив. В деньгах не нуждаюсь. Несчастливым назвать себя не могу. У меня нет никаких неприятностей. Живу, как мне нравится. И поэтому я могу поведать вам то, чего не может поведать никто другой. Я буду бросать мои нью-йоркские письма из окон разных отелей города по одному в день каждое утро перед рассветом. Из Нью-Йорка я отправлюсь в другой город, а оттуда — еще куда-нибудь, пока не изъезжу всю страну».
Письмо это было без подписи.
— Посмеяться кто-то вздумал, — сказал Виктор.
— По его виду этого нельзя сказать, — возразил я. — Похоже, что он всю ночь проработал над этим письмом.
— Значит, сумасшедший.
— Может быть, и нет.
— Кто же он в таком случае?
— Откуда мне знать? Узнаю, когда у меня будет второе письмо.
Во втором письме, которое я прочел Виктору на следующее утро, говорилось вот что:
«Итак, важнейшая для вас проблема — это что делать после того, как вы обеспечите себя пищей. Вы, наверное, избегаете истины, а в этом нет необходимости. Избегнуть истины фактически невозможно, и когда вы пытаетесь это сделать, вы попадаете в глупое положение или в беду. Если же вы не будете стараться избегнуть истины, вы обретете грацию, которая вам присуща, но которая была утрачена за сотни лет непрестанных тревог. Пожалуйста, перестаньте волноваться. Все основания для беспокойства отпадут, если вы сядете и начнете познавать самого себя путем счета окружающих предметов. Счет — это чистейшая активность ибо не требует никаких выводов. Выводы придут позднее. Сначала вы должны научиться считать. Сосчитайте до девяти для первого раза и этим пока ограничьтесь. Не складывайте, не вычитайте, не делите, не умножайте до поры до времени. Вы поймете, в чем суть, когда начнете считать».
— Как по-твоему, что это значит? — спросил я.
— Почем я знаю, — сказал Виктор. — А впрочем, давай попробуем делать, как он советует. Завтракать мы кончили, так давай считать.
— Вот ложка, — сказал я. — Раз. Но прежде, чем перейти к двум, рассмотрим эту ложку и определим, что это такое.
— Нет, — сказал Виктор, — он не велит этого делать. Нужно считать — и больше ничего. Так вот, эта тарелка с остатками яичницы, жареной ветчины и картофеля — два.
— Ладно, — сказал я. — Чашка кофе — три.
— Старик за стойкой — четыре.
— Что такое? — спросил старик за стойкой.
— Вы — это четыре, — сказал Виктор.
— Четыре? — повторил старик русский. — Как это так?
— Четвертый номер, — сказал Виктор.
— Что случилось, почему сегодня без музыки? — спросил старик.
— Этот никель для автомата — пять, — сказал я.
Я опустил монетку в автомат, и снова женщина стала спрашивать мужчину, зачем он так нехорошо поступает.
— Окно, — сказал Виктор, — шесть.
— Весь город, — сказал я, — семь.
— Весь земной шар, — сказал Виктор, — восемь.
— Вся вселенная, — сказал я, — девять.
— Ну, вот и досчитались, — сказал Виктор. — Начнешь с какой-то ложки, а заедешь бог знает куда.
— Интересно, куда он клонит, этот человек? — сказал я.
— Что, если ответить на его письмо?
— А что мы ему можем сказать?
— Ну мало ли что? Скажем, что получили его письма, и поблагодарим.
— Его письма адресованы людям всего мира.
— Мы двое из них, — сказал Виктор. — Кто-нибудь должен был подобрать письмо на улице и прочесть. Что он может иметь против двух рядовых, которые ночуют в соседней гостинице?
— Но он вовсе не просит, чтобы ему отвечали.
— Он просто забавляется, — сказал Виктор.
— Интересно бы знать, почему он не в армии? — сказал я. — Я видел его в окно вчера утром. Он еще не так стар, а, судя по всему, у него завидное здоровье.
— Может быть, он работает в военной промышленности.
— Да он нигде не работает.
— Почем ил знаешь?
— Он об этом говорит в первом письме.
— В таком случае он, наверно, «4-Ф»[9], — сказал Виктор. — Счастливчик.
На следующее утро, когда я пошел за очередным письмом, меня опередила хорошенькая девушка. Я не знал, как быть, и сказал:
— Простите, мне кажется, это письмо — для меня.
— Здесь написано «Людям всего мира», — сказала девушка.
— Угу, — сказал я. — Оно вам очень нужно?
— Я не знаю, — отвечала девушка. — Что в нем такое?
— Ничего, — сказал я. — Это шутка. Я получаю такие письма каждое утро.
— А вдруг это письмо как раз для меня? — сказала девушка. — Ведь это я нашла его.
— Вы хотите оставить его у себя?
— Может быть, в нем что-нибудь да есть, — сказала девушка. — Может быть, деньги.
— Не думаю, — говорю я. — Вот что я вам скажу. Вскройте письмо и прочтите его. Если вы после этого захотите его сохранить, дайте мне его на минутку, я его прочту и верну вам. Если же оно вам не понадобится, я заплачу вам доллар за него, — если вы, конечно, не возражаете?
— А зачем оно вам?
— Просто так.
Тут я случайно взглянул наверх. У окна сидел этот самый человек. Я думал, он отодвинется, чтобы его не было видно, но он сидел и наблюдал.
Я помахал ему рукой в виде приветствия — совсем не по-военному, — и он ответил мне тем же.
Девушке нужно было на работу в ресторан-автомат на 57-й улице, и она не могла больше ждать. Я пошел рядом с ней и все время оборачивался посмотреть, наблюдает ли еще за нами этот человек. А он высунулся в окошко и глядел нам вслед.
— Если письмо стоит доллар, — сказала девушка, — оно может стоить и дороже.
— Ну так оставьте его себе, — сказал я. — Только дайте мне прочесть.
В это время нас догнал Виктор.
— Что случилось? — спросил он. — Какие-нибудь осложнения?
— Эта девушка подняла письмо раньше меня, — сказал я. — Она опаздывает на работу, а мы, если задержимся, можем опоздать к подъему.
— Ну так поспешим, — сказал Виктор. — Пускай забирает письмо.
— Хорошо, — сказал я.
Мы взяли на углу такси, понеслись через 59-ю улицу и Квинсборо-бридж и поспели в казарму как раз вовремя.
За завтраком мы пробовали угадать, что было в письме, но, конечно, угадать не могли, и поэтому в обеденный перерыв я взял такси и поехал в ресторан-автомат на 57-й улице посмотреть, не смогу ли я купить или взять на время письмо у девушки. Она была очень занята, но сказала:
— Письмо это мое, и я его у себя оставлю.
— Можно мне его прочесть? — спросил я. — Я его сейчас же верну, обещаю вам это, и дайте мне ростбиф с макаронами и бобами.
