почти угрожающий взгляд.
Катилина язвительно улыбнулся и пожал плечами.
- Ну, еду,- сказал он равнодушно.- Ваш покорный слуга, граф,- воскликнул он тем же тоном, каким про щался с Гиргилевичем или Гонголевским.
И, нисколько не заботясь о том, какое впечатление произвели его слова и его обращение, Катилина вышел из комнаты, посвистывая и помахивая в воздухе хлыстом.
Оскорбленный граф побагровел.
- Наглец,- пробормотал он, не оборачиваясь. Юлиушу впервые стало стыдно за своего приятеля, впервые он как хозяин дома рассердился на него.
Граф казался возмущенным до крайности.
- Что за странных людей ты держишь у себя в доме, пан Юлиуш? - с раздражением спросил он.
- Простите великодушно, граф,- стал поспешно объясняться Юлиуш.- Такой уж это человек, и грубоват, и невоспитан, может обидеть, сам того не желая, без всякого умысла…
Граф пожал плечами.
- Зачем же ты его держишь у себя?
- Я обязан ему важной услугой, вернее, даже благодеянием, которое он оказал мне когда-то.
Граф поджал губы, как бы желая сказать, что не придает этому большого значения.
Юлиуш торопливо продолжал:
- Я был беден и должен был содержать престарелую мать. Вся надежда была на плоды моего образования… Тем временем, - добавил он, помолчав,- один безрассудный мой шаг, попросту стишок, написанный слишком смело и получивший широкое распространение, грозил мне лишением благ публичного обучения.
- И этот человек?
- Вопреки моей воле и несмотря на мое яростное сопротивление, взял мою вину на себя.
- Предчувствовал, как видно… - иронически заметил граф.
- В те годы,- воскликнул Юлиуш с искренним волнением,- это было для меня поистине благодеянием.
Граф задумался, затем сказал:
- Разреши, пан Юлиуш, человеку, который старше тебя и опытнее, дать тебе небольшой совет.
- Слушаю вас, граф.
- Заплати ему щедро за все и как можно скорее избавься от него.
Юлиуш слегка покраснел.
Граф заметил это, однако продолжал:
- Поверь, люди такого рода другой благодарности и не поймут.
- Осмелюсь не согласиться с вами, граф.
Граф снисходительно улыбнулся.
- Ты меня, старика, не переубедишь. К тому же, - добавил он, помолчав,- для него самого было бы лучща хозяйничать в собственной усадебке, нежели быть чьим-то наперсником, хотя бы и во дворце.
Юлиуш собрался что-то возразить, но граф небрежно махнул рукой.
- Поговорим о другом,- сказал он.
Разговор перешел на другие темы. Граф расспрашивал Юлиуша о всяких хозяйственных подробностях, придерживаясь тона учтивой, почти отеческой доверительности.
На прощание он сердечно обнял Юлиуша и усиленно приглашал его к себе.
Уже во дворе, садясь в карету, он, словно что-то вспомнив, воскликнул:
- Да, кстати, меня просили попенять тебе, Юлиуш.
- Разве я провинился перед кем-нибудь?
- Ты не стараешься поддерживать знакомство со своими соседями.
Юлиуш скромно потупился.
- Мои соседи,- возразил он, слегка запинаясь,- более высокого происхождения и положения, чем я, мне не хотелось бы, чтобы они считали меня нахалом и принимали как незваного гостя.
Граф с упреком покачал головой.
- Э, друг мой, ты обижаешь не только себя, но и меня.
- Вас, граф?
- Не забывай, что ты, как и я, Жвирский,- произнес тот торжественно.- А Жвирский - это имя, которое уступает разве что Сангушко или Радзивиллу.
Затем он еще раз сердечно пожал Юлиушу руку, сел в карету и подал кучеру знак трогаться.
Юлиуш вернулся в комнату и погрузился в размышления. Что означала эта неожиданная перемена в обращении графа? Зачем он с такой странной настойчивостью напоминал ему о родовом имени, даже как бы поставил его выше других своих титулованных соседей?
Три дня назад это наполнило бы его невыразимой радостью и первой его мыслью, первой мечтой, несомненно, была бы Евгения. Правда, и сегодня дружеские излияния графа искренне порадовали его, но лишь настолько, насколько они заслуживали этого сами по себе. Евгения занимала его мысли тогда лишь, когда он вспоминал об ее удивительном сходстве с прекрасной незнакомкой из Заколдованной усадьбы.
Но откуда же взялся такой сильный и пылкий интерес к незнакомке?
Юлиуш и сам не смог бы на это ответить.
А ведь как легко объяснить такое! Человеческий дух чувствует особое, непреодолимое влечение ко всему, что не поддается его разумению, что скрыто от его взора, одним словом, ко всему, что окутано загадочной тенью, туманом тайны.
Меланхолический мечтатель Юлиуш больше чем кто бы то ни было поддавался такому влечению. Он и прежде, мечтая об Евгении, мысленно видел скорее ту девушку, которую случайно застиг в саду Заколдованной усадьбы, чем молодую графиню, с которой познакомился в роскошном дворце. А с тех пор, как развеялось подозрение в двойной роли Евгении, значительно ослабло и прежнее ее очарование. Перед его глазами была молодая, хорошенькая, остроумная, богатая девушка из аристократической семьи и совершенно исчезла таинственная романтическая героиня, предполагаемая соучастница благородных замыслов, отважная носительница самых возвышенных надежд и мечтаний.
Теперь все эти качества слились в образе прекрасной незнакомки, все очарование прежней мечты перенеслось на нее одну. Юлиуш с восторгом вспоминал их последнюю встречу. Он видел ее так недолго, и все же каждая черточка ее лица так живо врезалась в память, как будто это ее верный портрет безотрывно стоял перед его глазами. Едва несколькими словами обменялись они в смущении и замешательстве, а ее свежий, звонкий, серебристый голосок до сих пор звучал у него в ушах. Как пленительна была вся ее стать, исполненная прирожденного достоинства, вспоминал он потом, мечтая о незнакомке.
- Но кто она? - в тысячный раз вопрошал себя юноша.- Кто прольет мне луч света на эту странную тайну? Кто мне раскроет эту…
Как бы в ответ на его вопрос в дверях показался лакей и доложил:
- Костя Булий, ключник Заколдованной усадьбы.
Юлиуш вскочил как ошпаренный.
- Что
