с развевавшимися на холодном ветру пейсами почтительно задал каверзный вопросик:
— Хм… Цех спрашивает, сколько, к примеру, ясновельможный пан заплатит за день такой работы? Работы лошадей и, не рядом будь упомянуты, людей…
От этого скромного вопроса помещик вскипел. Он едва из седла не выпал и заорал:
— Что? Я вам еще деньги должен платить? Такие-сякие, черт бы побрал ваших жидовских мамок! Розог вы получите! Вот что!
— Мы не крепостные! — расхрабрились несколько молодых извозчиков. — Мы принадлежим к городским цехам. Нам может приказывать городская дума, а не… не…
Лицо Зорича налилось кровью. Он стал красным, как его генеральский мундир, а черные глаза засверкали, как медали на его груди. Он поднял руку, чтобы дать знак своим гайдукам… Но тут вперед выступил штадлан, городской штадлан Йошка…
Большим хватом Йошка никогда не был. Каждый раз, идя хлопотать в помещичий двор, он дергал за веревку колокольчика и отбегал в сторону. Сторож выбегал наружу, спрашивал: «Что надо?» — и штадлан Йошка осведомлялся издалека: «Собака дома?..» — потому что собаки Йошка всю жизнь боялся гораздо больше, чем самого худшего помещика. Спрашивая, дома ли собака, он всего лишь хотел узнать, крутится ли по двору пес помещика.
Услыхав ясный ответ, что, мол, собака сидит на цепи или что она ушла с егерем в лес, Йошка становился уверенней. Он снимал шапку со своей безбожно остриженной головы и вытаскивал прошение из внутреннего кармана.
Но мы отвлеклись. Йошка все-таки немного знал русский язык, не то что большинство шкловских евреев, которые мешали еврейский язык с польским и думали, что важные господа из «Расеи» их понимают… Теперь Йошка набрался мужества и выступил вперед из группки извозчиков, чтобы разъяснить Зоричу на «чистом русском языке», о чем тут толкуют евреи.
— Ваши, — сказал он на чистом русском языке, — ваши превосходительство, ваши…
Но Зорич уже весь кипел от гнева и не пожелал выслушать штадлана.
— Как? — крикнул он. — Вступаться? Ах ты, жидок! Не сметь!
И хлестнул тяжелой нагайкой по обнаженной голове штадлана. К счастью, седло было слишком высоким, а Йошка — слишком низким. Он со страхом отшатнулся. На затылке у него вспух след от удара. Ни жив ни мертв, он бросился назад, к извозчикам, которые обступили его со всех сторон и достали свои кнуты.
— Мы не крепостные!.. — снова начали галдеть они, мешая еврейский язык с польским и будучи уверенными, что генерал их понимает.
— Бунт! — приподнялся в седле Зорич, и его лицо запылало, как генеральский мундир с медалями. — Бунт, ребята! Жидовский бунт…
И конечно, дело дошло бы в то утро до большой драки. А может быть, и до кровопролития, если бы не реб Борух Шик. Старый врач и ученый вмешался в происходящее и не допустил этого.
Все это утро, как и вообще обычно по утрам, он был у своего младшего брата Йосефа, в аптеке, чтобы забрать заказанные им для своих пациентов лекарства и помочь брату составить новые рецепты. В те времена ремесло врача и ремесло аптекаря часто перемешивались между собой. Это было почти одно и то же… Услыхав шум рядом с недостроенной церковью, Борух Шик выбежал на крыльцо аптеки и принялся призывать и увещевать:
— Семен Гаврилович! Семен Гаврилович!
Зорич всегда относился с уважением к старому врачу, который лечил его от чирьев, запоев и других болячек, однако на этот раз он даже не пожелал его выслушать. Генерал властно махнул рукой в сторону крыльца:
— Не мешай!..
Однако реб Борух Шик не стал ждать, пока Зорич уважит его и соизволит выслушать. Красивый и солидный, с большой бородой, лежавшей на груди поверх синей бекеши, он сбежал с крыльца, подбежал к разъяренному помещику и снова начал просить его:
— Погоди же, Семен Гаврилович. Не допускай новых несправедливостей! Вот приедет завтра или послезавтра наш друг Нота де Ноткин. Он и твой друг тоже. Пусть он здесь разберется и наведет порядок. Он-то уж никого не обидит…
Услыхав имя своего старого и верного советника, Зорич пришел в себя. Его ярость улетучилась. Он будто даже протрезвел. Зорич пробормотал что-то неясное, по-генеральски приложил руку к плюмажу, словно благодаря своего солдата, подавшего ему добрый совет, и приказал гайдукам возвращаться восвояси. Но, чтобы не показать своей внезапной слабости, снова погрозил нагайкой извозчикам:
— Я ж вас!..
Новость о том, что реб Нота Ноткин приезжает, разнеслась с этого момента по всему рынку и по всем лавкам. Люди заранее знали, что он скоро приедет, но не знали точного дня. И вот уже второе утро подряд шкловские цеха толклись на рынке и ждали знаменитого земляка, бывшего поставщика Потемкина, который когда-то был хорошо известен у высокого петербургского начальства. Евреи надеялись, что его умная голова и его вмешательство спасут их от злого помещика и его гайдуков.
Глава четвертая
Первое «добро пожаловать»
1
Борух Шик ждал реб Ноту на улице, точно так же, как цеховые ремесленники. Но не столько из-за самого гостя, которого он мог бы подождать и у себя дома, сколько из опасения перед новыми скандалами на рынке. Последнее время шкловский помещик Семен Гаврилович Зорич совсем отбился от рук. Он забросил все лекарства и заменил их водкой и бабами. Бывший петербургский придворный кавалер больше не мог себя контролировать. Все его раздражало. Он нещадно порол своих крепостных. Даже бабам и девкам не делал скидки. А каждое скопление народа на еврейском рынке вызывало у него подозрение, что оно направлено против него и против его власти в городе; сразу же он посылал своих наемных гайдуков с нагайками… Поэтому реб Борух Шик имел основания опасаться, что и сегодня все может пройти совсем не гладко. Хотя евреи собрались, только чтобы оказать почет своему старому знаменитому земляку, бывшему министру финансов при дворе генерала Зорича…
Одетый в синюю бекешу с добротным меховым воротником и в высокие, подшитые кожей валенки, реб Борух стоял на высоком крыльце аптеки своего брата, как старый солдат на посту. Его растрепанная седая борода, его польский кушак с кистями и блестящая «мендаль», [17] как говорили евреи, на груди — за медицинские заслуги — придавали ему важности. Так он стоял здесь, на рынке, не моргая. Мало ли что происходит! Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы евреи еще больше разругались с помещиком до приезда реб Ноты. А то потом иди, жалуйся и пиши прошения, что, мол, помещик тебя выпорол…
Группки цеховых ремесленников и извозчиков тем временем все увеличивались. Глядя
