улыбнулся: откуда знать крестьянам на Чукурове, какое страшное зло — колючки?
Вскоре споры затихли, крестьяне улеглись и заснули. Заснул и Мемед. Когда он проснулся, солнце уже поднялось высоко. Мемед услышал над собой голос: «Эй, парень, вставай, давно уже рассвело. А то тебя растопчут лошади. Вставай!»
Протерев глаза, Мемед встал и тут же направился в касабу. Добрался до нее быстро. Пересек базар. Ничто здесь не изменилось. В желтой рубашке разгуливал продавец шербета. Слепой Хаджи, сидя на том же месте, старательно ковал подкову. Работая, он пел песню про Козаноглу. Из шашлычных шел чад. По лавкам сновали крестьяне в черных шароварах.
Боясь привлечь к себе внимание, Мемед осторожно спросил крестьянина, выходившего из сада муниципалитета:
— Как пройти к тюрьме?
— Иди по этой улице. Вон за теми каменными воротами… — бросил крестьянин на ходу.
Мемед вошел в ворота. Во дворе выстроились жандармы в ожидании своего унтер-офицера. Мемеду стало не по себе, захотелось убежать в горы. Никогда он не чувствовал себя таким беспомощным.
Справа стоял низенький домик без окон. Стены его поросли мхом. Возле домика сидело несколько крестьянок.
Мемед съежился, стал совсем маленьким. Он понял, что дом с часовым на крыше и есть тюрьма. Не успел Мемед сделать несколько шагов, как перед ним вырос стражник.
— Что тебе надо, парень?
— Моя сестра арестована… — тихо произнес Мемед.
— Кто? Не Хатче ли?
— Да-а… — Мемед опустил голову.
— Хатче! — крикнул стражник. — Брат пришел!
Услышав слово «брат», Хатче растерялась. Взволнованная, выбежала она во двор.
— Вот он! — показал стражник. Мемед сидел на корточках у тюремной стены. Лицо у пего было белое, как бумага.
Увидев Мемеда, Хатче остолбенела. Она не могла промолвить ни слова. Шатаясь, она подошла к нему и, схватившись за стену, опустилась рядом. Застыв в таком положении, Хатче и Мемед молчали, уставившись друг на друга. Подошла Ираз, поздоровалась. Мемед пробормотал что-то в ответ.
Приближался полдень.
— Эй, хватит! Кончайте и идите по местам, — крикнул стражник.
Мемед достал из кармана кошелек и незаметно бросил его Хатче. Потом встал и пошел к выходу. Хатче провожала его взглядом, пока он не скрылся за воротами тюрьмы.
— Кто этот паренек? — спросила Ираз.
— Иди, тетушка, иди, — тихо сказала Хатче.
Когда они вошли в камеру, Хатче, обессиленная, упала на нары.
— Да что с тобой? — заволновалась Ираз.
— Это Мемед! — простонала Хатче.
— Что ты говоришь? — Ираз была в восторге. — Это и есть Тощий Мемед? — Ах, лучше бы мне ослепнуть! Ах, глаза мои! Не разглядела я моего льва. Ослепнуть бы мне!
Она умолкла и со слезами бросилась к Хатче. Они обнялись.
— Наш Тощий Мемед, — прошептали обе.
— Равнина Юрегир… — сказала Хатче.
— Наш дом, — добавила Ираз.
— Стены я обмажу глиной, красивый будет. Тридцать дёнюмов… Я не позволю тетушке Ираз и пальцем пошевельнуть.
— Дом у нас будет общий, поэтому и трудиться мы будем все вместе, — возразила Ираз.
В эти дни у арестованных появилась надежда. Поговаривали об амнистии. Приезжавший из Анкары депутат сказал, что амнистия будет объявлена в ближайшие месяцы.
Арестованные стали даже сочинять песни об амнистии. И днем и ночью в тюрьме пели эти песни о скором избавлении.
Умный и опытный в таких делах Мустафа-ага всех успокаивал и давал советы. Хатче каждый день спрашивала его:
— Дядя Мустафа, когда тюрьма опустеет, помилуют и Тощего Мемеда?
— Все будут помилованы, даже птицы и животные.
Хатче была счастлива. Радость не угасала в ней ни днем, ни ночью.
Земля в долине Юрегир сочная, плодородная. Хатче хотела все знать про Юрегир и потому не умолкала ни на минуту.
— Мы будем жить в Караташе, не правда ли, тетушка?
— Да, мы поселимся в Караташе, — отвечала Ираз.
Хатче подошла к двери камеры, где сидели мужчины.
— Дядя Мустафа, — позвала она.
— Что тебе, милая девушка? — всякий раз ласково переспрашивал он, наперед зная вопрос Хатче.
— И Мемед тоже?.. — робко спросила она.
— Да, да, и он, и все птицы и звери… Только бы скорее амнистия… Да благословит аллах новое правительство.
— Я готова целовать твои руки, дядя Мустафа! — восклицала Хатче.
— Ты совсем обезумела, — улыбаясь, корил ее Мустафа-ага и отходил в свой угол.
— Да, амнистия будет, — сказала Ираз, когда Хатче вошла в камеру. — А нас в среду повезут в Козан. Здесь нам не могут вынести приговор. Так порешил местный суд. Эх, была бы амнистия, тогда нас не повезли бы в Козан. Сердце разрывается…
— Мемед не сможет добраться до Козана. Надо было мне поговорить с ним. Я точно онемела, слова не могла вымолвить, — сокрушалась Хатче.
— Если бы я знала, что это был Мемед… — с досадой сказала Ираз. — Вот увидишь скоро будет амнистия. Мустафа-ага — умный человек. Он все знает. У него в Анкаре есть свои люди.
— Сегодня пятница. Сколько же осталось до среды? — Хатче стала считать по пальцам. — Суббота, воскресенье… Пять дней. Нужно было сказать Мемеду… Ах, если бы он спросил меня… — грустно сказала Хатче и добавила: — Перед нашим домом будет расти плакучая ива… У нас будут два черных теленочка…
После встречи с Хатче у Мемеда от радости словно крылья выросли. Голова кружилась, в глазах было темно, ему казалось, что он вот-вот упадет. Посредине базарной площади лежал большой камень. Мемед тяжело опустился на него. Через некоторое время он пришел в себя. Оглядевшись по сторонам, он увидел горы апельсинов, кочанов капусты. Мемед с трудом поднялся и пошел к кофейне Тевфика. Возле нее собрались люди. Они были в домотканых шерстяных куртках с лопатами на плечах. Какой- то маленький человечек с тонкой шеей без устали кричал на них. Мемед подумал: «Здесь, наверное, тоже есть свои Абди-аги». Маленький человечек не унимался. Люди стояли молча, опустив глаза в землю. И вдруг человечек подобрел: «Братья! — сказал он. — Я люблю вас больше себя». Потом все медленно направились к реке.
Мемед был поражен. Он ничего не мог понять.
— Они идут на рисовые поля, — сказал кто-то.
Это еще больше удивило Мемеда. Постояв с минуту, он пошел к знакомой шашлычной, из которой выходил сизый дым. Когда Мемед вошел в нее, в нос ему ударил запах жареного мяса. У него закружилась голова.
— Шашлык, да поживее, — сказал Мемед подбежавшему мальчику.
— Эй, раздувай, — крикнул тот хозяину.
Вдруг Мемед почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся и не поверил глазам. Да, это был Хромой Али. На лице у него застыла хитрая улыбка. Мемед растерялся, В голове его мелькнули тревожные мысли. Хромой молчал и продолжал улыбаться. Потом он встал и сел на свободный стул возле Мемеда.
— Не
