очень далеко, гремел гром, хотя небо оставалось безоблачным. Сержант Иштван Надь, дежурный по 61-му участку милиции, с нетерпением ожидал смены; через двадцать минут, в шесть часов, он освободится.
Тут резко зазвонил телефон:
— Я хотел бы предупредить вас… — глухо прозвучало на другом конце провода.
Сержант подул в трубку.
— Кто говорит?
— Это не имеет значения. Я хотел бы предупредить…
— Пожалуйста, громче, а то плохо слышно, — попросил Иштван Надь. Прижав трубку плечом к уху, он достал бумагу и карандаш. И вдруг вспомнил, что старшина Кенде принес вчера на работу магнитофон — купил сыну к окончанию гимназии, а вручить решил при получении аттестата зрелости. Они с Кенде как раз говорили о том, как было бы хорошо записывать все показания на пленку. «А не попробовать ли сейчас?» — подумал сержант и нажал кнопку записи.
— Слушаю вас, — проговорил он в трубку.
— Так я хотел предупредить… — снова повторил голос. Надь посмотрел на магнитофон — кассета медленно крутилась. — Я только что был свидетелем ссоры между мужчиной и женщиной на углу улицы Резчиков. Мужчина угрожал женщине. «Я прикончу тебя, Маргит, — говорил он. — Больше терпеть я не могу… А потом убью и себя…» А женщина плакала и повторяла: «Я знаю, ты можешь это сделать. Ты же зверь!» Женщина была в синей полотняной блузке и белых брюках, под мышкой у нее была красная сумочка. Мужчина — высокий, худой, в сером костюме.
— Когда это случилось? — спросил сержант.
— Наверное, с полчаса назад. Я подумал, может, вы обратите внимание… — И незнакомец положил трубку.
Иштван Надь выключил магнитофон и закурил. Затем набрал номер городского управления.
— Докладывает сержант Иштван Надь с шестьдесят первого участка. Я только что принял следующее сообщение, — сказал он и повторил все, что услышал по телефону от незнакомца.
Надь взглянул на часы: еще десять минут; старший сержант Бела Криштоф всегда точен, наверное, и сегодня не опоздает.
Затем он убрал кассету с магнитофонной записью в ящик стола.
Широко распахнув дверь, в комнату вошел Криштоф.
— Есть что у тебя? — спросил он.
— Только одно сообщение. Я уже передал его дежурному по городу.
— Ну и хорошо, — отозвался Криштоф. — Тогда, старина, приятного отдыха.
— Алло, алло! Сокол! Отзовитесь!
В микрофоне затрещало, и послышался ответ:
— Слушаю.
— Поезжайте на улицу Ваг, посмотрите там, потом на набережную Дуная. Нас известили: худощавый мужчина в ceром костюме угрожал убить женщину. Ее зовут Маргит, одета в синюю блузку и белые брюки…
Оперативная милицейская машина промчалась по Вацскому проспекту, затем по улице Резчиков. Стал собираться дождь.
— Черт бы побрал это лето! — выругался водитель машины.
Сидевший рядом с ним старший лейтенант Хорват не поддержал разговор. «Худощавый мужчина, женщина в синем платье, вернее, в синей блузке и белых брюках, с красной сумочкой… Наверное, не одна тысяча женщин бегает сейчас по улицам Будапешта в таком наряде…» — подумал он.
— Алло! Я — Сокол. Пока — ничего! Уже третий раз объезжаю этот район…
Старший инспектор уголовного розыска майор Ференц Жаги не курил ни трубку, ни сигареты. Иногда он заменял курево кисленькой карамелью. Не употреблял майор и спиртного, а кока-колу вообще не переваривал.
«После нее я чувствую себя точно нахлебавшаяся воды лошадь, — говорил он. — Предпочитаю чистую минеральную…»
Вот и сейчас Жаги сбросил зажим резиновой пробки с горлышка большой темно-зеленой бутылки и, налив в стакан минеральной воды, осушил его до дна.
— Здорово она у вас проходит! — пошутил следователь Бартош. — Я, наверное, и за неделю не выпил бы столько.
— Дорогой Бартош, вы в этом полный профан! И никогда не станете мастером. Как, возможно, и в сыскном деле…
Эта шутка больно задела самолюбие младшего лейтенанта Бартоша, только еще начинавшего свою службу в будапештской милиции. Он занимался по вечерам в университете — изучал право, был энтузиастом своей профессии, знал, наверное, все мало-мальски «громкие» криминальные дела и истории. При многих своих положительных качествах (он ведь и на рояле отлично играл) Бартош в то же время бывал порою неловким, неуклюжим. Вот вчера, например, выронил полную пепельницу, не так давно разбил окно, а однажды сдернул со стола телефон, запутавшись ногами в шнуре. Поэтому сослуживцы звали его шутя «дважды левшой». Но они, как и сам Жаги, успели полюбить Бартоша — в нем угадывался способный следователь.
— Скажите, Бартош, кого из композиторов вы больше всего любите?
— Моцарта, Шопена, Бетховена… Впрочем, охотно играю и современных композиторов. Я ведь мечтал стать музыкантом. Сколько раз представлял себе зал, весь в огнях… Я на сцене, гремят аплодисменты…
— Пока что звонит телефон, — прервал его майор и потянулся за трубкой. — Да-да, понял. Вы сами обнаружили?
— Да! — услышал Бартош в трубке громкий ответ. — Я был в вечернем патруле…
— Когда это было?
— В десять часов вечера, сразу же как кончился дождь. На углу Улицы Крепостных и Зонального проспекта. Женщина лежала ничком, в луже крови. Ее убили ударом ножа в спину… Рядом валялась и ее сумочка…
— Красная?
— Сумочка — то?.. Да… действительно красная, — послышался немного удивленный ответ.
— На женщине синяя блузка и белые брюки?
— Да-да… Совершенно точно, — еще более удивились на том конце провода.
— Оставайтесь на месте, — распорядился майор. — Мы немедленно выезжаем. — Потом, повернувшись к Бартошу, коротко сказал: — Едем!
Милицейская машина, даже не сигналя, мчалась по ночным улицам. Через десять минут они уже были на месте. Фотограф стал делать снимки, а врачу ничего другого не оставалось, как констатировать смерть.
— Когда это могло произойти? — спросил Жаги у врача.
— Между девятью и десятью вечера.
Бартош тем временем раскрыл сумочку: губная помада, носовой платочек, две перламутровые пуговицы, маленький кошелек с двадцатью пятью форинтами и удостоверение личности. В удостоверении была вложена квитанция о подаче заявления на заграничный паспорт.
— Добрович Яношне [4], урожденная Маргит Киш, проживает в двенадцатом районе, шоссе Конкой-Теге, дом восемнадцать, — прочел Бартош. — А где это шоссе Конкой-Теге?
— Вот вам и придется установить, — отозвался майор. — И все остальное по этому делу.
Они ехали по карабкавшейся в гору узкой малоосвещенной улице. Миновав ресторанчик «Нормафа» и новую гостиницу, выбрались на шоссе. Сразу за шлагбаумом Пионерской железной дороги Бартош дал знак шоферу остановиться. На доме у шлагбаума висел номерной знак 12; отсюда дорога шла под уклон, но дальше снова поднималась в гору и у Чиллеберце выводила к автостоянке. Здесь они затормозили.
— Может, я пойду вместе с вами? — спросил шофер.
— На этот раз я, пожалуй, откажусь от почетного эскорта, — весело ответил младший лейтенант,
