У дверей с табличкой «Детский сад № 6» возились с замком две женщины в тулупах. Из поставленных на асфальт пухлых сумок торчало несколько палок колбасы.
— Ты контрольку вложила? — спросила одна из них, подозрительно глядя на Чемоданову и Янссона.
— А как же! Только не подписала. Ручку забыла на кухне, — ответила вторая. — Ну и хрен с ней, с подписью. Ты чего, Маш?
— Ходют тут всякие… Иностранец, что ли? Мужик, точно чучело.
— Тише ты, может, они по-русски понимают. Чемоданова обернулась и проговорила:
— Понимаем, бабоньки, понимаем.
— Ну и ладно, — без тени смущения ответила та, что управлялась с замком.
Женщины подняли свои сумки и, покато изогнув плечи под тяжестью груза, двинулись вдоль пустующей улицы.
— Что такое «контролька»? — спросил Янссон.
— Листочек с подписью, — ответила Чемоданова. — Укладывают в замок, под скважину. Для контроля. Если полезут в скважину, порвут бумажку. Вместо пломбы.
Янссон какое-то время молчал.
— Не понимаю, — наконец проговорил он. — Как же так? Эти дамы… бумажку вложили без подписи? Не было ручки? Тогда зачем… контрольки?
Чемоданова захохотала. Ее милое лицо, в сиреневом лунном свете, исходило безудержным весельем.
— О, вы так далеко живете отсюда, Николай Павлович. Далеко-далеко. На другой планете, в другой галактике. Все вас удивляет, это прекрасно. Вы проживете сто лет… Ха-ха… Николай Павлович, марсианин вы наш…
Янссон силился понять, отчего Чемоданова развеселилась на всю улицу? Ее тень на лунном ковре то отделялась от восклицательного знака, то вновь приникала, сливаясь в едином, бесформенном, льнущем к ногам пятне.
— Ах, Николай Павлович, у вас нет юмора, ей-богу. Да он вам и ни к чему! А у нас без юмора никак. Юмор заменяет нам все, иначе можно свихнуться от нашей серьезности. От нашей нелепой, смешной, какой-то зазеркальной жизни, — подогревала себя Чемоданова. — Это… контрольки без подписи. А ученые-фармакологи? Им дарят препарат, а они бегут от него… Хотя бы состроили любезную мину, сказали спасибо, мы обсудим… В своем хамстве они непосредственны, как дети. Все эти профессора, доктора наук… От сохи, от лопаты. Мобилизованные и призванные. Одинаковые, как костюмы, которые на них сидят. Как шляпы, с ровными, точно плошки, полями, что напяливают их вожди, стоя на трибунах. С одинаковым выражением лиц на портретах, словно аппарат фотографирует через специальный фильтр. Черт бы побрал! Прихлопнутые одним пыльным мешком… Неужели у нас никогда не появится Мессия? А, Николай Павлович?
Янссон дулся. Он всегда полагал, что у него с юмором полный порядок. Другое дело, он не понимает такой юмор. Какие-то там контрольки. А специалисты-фармакологи тоже, оказывается, своеобразные шутники.
— Не сердитесь, Николай Павлович. Будете сами выпускать свой кавинкан, лечить Европу, мир. Соберете новый миллион, верно?
Янссон, заложив руки за спину, выпрямил спину. Да, именно так, иного выхода нет — говорил его облик.
— Так почему бы вам не пригласить меня сегодня в ресторан, в счет подаренных вам миллионов? — Чемоданова просунула руку под холодный рукав Янссонова хитона. — Вы давно хвастаетесь вашим гостиничным рестораном.
— Да, да, — заволновался Янссон. — Буду рад.
— Позвоним Колесникову. Как-никак, ваш миллион — это мой с ним общий вам подарок.
Янссон заметно скис, даже поник его острый нос…
«Тем более что Женя вам не чужой человек», — про себя добавила Чемоданова и поняла, что у нее не хватит сил удержать эту тайну. Что она обязательно ее откроет. Не сейчас, позже, в ресторане, немного выпьет и откроет.
— Нельзя ли нам… посидеть вдвоем? — робко проговорил Янссон.
— Отлично, капитан, — великодушно разрешила Чемоданова. — Мы с вами отлично посидим в вашем ресторане.
Они остановили такси и отправились в ресторан гостиницы, где жил Янссон.
В последний раз Чемоданова заглядывала сюда с белобрысым Рудольфом, неудачливым женихом. С тех пор прошло больше года, но ресторан ничем не изменился. Все тот же потный шик, да официанты внешне обтрепались. Свободных столиков оказалось много, люди готовились к новогодним посиделкам и придерживали финансы. Иностранных туристов что-то не видно — то ли перепуганы волной вспыхнувшего терроризма, то ли готовятся к новогоднему штурму.
Официанты радовались каждому новому лицу. Даже повара выползали из кухни поглазеть на чудаков. Оркестр сгрудился на эстраде, откуда отлично просматривался столик, под оранжевым тряпичным торшером с бахромой из узбекских косичек.
Серебристый пиджак и кремовые брюки Янссона встретили в зале ресторана большее понимание, чем на кафедре фармакологии. Чемоданова, в скромном голубом костюмчике, выглядела вполне достойно.
За одним из столиков, по диагонали через зал, сгруппировалась стайка военных, донося смазанные расстоянием голоса и вокзальный гогот, при каждом взрыве которого Янссон вздрагивал и озирался. Такой неприкрытый испуг не очень вязался с его видом. Вообще Чемоданова заметила, что иностранные ее знакомые как-то робеют при виде человека в форме.
— Мне кажется, ваши военные получают маленькую зарплату, — произнес Янссон, высматривая официанта. — Им не хватает денег, чтобы купить себе гражданский костюм… У нас не увидите военных нигде, тем более в городе. Они, конечно, есть, но ничем не отличаются от других людей. Поэтому всем на душе спокойно… А у вас точно передышка между боями.
— Поэтому вы хотите предложить поужинать в номере? — черные глаза Чемодановой были полны дикарской необузданной красоты. — Так сказать — отсидеться в тылу во время боя?
— Я бы не посмел, — улыбнулся Янссон, чуть заикаясь.
И правильно сделали бы, — ответила Чемоданова. — Мы будем с вами танцевать, — и, заметив приближающегося официанта, добавила: — Закажите мне котлеты по-киевски, здесь когда-то неплохо с этим справлялись. И какого-нибудь вина.
Она сидела, подперев кулаками подбородок, в ожидании, когда официант уйдет.
Оркестранты на эстраде громко спрашивали друг у друга о каком-то Яше, который отправился звонить по телефону и как провалился. Без него не начать программу.
А Чемоданова мучительно размышляла: открыть Янссону его далеких здешних родственников, имеет ли она на это право? Колесников был искренен, она не сомневалась — Колесников не хотел этого, ему было стыдно. А чего он стыдился, чудак? Тетки? Ее мужа? Их быта? Нет, себя! Своего жалкого прозябания, своей загнанной гордыни… Конечно, это его право. Но при встрече с Янссоном он держался молодцом. С достоинством и простотой, которая так отличает ум… В последние дни она все больше ловила себя на мыслях о Колесникове, его обожание не оставляло Чемоданову равнодушной, трогало воображение. Почему так?
Чемоданова бросила взгляд на Янссона. Узкое со лба лицо расширялось к подбородку. Темные волосы, тронутые сединой, лежали безукоризненно. Бывают лица, у которых сквозь молодые, уверенные черты, проступают какие-то старческие линии. И поражают роковой неотвратимостью. А ведь как Чемоданова ждала его приезда! А теперь вот не испытывает ни малейшего влечения, даже любопытства. Ей даже хотелось, чтобы встреча оказалась уже в воспоминаниях, да и тех, возможно, бы не осталось. Отчего?! Странно… Она могла позволить любую критику своей страны, с ее трудной и нелепой судьбой, но позволить… только себе. Она сама варилась в этом соку и имела право на осуждение, на бунт… Да, это был эгоизм. Но эгоизм, взращенный на страдании, подобен храму, куда впускают всех. Но у одних храм вызывает божественное отрешение, а у других простое любопытство.
Янссон сидел строгий, молчаливый, с прямой спиной судьи. Возможно, он догадывался о буре в мыслях Чемодановой.
— Николай Павлович… вы говорили — у вас нет жены. А любовница, невеста? — голос Чемодановой звучал с вызовом.
Янссон перевел взгляд светлых упрямых глаз на Чемоданову. Такой вопрос задают, когда разводят мосты, когда не хотят возвращаться на оставленный берег… Или она им забавляется? Ее вялые равнодушные губы едва удерживали ускользающую улыбку. Казалось, ее ничуть не заботит внешнее впечатление. Она так и осталась наследницей той самой Паровозной улицы, о которой поведала тогда, в такси. Словно приоткрыла тайну.
— Да, жены у. меня нет, рад, что вы помните, — Янссон старался упрятать досаду. — А вот невеста есть. Ее зовут Анна. Очень достойная женщина, врач-логопед.
— И наверняка у вас с собой есть фотография, — иронически проговорила Чемоданова. В отличие от Янссона, она не подавляла своей взрывной натуры.
— Да, вы не ошиблись. Но показывать не буду. Поверьте, она очень хороша, — продолжал Янссон тем же ровным тоном. Его холодные глаза смеялись. И Чемоданова это видела. Самообладание Янссона выводило Чемоданову из себя.
