– У вас што в Вятке-то. У нас лучше есть… Лежавшим на печке не спалось. Один из них достал огня на лучину, все четверо, лежавшие на печке, заглянули на полати: там все подлиповцы храпят, и Пила тут, и Матрена тут.
– А баба-то прилетела!
– Хлобысни бабу-то!
– Ты хлобысни… Пила в это время проснулся, взглянул… Мужики испугались и слезли с печки… Пила влез на печку и уснул на ней один. Он спал лучше всех. Подлиповцы пробудились на другой день поздно. Хотелось им еще поспать, да хозяин сказал, что у них одной лошади нет. Пила и Сысойко соскочили, один с печки, другой с полатей, вышли во двор; действительно, не было лошади Пилы с дровнями и двумя топорами. Пила выругал хозяина, говоря: ты украл мою лошадь. Хозяин тоже выругал Пилу, говоря, что лошадь украл не он, а, наверное, мужики, ушедшие из избы вечером. Пила пошел с Сысойком по городу отыскивать свою лошадь. Но город не Подлипная: в городе скорее заблудишься, нежели отыщешь лошадь. Пила вошел в соседний с постоялым двором двор, там кучер выругал его и погрозил отправить в полицию; в третьем он натолкнулся на какого-то барина, барин прикрикнул на него… Пила постоял на улице, подумал, куда идти искать? «Пропала лошадь, не найдешь. Вот если бы я колдун был, уж не украли бы лошадь», – ворчал Пила. Горе его велико было, лошадь – товарищ крестьянина. Куда он теперь денется без лошади, пожалуй, и бурлачить нельзя. «Оказия! Ах, воры!.. И смерти-то на вас нет…» Изругался Пила сильно; долго ругался, ругал и Матрену, и Сысойку, и мужиков, и Апроську выругал, а лошади не отыскал. По дороге шли вчерашние мужики.
– Вон он, колдун-то! – сказали несколько мужиков. Пила выругал их.
– Ишь он, черт-то! Видно, мяконьких наклали. Пила опять выругал их.
– Лошадь украли! – крикнул он. Мужики захохотали. Пила бросился на мужиков, как медведь; одного сшиб с ног, другого повалил на снег, третьему нос разбил… Мужики разбежались от него.
– Смешно, лешие?.. лошадь украли, дьяволы!.. – ругался Пила. Пошел он опять на постоялый двор. Там было шесть мужиков. Пила все ругался.
– А ты не ругайся, и мы ругаться-то мастаки… Тебе на што лошадь-то? В бурлаки с лошадями не берут, – не нужно. А ты вот продай эту. – Пила еще хуже заругался. Мужики стали сбивать Сысойку продать лошадь. – Ты-то пойми, какая у те лошадь-то: ишь, худая, того и гляди издохнет. А ты продай.
– Ты свою заведи да продай, – ворчит Пила.
– Были они, свои-то, да тоже продали.
– Што ты, собака, пристал: продай да продай!
– А посмотри завтра, и этой не будет. Однако мужики сбили Пилу.
– Ты врешь, што лошадь не надо? – спросил Пила, поняв, что им нечем будет кормить лошадь.
– Што врать-то, дело говорю. Рубля три дадут…
– Экой прыткой… Пять давай! – Пила больше пяти рублей не знал и счету: для него пять рублей уже богачество было.
– Не продам! – сказал Сысойко.
– А оно гоже, Сысойко, толкуют! Лошадь-то, того и гляди, издохнет; уж моя ходила чуть-чуть, а эта – ишь, какая пигалица, самому ошшо надо везти. Пила и Сысойко решили продать лошадь и тут же продали одному крестьянину за три рубля. Получивши два рубля, Пила и Сысойко поехали с крестьянином в питейную лавочку. У питейной лавочки стояло с пятнадцать мужиков.
– Эй ты, лешой! Где баба-то? – спросил Пилу мужик, спавший в постоялой избе.
– Што баба?.. Вот лошадь украли.
– А я, бает, колдун.
– Поговори ты у меня, шароглазый пес. Мужики осмеяли Пилу, Пила обругал их. В питейной лавочке пили водку три мужика. Крестьянин, купивший Сысойкину лошадь, поставил полштофа водки и стал потчевать подлиповцев. Сысойко никогда не пивал еще водки, со стакана его разобрало. В лавочку вошло еще человек шесть. Попойка продолжалась с час; Пила, захмелев, пропоил еще рубль. Мужики стали петь и плясать и кричали до ночи, когда их вытолкали на улицу. Мужики орали песни или рассуждали о бурлачестве.
– Баско бурлачить! – заметил Сысойко, уже пьяный, поддерживаемый Пилой, который тоже пошатывался вперед и назад, направо и налево.
– Баско, – ответил один мужик.
– А что делать-то? – спросил Пила.
– Плыть. Реки эво какие! Большищие-пребольшущие.
– Лиже ты! А близко?
– Далеко. Теперь будет Соликамско-город, потом Усолье-город, Дедюхино…
– Вре!
– Пра. Там Чусова-река, Кама-матушка… Вот дак река! А там, бают, Волга, супротив той Кама што! А идет она с тово свету, и конца ей нету…
– На ней, бают, атаман Ермак, – силища у него у! какая была! он, бают, города брал; никто ему не смог перечить…
– А там люди-то есть же? – спросил Пила.
– Есть, да иные, бают.
– Вот, Сысойко, куда мы подем! Ты мне должен спасибо сказывать, каракуля ты экая… – говорил Пила. Пила и Сысойко отстали от мужиков, шли кое-как: Пила хвалился тем, что он сила и колдун, Сысойко почти спал и только нукал да звал. Шаг за шагом ноги обоим изменяли, и они, рассудив, что лучше тут уснуть, улеглись середи дороги и, в первый раз в жизни, забыв о житейских дрязгах, о своем горе, уснули в обнимку. Зато утром они проснулись в месте грязном месте прохладном и душном, среди незнакомых лиц, мужиков и каких-то, «кто их знает каких», людей… Благодетельная полиция сжалилась над подлиповцами, спавшими середи улицы на дороге, и стащила их в чижовку.
Пила и Сысойко никак не могли понять, где они и что это за люди такие. Помнят они, что были в кабаке, а как сюда забрались? Они даже струсили: уж не на тот ли свет они забрались, уж не бурлачество ли это? Пошел Пила к дверям, двери заперты. Пила удивился. Люди его забавляли: они говорили такие слова, что Пиле смешно стало. Спросил он их:
– А што, бурлачество это? Те осмеяли его. Пила выругал их и улегся опять на пол около Сысойки.
– А баско, Сысойко. Спи знай, ишь сколь людей-то, и люди-то все какие-то востроглазые. – Пила и Сысойко уснули. Однако им не позволили долго нежиться. Пришел в чижовку квартальный с казаками и растолкал их ногами. Пила и Сысойко испугались и встали.
– Кто вы такие? – крикнул на них квартальный. Пила струсил.
– Мы-те? – спросил он.
– Да что ты, скотина, не отвечаешь?
– А ты знаешь Подлипную?
– Что?
– А ты не кричи! Эк, испугались!.. – сказал Пила и пошел к дверям. Квартальный ударил Пилу по лицу, Пила стал ругаться и полез в драку…
– В острог его, каналью! В кандалы заковать! – свирепел квартальный.
– Эк, испугались? Туды тоже, и с лапищами лезет!.. Я, бат, восемь медведев убил. Долго возились с Пилой и Сысойком солдаты; хочется солдатам кандалы надеть на ноги подлиповцев, а они ругаются; одному солдату такую затрещину дал Пила, что тот и свету божьего невзвидел… Солдаты связали им руки, но и тут Сысойко укусил одному солдату руку. Подлиповцев вытолкали из полиции, и два дюжих солдата повели их в острог. Пила и Сысойко никогда не видали арестантов, не знали, что за острог, не понимали, что такое делается с ними. Впрочем, они струсили. Уж не на смерть ли их ведут? Пила боялся солдат.
– Поштенный, а поштенный, куда это мы? – спросил Пила робко одного солдата.
– Куда? Знамо, в острог.
– А это што?
– Не бывал коли, – увидишь. Заворовались, сволочи!
– Поругайся ты, востроглазый!
– Видно плута.
– Право, не ругайся, всего изобью. – Пила рванул было руки, да руки крепко связаны назад. Пила чувствовал, что он ровно без рук сделался. Он пошел в сторону, за ним пошел и Сысойко.
– Куда! Куда! – закричали солдаты. Пила и Сысойко пустились бежать. Солдаты их догнали я избили. Пила и Сысойко ругались, ругали друг друга.
– Баял я те, не пойду! – ворчал Сысойко.
– Молчи, пучеглазый! Не ты бы, дак не пошел бы я.
– А ошшо бает: я колдун! – Сысойко выругал Пилу. Пила плюнул в лицо Сысойки, Сысойко тоже плюнул в лицо Пилы.
– Смирно вы, дьяволы! – закричал на них один солдат. Пила и в солдата плюнул… Солдат опять избил Пилу. Кое-как солдаты довели подлиповцев до острога и сдали офицеру. Смотритель втолкнул их в большую избу, темную, сырую, холодную и грязную, с удушливым запахом махорки. Руки им развязали.
– Ишь, черт, куда попали! – ворчал Сысойко.
– Молчи, собака, зверь ты эндовой, мохнорылый пес!..
– Издохнешь, пигалица!..
– Тьфу… мохнорылый пес! – Пила плюнул в лицо Сысойки, тот тоже плюнул. Завязалась драка. Их оглушили хохотом тридцать человек арестантов с кандалами, лежащих на нарах и под нарами. Двадцать арестантов окружили подлиповцев и ровняли их.
– Я восемь Медведев убил, а ты што? – ругался Пила.
– Сам я одново убил… Экой прыткой!
– Ай да молодцы! Ну-ко, ишшо? – кричали арестанты.
– Што ишшо? Подойди, пес! – кричал Пила одному арестанту.
– Ты много ли душ-то сгубил?
– За убийство, энамо, попался? Пила схватил попавшийся под руки ушат и поднял его в порыве ярости, его облило чем-то вонючим. Все хохотали, даже Сысойко смеялся. Пила бросился на арестантов, Сысойко тоже бросился, но арестанты избили их.
