class="p1">— Достали мыло?
Таубе с готовностью служаки щелкнул каблуками.
— Обещали завтра привезти. Вам какого: «Элиду» или «Синее-красное»?
— «Синее-красное», — уточнил Шимонфи и, повернувшись к Деаку, спросил его: — А ты себе ничего не заказывал?
— Мать ничего не говорила, значит, у нее еще есть запасы.
Шимонфи оперся рукой о край стола.
— Можете идти, Таубе.
Дождавшись, пока денщик удалится, он окинул взглядом комнату.
— Ну как тебе здесь нравится?
Деак следил за взглядом капитана.
— У меня еще не бывало таких княжеских апартаментов. Не пойму только, чем заслужил? Разреши доложить о результатах?
— Давай. А впрочем, лучше, если напишешь. Сигареты есть?
Деак обошел вокруг стола, достал из кармана портсигар и протянул его Шимонфи.
— Прошу, господин капитан.
Шимонфи закурил. Затем уселся по обыкновению на спинку кресла.
— Скажи, пожалуйста, как ты считаешь, возможно такое, чтобы русские смогли агентурно внедриться в нашу организацию?
— Не только возможно, а наверняка так оно и есть, — спокойно отвечал Деак. — Мы же внедряемся к противнику. Почему же они не могут делать то же самое? Русская разведка еще в царские времена стяжала себе мировую славу. — Он взял в руки папку с делами Ференца Дербиро. — Я изучил материалы. Никаких следов, но предположить можно, что этого Дербиро провалил какой-то агент немцев, работающий в Москве.
— Возможно, — уклончиво ответил Шимонфи. — У немцев тоже великолепная агентурная сеть.
Деак усмехнулся.
— Да, где им дают работать, там им легко. Венгерский отдел контрразведки, например, вообще не работал против немцев. Но, возвращаясь к нашим баранам, должен сказать, что многое в этом деле мне непонятно.
— Что именно? — спросил Шимонфи.
— Из Москвы прибыли двое. В Будапеште они должны встретиться. Почему московский агент не может установить, кто же второй?
— На это может быть тысяча причин, — возразил капитан. — Но в данный момент это и неважно. Дербиро сам скажет, кто его напарник. Я решил, что допрашивать его будешь ты.
— Я? — Деак удивился. — Я же не следователь. Да и не умею я этого делать.
— Научишься. Свое решение я согласовал с Мольке.
— С Мольке?
— Сегодня утром тут произошли кое-какие перемены. Руководителем группы теперь назначен майор Мольке.
Деак встал. Прикинувшись, что он ничего не знает и не понимает, подошел к Шимонфи.
— А тебя, что же, сместили?
— Еще нет, — сказал он. — Номинально руководителем оставили меня. Теперь я подставное лицо. «Тихий компаньон».
Деак решил сыграть на личной гордости капитана Шимонфи, на его тщеславии и потому небрежно бросил:
— Мольке гениальный контрразведчик. Быть его «тихим компаньоном» — уже славное дело. Внимательно все слушай, записывай и вот увидишь: у него многому можно поучиться. — Приняв затем задумчивый вид, он продолжал: — А потом, если хорошенько порыться в истории, вся она дело рук больших и маленьких подставных лиц. Так что почему и тебе не быть последовательным в соблюдении традиций нашей истории?
Шимонфи нетерпеливо поднялся.
— Тебе все шуточки, Габор.
— Я не шучу, я вполне серьезно, Золтан. На это не надо обижаться. Ты же действительно всем сердцем ненавидишь красных. И Мольке тоже. Выходит, вы оба желаете одного. Победить. Это главное. Или нет? Есть какие-то новости?
Шимонфи швырнул сигарету в пепельницу.
— Паулу обобрали до нитки.
— В Австрии?
— Сразу же на границе. Но я этого так не оставлю.
«Этого ты точно не оставишь, — подумал Деак. — А на все остальное тебе наплевать».
— Я распоряжусь привести Дербиро, — услышал он голос капитана.
— Не стоит трудов, — остановил его Деак и протянул руку к трубке полевого телефона.
Шимонфи опередил его.
— Не надо. С сегодняшнего дня арестованных доставляют к следователям только по личному распоряжению Мольке. В тюрьму тоже, кроме него, не имеет права входить никто.
Деак удивился. Эта новость была для него неожиданной и неприятной одновременно.
— Даже ты?
— Даже я. Мне тоже не доверяют. Пойду доложу Мольке, что ты вернулся. Этому Дербиро ты развяжешь язык. Его признание завтра в полночь должно уже лежать на столе полковника Германа. Чтобы заставить преступника заговорить, разрешается применять любые меры.
— А что, если он не заговорит?
Шимонфи уже у двери остановился.
— Лупи сам. Или прикажи кому-нибудь. Лупи до тех пор, пока не даст показания. После этого его сразу же расстреляют.
Деак подошел к капитану.
— Ты хочешь, чтобы я его бил?
— Пожалуйста, не бей, если сумеешь уговорить и получить показания без применения силы.
— Золтан, когда меня перевели сюда, мы о чем с тобой условились?
— Не знаю, что ты имеешь в виду. — Шимонфи положил руку на дверную скобку. Взгляд его был устремлен куда-то в пространство, мимо Деака.
— Наверное, ты просто не желаешь вспоминать, — твердо возразил Деак. — Заплечных дел мастером я не буду. И ты не заставишь меня им быть.
Шимонфи снял руку с дверной ручки и ухватил Деака за лацкан пиджака.
— Ты солдат, — негромко, но твердо сказал он. — И ты должен выполнить приказ. Это в твоих интересах, — добавил он почти шепотом. Деак пристально посмотрел на него: — Недавно один человек в генштабе при мне сказал: «Бьюсь об заклад, что этот Габор Деак никогда не ударит ни одного коммуниста», — продолжал Шимонфи.
— И что ты на это ответил?
— Ответил: «Заблуждаетесь, господа. Габор Деак убежденный антикоммунист. Если бы жив был его брат и попал к нему в руки, Деак убил бы его своею собственной рукой». Словом, поручился за тебя. Так что иди и приготовься к допросу.
Деак остался один. Значит, Анита сказала правду, капитан знает обо всем, только не смеет говорить откровенно. Шимонфи ненавидит немцев, но это еще ничего не значит, когда речь идет о ненависти к коммунистам.
Конечно, в том, что капитан Шимонфи возненавидел немцев, есть и его, Деака, доля, и если бы события последнего месяца не развивались с такой быстротой и Деак успел бы побольше заняться капитаном Шимонфи, он сумел бы убедить своего друга, что его представление о коммунистах неправильно. Но на это уже не осталось времени, и о Ференце Дербиро он должен теперь позаботиться сам.
Его терзали сомнения. Ему казалось, что и допрос Дербиро и меры, предпринятые против него Мольке, — все это для того, чтобы узнать, как и о чем будут они говорить с Дербиро во время допроса. Деак мысленно поставил себя на место Мольке и попробовал порассуждать за него. А рассуждать Мольке мог только так: прапорщик Деак — русский агент, коммунист. Ясно, что человек, прибывший из Москвы, теперь попытается каким-то образом установить связь с Дербиро. Вероятнее всего, они даже знают друг друга. Но Мольке заблуждается. Человек из Москвы знает, кто такой Дербиро, но лично они никогда
