Где же благоденствие жизненного опыта, если оно оборачивается тяжелым похмельем? Вместо радости жизненный опыт приносит тягостные размышления и горечь утрат.
И Гальперин знал почему: ему не хватало азарта. Того самого азарта, который превращает опыт в искусство жить. Но ведь он был, этот азарт, был. И когда-то его было много, но постепенно жизнь перемалывала Гальперина, бросала с борта на борт. И он растерял свой азарт. Круг замкнулся – жизненный опыт ему не помогал без азарта, а азарт – пропал – его раздавил жизненный опыт.
История, что вчера рассказала бабка Варгасова, поначалу встряхнула Гальперина, разгневала его и возмутила. Он даже оставил затею с Публичной библиотекой и пересел в обратный автобус – надо разыскать Мирошука и все ему выложить. Но, проехав несколько остановок, слез в тяжелом раздумье. Допустим, он сейчас устроит обыск, схватит за руку Хомякова. И ничего не обнаружит! Что тогда? А тогда вот что… Припомнят, что Хомяков выступал против него на собрании, и расценят поведение Гальперина как демарш, как месть и клевету. Нет, надо все спокойно обдумать. Поговорить с Тимофеевой, ее прямая забота сохранность документов. Но поговорить осторожно, Софья Кондратьевна – натура горячая, может дров наломать, вспугнуть мерзавца. Без лишнего шума просмотреть все дела, запрошенные в последние два месяца. Каждое дело сверить с листом использования…
Гальперин любил утренний променад. Бывало, он шел пешком несколько остановок. До дома, где жил единственный друг, знающий его по другой, сумбурной молодой жизни, – Коля Никитин, одаренный историк, доктор наук, специалист по Древнему Риму. После смерти своей матери Коля уехал в Ростов, к старшей сестре. И вот уже сколько времени от него никаких вестей. Может, он остался там, в Ростове? Увлекся какой-нибудь бабешкой, Коля был «легкий стрелок», особенно в молодости. Ничуть не уступал Гальперину в этой охоте… Гальперин чувствовал отсутствие друга. Его иронический ум, юмор и просто смех в ночной телефонной трубке сейчас, при душевной пустоте, казались Гальперину эликсиром жизни. Надо будет позвонить в Ростов, подумал Гальперин…
Коловращение проснувшегося города пробуждало у него вкус к жизни. А скорость, с которой проскакивали дни, озадачивала и пугала. Только вчера он шел в архив молодым и сильным, а сегодня слышит шарканье собственных шагов, затмевающая взор влага покалывает веки. Но все равно – город его возбуждал и подзадоривал. Изумлял вечным вопросом – куда все бегут? Неужели для того, чтобы прибежать куда-то, сесть и ничего не делать? Если хоть что-то они делают, то откуда столько упущений и нехваток? Или они только готовятся что-то делать и бегут, чтобы не растерять запал?
Утренняя уличная суета прервалась резко, дверным стуком за спиной. А ноздри втянули кисловатый с горчинкой запах лежалой бумаги.
Гальперин казался себе кораблем, бросившим наконец якорь в родной гавани.
Сержант Мустафаев снял с доски тяжелый ключ с латунным барашком.
– Что, Илья Борисович, бегут? – он протянул ключ навстречу Гальперину.
– Кто, Полифем? – Гальперин принял ключ в маленькую ладонь.
– Люди. Вы всегда жалуетесь, что люди куда-то на улице бегут.
– А… Бегут, брат. А где кот?
– Пропал кот. Который день не видно.
– Как пропал? – огорчился Гальперин. – То-то, смотрю, чего-то не хватает.
Весть о пропаже Дона Базилио резанула Гальперина дурным предчувствием. Он таращил на сержанта утомленные голубые глаза, ждал пояснений.
– Директор просил вас зайти к нему в кабинет, – проговорил Мустафаев вместо пояснений. – Все уже собрались, ждут вас.
– Кто это все? – Гальперин удивился осведомленности сержанта.
– Приехали какие-то люди.
Предчувствие неприятностей, возникшее с известием о пропаже кота, перекинулось на новую весть – какие там еще люди? Вчера, когда Гальперин уходил с работы, ни о каких утренних визитах речи вроде не было.
– Строители, что ли? Насчет ремонта? – спросил Гальперин.
– Не знаю. Мирошук приказал все начальство направлять к нему, – ответил сержант. – Я и направляю. Из управления вроде приехали.
Гальперин расстегнул пальто. Сознание опасности накатилось беззвучным и тяжелым валом, и в то же время с каким-то мазохистским упоением он думал, что в итоге жизненный опыт его не подвел. Но неужели Мирошук так и не передал куда следует заявление, что он вытребовал назад у Аркадия? Ну и подлец! Придержал заявление у себя, чтобы и дальше разыгрывать свою карту на гальперинских неприятностях? Но не на того напали, Захар Савельевич, эти штуки у вас не пройдут. В конце концов, всегда можно установить, что его письменного разрешения на отъезд сына из страны в соответствующие организации не поступало. Если только сам Мирошук окольным путем не передал туда злосчастное заявление… Мысли, одна нелепей другой, панически теснились в голове Гальперина, пока он поднимался по лестнице на второй этаж, в кабинет директора. Так туда и ворвется – в пальто и шапке, пусть видят, что он настроен решительно и спуску не даст.
Справляясь с непослушным дыханием, Гальперин вступил на площадку и увидел Тимофееву. Непослушные черты ее круглого лица, казалось, и вовсе отказались подчиняться – глаза, маленький пухлый носик и брови с непостижимым своеволием растеряли свою симметрию, выражая крайнее возбуждение и растерянность. Она шагнула к Гальперину и поздоровалась за руку, официально и как-то безотчетно.
– Кто там, у Мирошука? – спросил Гальперин.
– Бердников… Эта гусыня-кадровичка Лысцова. И тот тип.
Какой тип?
– Ну тот, из Управления внутренних дел, – ответила Тимофеева, – что предупреждал меня насчет Шуры Портновой. Чтобы я не очень суетилась, не спугнула жуликов из «Старой книги». Ну, следователь.
– Понятно, – озадаченно произнес Гальперин. – А он-то с чего?
– Понятия не имею, – Тимофеева кривила душой, она уже прослышала, что столь представительный приезд в архив чем-то связан с Гальпериным. Но чем – никто не знал. Кажется, даже и сам Мирошук…
– Следователь… А я-то думал, нагрянули прижимать меня к ковру, – обронил Гальперин.
– За что? – быстро спросила Тимофеева
– Все за то же. Из-за Аркадия. Можно ли мне доверять, если воспитал такого сына-отщепенца…
Собравшиеся в кабинете директора не без удивления оглядели одетого в пальто Гальперина. И еще эта странная шапка, кудлатая, с развязанными штрипками, точно у школьника.
– Вы бы разделись, Илья Борисович, – хмуро произнес Мирошук.
Гальперин поискал глазами директора. Тот сидел в стороне, у стены, рядом с Брусницыным. А за его столом расположился Бердников, начальник управления.
Гальперин хмыкнул и прошел к привычному своему месту.
– Извините, буду в пальто, – буркнул он. – Знобит меня что-то.
– Еще бы, – проворчала Лысцова и осеклась под строгим взглядом Бердникова.
Но ее реплика резанула собравшихся, и все почему-то уставились на Гальперина.
Тишина уплотнилась.
Гальперин оглядел собравшихся. Знакомые лица, кроме, пожалуй, одного. Блеклый мужчина с постным выражением болезненного широкоскулого лица сидел подле Бердникова, у торца стола. Отечные складки под круглыми глазами и крючковатый нос делали его похожим на филина. Да еще хохолок заломленных на затылке бесцветных волос.
– Все, Македон Аристархович. Руководители отделов собрались, – подсказал Мирошук.
Гладколицый, упитанный Бердников хмуро кивнул, тряхнув мальчиковым чубом. Тронул нежными пальцами розовый галстук на неизменной клетчатой сорочке, кашлянул.
– Даже не знаю, с чего и начать, – вздохнул он, боком глянув на соседа. – Что и говорить, повод малоприятный. Но не отреагировать мы не можем. Надо выяснить обстоятельства… Да, извините, я не представил… Андрей Кузьмич Мостовой, старший следователь Управления внутренних дел.
Сосед Бердникова согласно сожмурил и распахнул глаза, поджал ровные губы и еще больше стал похож на филина.
– Когда ехал сюда, знал, с чего начну, – улыбнулся Бердников, – а вот приехал…
– Конечно, столько лет работаем вместе, – участливо подхватила Лысцова. – Иди знай, как говорится.
– Да, – Бердников решительно обернулся к соседу. – Может, вы и выступите, Андрей Кузьмич, чего тянуть вола?
Следователь подался плечами вперед, завис над столом и раскрыл тоненькую папку.
– Для начала два слова, товарищи, – у него оказался неожиданно низкий голос. – Мы не располагаем убедительными доказательствами. Пока! Иначе бы разговор шел не здесь… Но поступил сигнал. И мы должны его проверить. Начальство посоветовало мне собрать актив вашего учреждения, руководителей. Дабы избежать кривотолков. А возможно, и вы сами подскажете что-нибудь. Еще раз поясняю, я пришел не допрашивать, а беседовать.
– Да начинайте, бога ради, – не удержалась Шереметьева.
