Из книги ИГРЫ ПОСЕЛЯН И БОГОВ
(Les Jeux Rustiques et Divins)
1897
Из цикла АРЕТУЗА
МУДРОСТЬ ЛЮБВИ
Пока не пробил час — спускаться в Сумрак вечный,
Ты, бывший мальчиком и брошенный беспечной
Крылатой юностью, усталый, как и мы.
Присядь и вслушайся, до резких труб Зимы,
Как флейты летние поют в тиши осенней;
Былая нежность спит в объятьях сладкой лени.
А смолкнет песенка — и слышно, в тонком сне,
Что август говорил сентябрьской тишине
И радость прошлая — навеянной печали.
Созревший плод повис на ветке. Прозвучали
Напевы ветерка — угрозой ранних бурь...
Но ветер спит еще, ласкаясь. Спит лазурь.
Безмолвны сумерки, и ясны небеса,
И реют голуби, и в золоте леса.
Еще с губ Осени слетают песни Лета.
Твой день был солнечным; был ясен час рассвета.
А вечер сладостен, душа твоя чиста.
Еще улыбкою цветут твои уста...
Пусть расплелась коса — волна кудрей прекрасна.
Пусть уж не бьет фонтан — вода осталась ясной.
Люби. И сотни звезд зажгутся над тобой,
Когда пробьет твой час — спускаться в мрак ночной.
Из цикла ТРОСТНИКОВАЯ ФЛЕЙТА
Пьеру Луису
Extremun hunc Arethusa, mihi concede laborem [5]
Вергилий
ВАЗА
Тяжелый молот мой звенел в прозрачном воздухе.
Я видел реку, сад, луга
И дальние леса под небом,
Которое синело с каждым часом,
А после становилось лиловым, розовым
При наступленьи сумерек.
Тогда я подымался, потягивался
Счастливый дневной работой,
Устав склоняться с зари и до сумерек
Над глыбой мрамора,
В которой я тесал края
Невыявленной вазы, и молот веский
Стучал о камень,
Радуясь быть звонким в прозрачном воздухе,
Давая меру утру и радостному дню.
Рождалась ваза в камне округленном.
И легкая и чистая она вставала
Еще бесформенная в строгости своей.
А я — тревожный —
Сложивши праздно руки —
Я ждал по целым дням, направо и налево
При малейшем шуме обращая голову,
Уж больше не полируя выгибов, не подымая молот.
Струя воды
Стекала из фонтана, как будто задыхаясь,
Я слышал в молчании,
Как с дерева — на ветку с ветки —
Падал плод; вдыхал
Летучий аромат цветов далеких,
Доносимый ветром.
Часто мне слышалось,
Как будто кто-то шепчет,
А однажды,
Когда я грезил с открытыми глазами,
По ту сторону реки и луга
Запела флейта...
Однажды
Среди листвы охряно-золотистой
Я увидел танцующего фавна
С ногами, поросшими волнистым бурым мехом.
В другой же раз я видел,
Как, выйдя из лесу, он сел на придорожном камне,
Чтоб с рога снять рукою мотылька.
Однажды
Кентавр чрез реку переплыл:
Вода струилась по человечьей коже и по шерсти;
Он сделал несколько шагов по тростникам,
Понюхал ветр, заржал и вновь пустился вплавь.
На следующий день я видел
Следы его копыта на траве...
Нагие женщины
Прошли, неся корзины и снопы,
Далеко на краю равнины.
Однажды утром трех я встретил у фонтана,
Одна заговорила со мной. Она была нагая,
И мне сказала: Камень изваяй
Согласно формам тела моего в твоем сознаньи,
И пусть он улыбается моим лицом;
Слушай вокруг себя часы, танцуемые сестрами моими:
Их легкий хоровод сплетается, кружась
И с песней расплетаясь.
И я почувствовал, как теплый рот коснулся моей щеки.
Тогда равнина и сад, и лес
Затрепетали странным шумом, и фонтан
Забил живей, переливаясь смехом.
Три Нимфы, взявшись за руки, плясали
Вкруг легких тростников; из леса
Фавны рыжие стадами выбегали; голоса
Сквозь легкие деревья сада пели
С проснувшеюся флейтой в настороженном воздухе.
Земля гудела топотом Кентавров,
Который приближался из глубины звенящих горизонтов;
И были видны на потных крупах
