сэр Роберт. Мне только остается с сожалением сообщить, что у меня в подвале нет ни одной бутылки шампанского. Мы здесь живем недавно, и у меня не было времени заполнить подвал. Но, несмотря на это, я могу послать и достать…
— Нет, — сказал баронет, прерывая его. — Я не позволю вам сделать это, если вы не разрешите мне заплатить за шампанское.
— Сэр Роберт!
— Не сердитесь, мой дорогой друг. Это не то, что я имел в виду. Причина, по которой я сделал это предложение, в том, что я знаю: вы не сможете достать настоящее шампанское здесь поблизости — не ближе, чем в Винкуорте. К тому же, так случилось, что они мои старые знакомые, и я уже давно покупаю у них вино. Позвольте мне послать к ним за шампанским. Это не очень далеко. Ваш слуга, поехав в кэбе, сможет принести товар и вернуться через пятнадцать минут. Но чтобы прибыло хорошее вино, заказ должен исходить от меня.
Хозяин был не из тех, кто обращает внимание на мелочи. Хорошее шампанское было непросто достать — особенно в окрестностях Сент Джонс Вуд. Он знал это и, уступая просьбе друга, позвонил слуге, разрешив сэру Роберту дать ему поручение.
Менее чем через двадцать минут слуга вернулся, неся с собой корзину великолепного «Клико».
Через пять минут несколько бутылок было откупорено, и все трое сидели, распивая их, — Свинтон, его жена и скупой баронет, который в предвкушении удовольствия забыл о своей скупости.
Глава LXVIII
УТОМИТЕЛЬНОЕ ЗАТОЧЕНИЕ
Прошла целая неделя после наказания, прежде чем Свинтон смог показаться на улице при дневном свете.
Восстановление нормальной окраски его щек, исполосованных хлыстом, происходило очень медленно, и даже устриц, приложенных к лицу в течение двадцати четырех часов в сутки, было недостаточно, чтобы устранить фиолетовый полумесяц под глазом.
Он вынужден был оставаться в закрытом помещении и выходил только ночью.
Боль была несильная. Но досада была нестерпимая, и он заплатил бы хорошую сумму из своего шпионского заработка, чтобы отомстить человеку, который так жестоко отхлестал его.
Однако это было невозможно по нескольким причинам, хотя бы потому, что он не имел понятия, кто это был. Он только знал, что обидчик был гостем Кошута, поскольку он вышел из дома экс-правителя Венгрии. Сам Свинтон не видел посетителя в момент, когда тот вошел, а его подчиненный, который разделял с ним обязанность по наблюдению и слежке, не знал этого гостя. Тот был незнакомцем, не бывавшим там прежде, — по крайней мере, с начала слежки.
По описанию этого человека, а также из того, что видел сам Свинтон в густом тумане — особенно из того, что он почувствовал — у него возникло подозрение насчет того, кто это был. Он не мог не заподозрить Майнарда. Могло показаться странным, что он мог подумать о Майнарде. Но это не так, поскольку на самом деле он часто вспоминал Майнарда. Все происшедшее в Ньюпорте не из тех событий, что забываются. И, кроме того, была эта история в Париже, когда Джулия Гирдвуд проявила интерес к пленнику зуавов, что не прошло мимо внимания ее ревнивого спутника.
Ему было известно о ее краткой отлучке из отеля Лувр, и он догадался, по какой причине она уходила. Несмотря на то, что на балу в Ньюпорте она предпочла Майнарду его конкурента, Свинтон подозревал ее в том, что она втайне от своей матери испытывает симпатию к Майнарду.
Воспоминание о давнем сопернике взбесило его и натолкнуло на мысль о том, что это Майнард — тот самый человек, который тогда едва не разоблачил его.
Потерпеть фиаско в любовной интриге, быть вызванным на дуэль, которая не состоялась, и, наконец, быть исполосованным хлыстом, — даже одного из этих трех оскорблений достаточно, чтобы взбесить человека.
Свинтон и без этого был уже доведен до крайности.
То, что Майнард повинен в первых двух неприятностях, он знал, но насчет последней он не был уверен. Однако все же догадался, что орудовал хлыстом Майнард, несмотря на плотный туман и на то, что лицо его истязателя было прикрыто крепом.
Голос, который обратился к нему, не был похож на голос Майнарда, но это также, возможно, было сделано специально.
Пока же он вынужден был находиться в закрытом помещении, и большую часть времени потратил на обдумывание планов мести.
Если б его патрон обратил внимание на то, как Свинтон, сидя за створками жалюзи, непрерывно наблюдает за домом Кошута, то бы похвалил его за усердное исполнение своих обязанностей.
Но он не был столь искренен в усердии, как казалось. Многие посетители побывали в доме напротив, и некоторые из них выглядели довольно подозрительно — были очень похожи на революционеров, — все они входили в дом и покидали его, причем за ними не следили.
Шпион, предавшись собственным заботам, выведшим его из себя, не помышлял о том, чтобы отрабатывать на службе государству в полную силу, как ему было поручено. Среди посетителей Кошута он искал лишь капитана Майнарда.
У него не было никакого конкретного плана, как отомстить Майнарду, и меньше всего он хотел огласки этой истории. Обращение в полицию было бы фатальным — как для него самого, так и для его патрона. Это могло бы поставить под угрозу всю систему слежки, о существовании которой до настоящего времени англичане не подозревали. Человек, исполосовавший его хлыстом, должно быть, знал, что за ним следили, и знал, почему. А вот британцам совсем не следовало знать об этом.
У Свинтона не было никакого намерения пожаловаться в полицию, так же как и лорду, его нанимателю. Последнему, когда тот позвонил ему однажды вечером в дверь, он передал ту же самую историю, что и Роберту Коттреллу, лишь добавив, что разбойники напали на него в тот момент, когда он выполнял свои обязанности, будучи на государственной службе!
Благородный дворянин был потрясен его несчастьем; он посочувствовал Свинтону, но счел, что лучше не разглашать эту историю. Он также намекнул о повышении оплаты и сказал, что поскольку Свинтон не может показаться на улице при дневном свете, он советует дышать свежим воздухом
