она вроде бы вошла после брака. Как марионетка, она бесконечно вращалась в круге своих проблем, но не видела выхода. Ужас и неопределенность ее положения заставили отчаянно начать искать новые пути к счастью, которого она так отчаянно желала. Дженни стала размышлять над событиями последнего года, вспоминая каждую ссору с мужем, и видела, как потихоньку копившаяся обида омрачала блаженство, в котором она купалась поначалу. Потом она решила, что необходимо срочно что-то предпринять, иначе будет слишком поздно. Дженни стремительно теряла любовь мужа и в горьком самобичевании взвалила всю вину на свои плечи. У нее остался лишь один шанс — полностью измениться. Она должна была попытаться избавиться от придирчивости и безумной ревности. Она должна была хотя бы попробовать стать более достойной его. В муках раскаяния Дженни мысленно перебрала все свои недостатки. В конце концов, раскрасневшаяся, с блестевшими от слез глазами, она подошла к Бэзилу и положила ладонь ему на плечо.
— Бэзил, я здесь, чтобы умолять тебя простить меня за то, что я наговорила. Я поддалась чувствам и забылась.
В ее голосе слышалась нежность, от которой он почти отвык. Он встал и взял ее за руки, лучисто улыбаясь:
— Моя милая девочка, какое это имеет значение? Я уже обо всем забыл.
— Я все обдумала. В последнее время мы не очень хорошо ладим, и я боюсь, что виновата в этом сама. Я совершала поступки, о которых жалею. Я читала твои письма… — Она залилась глубоким румянцем от стыда. — Но клянусь, я не хочу больше этого делать. Я постараюсь быть тебе хорошей женой. Знаю, я тебе неровня, но хочу попробовать до тебя дотянуться. И ты должен быть терпелив со мной. Ты должен помнить, что мне предстоит многому научиться.
— О, Дженни, не говори так! Из-за этого я чувствую себя таким невежей.
Она улыбнулась сквозь слезы. Он говорил тем же взволнованным голосом, который когда-то заворожил ее. Но печальное выражение вновь появилось на ее лице.
— Ты ведь еще любишь меня хоть чуть-чуть, Бэзил?
— Моя дорогая, ты же знаешь, что люблю.
Он заключил ее в объятия и поцеловал. Она разразилась слезами, но это были слезы радости, потому что она думала (бедняжка!), что на этом и закончатся их неприятности. Что будущее будет более ярким и совсем другим.
В числе обязанностей Фрэнка на посту ассистента врача было проведение вскрытия пациентов, умерших в больнице. В ходе выполнения этой работы вскоре после Пасхи он подхватил септическое воспаление горла. Как обычно, он не придавал этому значения, пока его наконец не забрали в больницу Святого Луки в ужасной лихорадке и бреду. Больше недели он пролежал там в весьма тяжелом состоянии. Еще две недели Фрэнк ощущал сильную слабость, и хотя сам с досадой восставал против собственной немощи, был вынужден соблюдать постельный режим. Наконец оправившись, он решил отправиться в недолгое путешествие в Ферн близ Теркенбери, где его отец занимался врачебной практикой, потом он собирался остановиться в Джейстоне в Дорсетшире, где Кастиллионы устраивали маленький праздник в загородном доме в Духов день. Ничто не мешало ему взять столь необходимый отпуск сейчас, поскольку из-за отсутствия терапевта, которого он должен был замещать в августе и сентябре, ему предстояло провести самые жаркие месяцы в городе.
Вечером накануне отъезда Фрэнк ужинал с мисс Ли наедине, как нравилось им обоим. За едой, следуя сложившейся традиции, они обсуждали погоду и виды на урожай. Каждый с исключительной нежностью относился к собственным мыслям, чтобы разрешить кому-то перебить себя подношением очередного блюда. Они предпочитали оставлять на потом любую тему, требовавшую дискуссии. Но когда в библиотеку принесли кофе, мисс Ли удобно устроилась на диване, а Фрэнк, расположив ноги на кресле, закурил сигару, они обменялись взглядами, вздохнули с облегчением и заулыбались.
— Вы ведь поедете в Джейстон? — спросил он.
— Не уверена, что смогу это вынести. По мере того как времени остается все меньше, я начинаю чувствовать себя все более несчастной в преддверии этого события. Убеждена, что доведу себя до какой-нибудь опасной болезни к назначенному дню. Не вижу причин, по которым в моем возрасте я должна по собственной воле подвергать себя такому заурядному мероприятию, как вечер в загородном доме. Пол Кастиллион отличается старомодными представлениями о гостеприимстве и каждое утро после завтрака спрашивает гостей, чем они хотели бы заняться. Как будто хоть одна здравомыслящая женщина знает в столь нелепый час, чем захочет заняться днем! Но это лишь формальность, поскольку он уже распланировал твой день и ты вскоре узнаешь, что все развлечения четко расписаны вплоть до минуты. Да и потом меня до смерти утомляет, когда приходится быть милой с людьми, которых я презираю, и вежливой… О, как я ненавижу быть вежливой! После двух дней в гостях я начинаю испытывать острое желание выругаться, как торговка с рынка Биллингзгейт, чтобы хоть как-то нарушить монотонность хороших манер.
Фрэнк улыбнулся, глотнув из своего бокала ликера «Бенедиктин».
— Кстати, раз уж зашла речь о хороших манерах, я говорил вам, что до болезни успел три раза сходить на танцы?
— Я думала, вы их ненавидите.
— Так и есть, но я преследовал определенную цель. Больше всего меня поразило ужасающее воспитание людей. Поздний ужин должны были подать в полночь, и в полдвенадцатого все начали собираться у закрытых дверей столовой. К двенадцати там стояла уже такая толпа, как у входа в партер в театре. А когда открыли двери, люди бросились вперед и принялись толкаться, как дикие звери. Я уверен, скромному зрителю последних рядов далеко до подобной ярости, а они просто напали на столы, как стая голодных волков. Что ж, мне следовало бы вспомнить о том, что люди воспитанные не выказывают чрезмерного беспокойства при виде еды. Подумать только! Они устроили больше шума, чем животные в зоопарке.
— Вы такой bourgeois [59], дорогой Фрэнк, — улыбнулась мисс Ли. — А зачем, вы полагаете, ходят на танцы, если не затем, чтобы плотно поесть, да еще и бесплатно? Но у вас, разумеется, была другая цель.
— Именно. Я пошел туда, потому что решил жениться.
— Боже правый!
— Придя к теоретическому умозаключению, что брак весьма желателен, я принял решение три раза сходить на танцы и посмотреть, удастся ли мне найти женщину, кандидатуру которой я мог бы без отвращения принять с целью провести остаток жизни вместе. Я танцевал и общался с семьюдесятью пятью разными дамами, мисс Ли, от семнадцати до сорока пяти лет, и могу честно сказать, что никогда в жизни
