— И я… я тоже? — прошептал Тео в последний миг, ощущая, как жар сосредотачивается в груди, течет по горлу, медленно, но неизбежно перемещается в рот.
— Не открывай!..
У Ильхо всегда были сильные пальцы, он вцепился ими в его лицо, смыкая челюсть, а Тео даже не мог возразить — его медленно затапливал холод, поднимаясь теперь по бедрам, выворачивающим нутро касанием добираясь до живота. Одно долгое мгновение они смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша, и Ильхо выглядел напуганным до смерти, глядел с обреченной тоской, а слезы просто текли по его лицу. Тео было странно, что его оплакивают прежде, чем он умрет…
Тепла не осталось, жар сосредоточился во рту — от него свело зубы. А потом голубой свет вспыхнул перед глазами, ослепляя, и в ушах навеки застыл крик Лолли. Мир померк, а затем и вовсе выцвел, стерся.
*
Тео вмиг окаменел, отяжелел, побелел, и одной здоровой рукой Ильхо не смог удержать его на весу. Фигура упала на каменный пол, в стороны от оголенных частей каменного тела брызнули куски застывшей глины, поднялась пыль. Заблестели, обнажившись, металлические внутренности, и Ильхо, наклонившись со стоном, прикоснулся на прощание к косе.
Что теперь? Кто ещё умрет? Может, все они ненастоящие, и только он из плоти и крови? Ильхо оглянулся на замерших на лестнице сестру и тетку. Регина стояла выше, в неподдельном ужасе держась за перила, а Лолли прижимала руки к груди, но не рыдала.
Нет, она не рыдала. Она даже не плакала.
Ильхо мог теперь распознать этот стеклянный взгляд — в третий раз он вычислил его, даже не усомнившись.
— Лолли! — только и всхлипнул он, но не успел даже шага сделать к ней, как она с долгим шумным выдохом отпустила искру наружу. Та выпорхнула свободно и, покружив под сводом, выскользнула из замка через окна галереи.
А потом сестра покачнулась и, застыв прямо в движении, рассыпалась крошевом от удара о ступени.
Регина раскрыла бессмысленно рот в ужасе, будто получив ранение прямо в сердце. Ильхо подался напряженно вперед, ожидая, что и ее сейчас постигнет та же участь. Но тетка бросилась на колени и принялась шарить руками в запыленной одежде дочери, подбирая куски один за другим и разглядывая. В конце концов она отыскала голову — все такую же белокурую — и принялась баюкать у груди.
— Девочка моя, девочка моя… — лепетала тетка, то и дело обращая взгляд к Ильхо, ожидая, наверное, что он скажет что-нибудь, объяснит ей, в чем здесь кроится обман и где на самом деле её дочь.
А Ильхо нечего было сказать. Он не знал, куда бежать, не понимал, что делать. В своем ли он уме? Реальность представлялась размытым кошмаром, от которого необходимо было очнуться, стряхнуть с себя эти чудовищные путы. Взобраться повыше и увидеть наконец правду целиком.
Но зато на крики сбежалась та немногочисленная прислуга, что еще оставалась в замке, и все они, застав останки Тео и Лолли, увидев застывшую, но невредимую Этерь, теряли свои искры, застывали и разбивались о каменный пол, и Ильхо ничего не мог сделать.
— Отчего такой шум? — донесся со стороны библиотеки строгий окрик, зазвучали шаги. — Неужели я не могу почитать в тишине?
Ильхо затаил дыхание, когда увидел отца, а отец…
Отец замер. При виде такого зрелища он склонил голову, поглядел на них исподлобья, и Ильхо поймал его! Поймал этот мимолетный проблеск — даже не вины, а, скорее, сдержанного сожаления.
— Что с твоей рукой? — вот первые слова, которые отец произнес.
Но Ильхо не сводил с отца напряженного взгляда. Он даже выпрямился, несмотря на боль. Могут ли его глаза смотреть так же пронзительно, как и глаза отца?
Герцог подошел ближе и остановился в центре холла, внимательно, с бесстрастным интересом ученого изучая то, что осталось от его слуг, от Тео, от… его дочери?
— Моя девочка! — Регина подняла с колен голову Лолли и протянула ему. — Что с ней сталось? Я не понимаю…
Отец тяжело вздохнул, опять опустив взгляд, явно подыскивая слова.
— Я не хотел, чтобы так случилось, — сообщил он сухо.
— Какое ты имеешь к этому отношение? — на удивление ровным голосом поинтересовался Ильхо. Или, скорее, совершенно пустым. Однако отец не удостоил его вниманием, продолжая смотреть на сестру.
— Послушай, — он подошел к ней ближе, встал у подножия лестницы, — я хотел помочь тебе.
Его слова, его голос, его взгляд — все пыталось загипнотизировать убитую горем женщину, внушить мысль о его правоте.
— Я не видел иного выхода.
Регина покачала головой, глядя хмуро, не веря, да и попросту не понимая. Ильхо и сам не понимал.
Герцог снова вздохнул. Пожалуй, он действительно был расстроен. Раздосадован. Он выглядел как человек, планы которого расстроились самым ужасным образом и все усилия оказались потрачены впустую.
— Где моя дочь?! — взвизгнула вдруг тетка.
— Погибла! — рявкнул отец. — Она упала в воду и утонула, много лет назад. Помнишь?! Её было не спасти. К тому времени, как мы ее достали, она уже захлебнулась. Я пытался сохранить хоть что-то и сделал посмертный слепок лица и изготовил… — он выдохнул, успокаиваясь, и указал на голову в её руках, — её. Я сделал её. Ради тебя.
Эти слова, подобно яду, проникли вместе со звуком в голову Ильхо и потекли по внутренностям, поднимая в нем волну удушливого ужаса, а вслед за ним — и гнева. Ужас поселился в пищеводе, обозначая позывы к рвоте, а гнев медленно расползся по спине и шее.
Тетка завыла на одной протяжной ноте, напомнив Ильхо маленьких детей, которых он давным-давно не видел.
Она отбросила голову, еле поднялась на ноги и спустилась вниз, прикрывая лицо руками, как когда у нее разыгрывалась по-настоящему страшная мигрень. Она продолжала стонать, повторяя свой протест снова и снова. Казалось, что она хочет скрыться в саду, а потому спустилась на открытую террасу, что парила над садом и морем.
Проводив её взглядом, Ильхо обернулся к отцу. Он словно впервые видел того. Кто этот человек? Он совсем его не знает. Он и не хочет его знать, он хочет бежать от него подальше.
А взгляд отца оставался все таким же холодным, не обещая ни раскаяния, ни даже извиняющейся мягкости в голосе. Но все же он поглядел на тело Этерь с огорчением, даже с проблеском печали.
— Так она была твоей дочерью? — с тихим бешенством спросил Ильхо.
— Она была моим творением, — Герцог посмотрел ему прямо в глаза. — Но я очень хотел, чтобы она стала моей дочерью.
И все. Сказав это, он, очевидно, решил, что больше не обязан ему никакими объяснениями, и заторможенным шагом направился к своему укрытию, к башне, напоминая рака-отшельника, скрывающегося в раковине.
Ильхо недолго глядел ему вслед — обида и отчаяние подхлестнули его, гнев и страх призывали требовать ответов.
— Стой! Ты должен ответить!
С террасы донесся истошный вопль — крик удаляющийся, опадающий к земле. Ильхо даже почудилось, что он услышал удар тела о землю. Он вздрогнул и резко обернулся, напряженно вглядываясь в виднеющийся за арочными проемами участок террасы. Там было пусто. Он перевел взгляд на отца — тот смотрел туда же, дышал тяжело, осознавая случившееся, он даже будто намеревался кинуться наружу, чтобы увидеть все своими глазами. Но потом выражение его лица только ожесточилось, и он, отвернувшись, продолжил путь.
— Стой!
Уходя от ответа, Герцог безмолвно скрылся на лестнице, что вела в башню, — Ильхо последовал за ним. Левая рука висела непослушной плетью, но это последнее, что его волновало.
*
Прежде чем отпереть дверь, Герцог оглянулся и увидел поднимающегося за ним Ильхо. Мальчик был плох. Его бил озноб, его рубашка вся была в подсыхающей крови, и руке требовалась немедленная помощь, если он не хотел её потерять. Он был грязен и испуган. Он был разгневан, и сам боялся собственного гнева.
Герцог не стал запираться в башне. Хорошо. Если мальчик хочет ответов, он их получит. Но здесь, в его мастерской, в его убежище.
Он успел отступить к окну и поглядеть на остров. Сестра погибла вслед за дочерью — это то, чего он боялся тогда, когда рыбаки достали Лолли мертвой. Выходит, от судьбы не уйти. Но он хотя бы отсрочил её смерть…
