Ближе к восьми улицы города оживились. Местные жители заторопились на работу. То тут, то там стали появляться туристы. Настало время выхода союзников. Один за другим люди покидали дома и отели и не спеша двигались в направлении центра города. Ничто пока не выдавало их принадлежности к какому либо сообществу. Более того, основную их массу составляли итальянцы. Они с легкостью смешались бы с толпой, если б сами не создавали эту толпу. Разрозненные вереницы постепенно объединялись в не явно выраженные колонны. И если по началу патрули останавливали едва ли ни каждого, то вскоре они вынуждены были выискивать самых подозрительных. Проверки эти однако не возымели должного эффекта, ведь по сути своей задержанные были самыми заурядными среднестатистическими гражданами. При них не было ни оружия, ни запрещенных веществ, ничего, что могло бы хоть как-то скомпрометировать их.
В отличие от полиции Ревнители Веры отнеслись к оживленному движению более настороженно. Их адепты попытались разогнать одну из колонн, тем самым выдав себя. Ожидавшие подобных действий люди Янчева обезвредили их раньше, чем те сумели нанести кому-то из союзников серьезный вред. Впоследствии подобное происходило неоднократно, но всякий раз вмешательство прислужников Конклава оборачивалось неудачей для них же самих.
В то же время группа Алеса, в которой на этот раз появились две очаровательные итальянки, спустилась в метро. Здесь было куда спокойнее, чем на поверхности, и чувство тревоги, довлевшее над Новаком до сих пор, отступило. Прошло чуть больше четверти часа, и одна из девушек заметила появившегося в вагоне незнакомого позитива. После непродолжительных размышлений было принято решение сойти на станции Гарбателла. Там итальянки связались со своим координатором и определили новый маршрут. Разговор оказался коротким и напряженным. Негативы не все уловили, но было похоже, что кого-то из заговорщиков арестовали.
Радиоприемник на витрине газетного киоска возвестил о происшествии на Пьяца Барберини. По словам диктора, активисты пацифистского движения организовали на площади несанкционированный митинг. Сообщалось так же, что стражи порядка предпринимают меры по урегулированию ситуации.
Стало ясно, что союзники перешли к открытым действиям. Нужно было спешить.
— Прошлой ночью я говорил с Михалем, — сказал Йозеф, когда они достигли квартала Аурелио. — Он не особо болтлив, так что пришлось применить силу. Впрочем, даже так он не сообщил ничего, что было бы нам полезно. Он высказал, как мне тогда подумалось, безумную мысль о том, что Конклав позволит нам прорваться в Ватикан, после чего нас схватят и в назидание остальным публично казнят. Сейчас эта мысль уже не кажется мне такой безумной.
То, о чем говорил Рудкевич, беспокоило и Новака, и все же он промолчал. Разум его был занят другим. С одной стороны, он не мог не удивляться тому, как действовали бунтовщики. Под виртуозным управлением Виго, они, будто музыканты, играли свои партии четко и слажено. И если кто-то из них покидал сцену, его место тут же занимал другой, и игра продолжалась. С другой стороны, чем ближе они подбирались к неприятелю, тем чаще происходили драки с кровопролитием, снова и снова напоминая ему о грани, которую он вскоре должен будет переступить. И на сей раз, проблема была вовсе не в морали. Он боялся струсить, сплоховать в последний момент. Алес слишком хорошо себя знал, и для этого страха имел достаточно оснований.
К полудню основная масса мятежников сосредоточилась в Аурелио. Игнорировать такое число враждебно настроенных заклинателей Ревнители не могли. И пока стражи порядка выстраивали оцепление на подступах к территории Святого Престола, в занятый заговорщиками квартал были отправлены отряды карателей. Этот шаг со стороны Конклава, был воспринят Янчевым, как объявление войны, и встречен, как и подобает, с особой жестокостью.
Отразив нападение карателей, повстанцы перешли в наступление. Вопреки открытому сопротивлению со стороны полиции и жандармерии Ватикана им удалось прорваться к площади Святого Петра. Здесь между упомянутыми силами завязался бой. По-видимому, позитивы, состоящие на службе в полиции и жандармерии, уже получили соответствующие инструкции. Они вели огонь на поражение, а когда боеприпасы иссякли, пустили в ход дубинки и спецсредства. На помощь подоспел спецназ, но было уже поздно. В пылу сражения мятежники забыли об осторожности и осмотрительности. Теперь они были подобны волне, сметающей все на своем пути. И эта волна вынесла негативов на ступени Апостольского дворца. Они, поддавшись всеобщему настроению, по инерции устремились вперед, творя заклинания одно за другим, расчищая себе путь. Вместе с толпами разъяренных позитивов они ворвались в здание. К изумлению Новака, помимо болгар и итальянцев среди этих позитивов были румыны, украинцы, венгры и даже немцы. Только теперь он до конца осознал масштабность происходящих событий. Их размах внушал ему восторг и трепет. До претворения его цели в жизнь оставался лишь шаг.
К несчастью, воодушевленный этой мыслью, Новак потерял терпение и свойственную ему осторожность. Оттого он не заметил вооруженного охранника по правую руку от себя. Напарник же его отреагировал мгновенно. Йозеф швырнул парня в сторону и выстрелил в мужчину. Тот обмяк и сполз по стене, перед этим успев сделать несколько выстрелов в ответ. Алес решил, что охранник промахнулся. Но Рудкевич, сделав пару шагов, покачнулся и упал на колени. Не успев понять, что произошло, Новак подполз к лейтенанту. Мгновение он сидел, упираясь руками в пол, а затем повалился на бок. Алес развернул его, уложив на спину. Грудь Йозефа была пробита. Часть крови, покинув рану, стремительно растекалась, пропитывая одежду. Другая бурлила, заливаясь в легкие, заставляя мужчину хрипеть и кашлять. В панике Алес попытался сообразить, что делать. Сначала зажал рану руками, потом попытался прочесть заклинание. Его трясло, беспокойный взгляд бегал из стороны в сторону, пока вдруг не встретился глазами с напарником. Широко распахнув веки, он удивленно смотрел на Новака, будто спрашивая, какого черта он собрался делать. Он едва дышал и выглядел так, будто ему осталось совсем немного.
Алес встал и огляделся по сторонам. Позитивы, парень и девушка его возраста, были неподалеку. Он позвал их на помощь, и, не дожидаясь их реакции, пустился прочь.
Он бежал вверх по ступеням так быстро, как никогда, казалось, не бегал в своей жизни. Бешенные удары пульса грохотом отдавались в ушах. Со лба по лицу стекали капли пота, смешиваясь со слезами. Из горла с дыханием вырывался звериный рык. Как же он ненавидел это место! Эту ковровую дорожку, будто от крови его близких ставшую красной; эти лицемерные лица, улыбающиеся со стен, напоминавшие ему о тех, кто уже никогда не улыбнется. Он ненавидел весь мир за то, каким он стал. И еще больше ненавидел себя за то, что не стал тем, кем должно было стать.
Перед Новаком теперь стояла лишь одна цель. И он стремился к ней, руководствуясь чутьем силы. Где-то здесь в одном из залов, за каменными стенами и несметной армией прятался Конклав. Эти заклинатели, с легкостью принимавшие решения о том, кому жить, а кому умереть, сегодня сами должны испытать на себе ярость его собственного правосудия.
Алес был уже близок. Впереди замаячили заветные двери, за которой ощущалось присутствие, как минимум, дюжины невероятно сильных позитивов. Вероятно, они ожидали его. Тем лучше.
Он остановился у входа и трясущимися от нетерпения руками ухватился за рукояти. Створы оказались довольно тяжелыми, пришлось приложить усилие, чтоб открыть их.
Яркий свет на мгновение ослепил Алеса. Он по инерции сделал несколько быстрых шагов к центру зала и огляделся. Чувства, захлестнувшие его в следующий момент, полностью вытеснили ненависть и злость. Растерянность, а следом за ней разочарование и опустошенность.
Его обступили вооруженные винтовками заклинатели в темно-синей форме. Догадаться об их сущности по росту, внешности и выправке было не трудно.
