Арлекин послушно кивнул.
— Спасибо, Бел… И всё-таки, я хотел бы увидеть Коломбину. Поможешь дойти?
Мужчина заколебался. Потом присел и без усилий поднял Арлекина на руки.
— Заключим сделку. Расскажи, что ты чувствуешь, и я тебя отнесу. Мы сотни лет дарим людям право на эмоции. Мы научились играть их, подделывать с огромной точностью. Мы научились забирать их силой, делая из вас, человечков, фарфоровых кукол. Но так и не смогли понять.
Живой левой рукой Арлекин уцепился за шею мужчины. Подбитый мехом капюшон сполз на плечи. Взгляд чёрных матовых глаз проникал сквозь кожу и кости лица, скользким ужом забирался внутрь мозга по венам, по нервам. Прошивал до затылка, как пуля, навылет.
— Сейчас я чувствую только страх, — тихо сказал Арлекин. — Это неприятно, тяжело. Тело дрожит, но изнутри, не снаружи. В животе холод, словно я наглотался осколков льда. Ночью я видел кошмар, и не уверен, было ли это сном — в зеркале оказался другой Я, безо всех этих отметок, без жёлтого глаза, без шрамов. Я не понимаю, что видел, потому боюсь.
— Ещё, — почти жалобно попросил мужчина.
Они шли вдоль неподвижных вагончиков. Позади остались карлики, выбирающие место под шатёр, осталась дрессировщица Лилит, выводящая слона на прогулку. Остался старик Люцифер, снующий между кукол-клоунесс.
— Не меньше я боюсь из-за Коломбины, — продолжил Арлекин. — Хотя мы партнеры в большинстве номеров, я постоянно подвожу её, мешаю, делаю что-то не так. Я уверен, прошлой ночью ей досталось так сильно потому, что это я оказался слишком слаб. Там было столько крови, Бел, ты бы видел… Так что, хоть ты и сказал, что она в порядке, я не могу верить тебе на слово, потому боюсь.
— Ещё что-нибудь? — низкий голос сбился на рычание. Мужчина сипло, натужно дышал, хотя нести Арлекина явно не было сложным.
— Да. Кажется, я боюсь становиться куклой, Бел, — трупно-холодные пальцы правой руки стиснули меховой воротник мужчины. — Я знаю, что не смогу ничего изменить, что всё давно решено за меня, потому боюсь. Это всё.
Мужчина застыл резко, будто на стену наткнулся. Сильные, нечеловеческие руки задрожали. Арлекина подбросило, будто пустой мешок. Цокнули зубы, всколыхнулась волна тошноты и боли, потемнело перед глазами.
— Извини меня, дорогой друг, — тут же опомнился мужчина. — Я просто не смог сдержать удивления. Видимо, вся человеческая жизнь состоит из страхов: вы боитесь неизвестности, но определённость и отсутствие выбора пугает вас ничуть не меньше. Что же делают люди, как живут с этим страхом?
Его прервал скрип открываемой дверцы вагончика. На ступеньках стояла Коломбина, от горла до щиколоток замотанная в лиловый пушистый халат. И без того бледное лицо отливало мертвенной синевой, стеклянные глаза слегка косили.
— Ты можешь отпустить его, Белиал. Вы ведь шли ко мне? — спросила она едва слышно. — Спасибо, что помог.
Мужчина бережно поставил Арлекина на ступеньки её вагончика. Изнутри пахло формалином, горелым воском и цветочным мылом. Коломбина взяла Арлекина под руку, помогая удержаться на ногах.
— Мой милый, мой глупый, — шепнула она. — Мой хороший, мой хрупкий… Так переживал, что призвал сюда Бела? Уверена, он был где-то очень далеко.
Если бы мужчина умел смущаться, он бы покраснел. Коломбина попрощалась с ним и утащила Арлекина внутрь. Усадив на кровать, прислонив спиной к обитому алым бархатом изголовью, она оставила халат на полу и кошкой свернулась рядом.
Следы от желания вчерашнего клиента свежими швами тянулись по её телу, двумя дорожками сбегая от груди вниз, через плоский живот до подвздошных костей. Вчера ночью Арлекин видел её трепещущие, розовые внутренности. Видел, как ласкает их длинными пальцами мужчина с глазами маньяка. Видел, как спина Коломбины дугой гнётся в агонии, когда нож чертит новые линии по её белой коже.
— Всё хорошо, мой милый, — замурлыкала Коломбина, обнимая его руку, упруго вжимаясь грудью. — Я в порядке, через несколько дней снова смогу выступать. Послушай… Знаешь, что ты должен был ответить Белиалу?
Арлекин покачал головой.
Коломбина подобралась ближе, губами коснулась его шеи, ноготками прошлась по груди и вниз, по едва покрывшимся корочкой надрезам и ссадинам.
— Люди сдаются или терпят, — выдохнула она прямо на ухо. — Притворяются, точно как это делаем мы. Закрывают глаза и думают, что страх исчез. Как думаешь, есть ещё варианты?
Арлекин молчал.
***
Ослепительная белизна. Алый бархат. Выцветшие обои.
Поднявшись в пятницу ровно в восемь, Тедди понял, что от грядущего дня не стоит ждать ничего хорошего.
Треснувшее зеркало в ванной отразило его бледное, осунувшееся лицо. Утренний кофе сбежал, от запаха тостов начало мутить. Вновь не успев на автобус, Тедди остался дома. Идти сквозь туман и серую морось не было никакого желания.
Тупо, тянуще болело внутри, под правыми рёбрами. Тедди вернулся в постель и залез под одеяло. Уличная сырость пробиралась из-за окна, ползла тенями по стенам, скрипела половицами пола.
Где-то внизу еле живая сидела с очередной книгой мать. Сумрак гостиной не разгоняли даже горящие в камине поленья. Тёмный дом впивался в тело матери пыльной обивкой старого кресла, вытертым ворсом ковра, клочьями серых обоев.
Чуть просторнее дощатого гроба, их дом казался Тедди могилой. С потолка будто сыпалась и сыпалась сырая, комковатая и жирная земля. Щелястый чердак был уже ею полон. Фундамент трещал от грунтовых вод, за дверью в подвал плескалось целое ледяное море.
Дыхание не оставляло следов на окнах. Изморозь ползла от углов к ножкам кровати, к потёртому креслу. Холод захватывал тело матери, пронзал иглами тонкое одеяло Тедди.
К трём часам дня мальчишка забылся сном.
***
К утру пятницы Арлекину не стало лучше. Все эти дни он провёл в вагончике Коломбины, но избитое тело не хотело ничего, кроме отдыха. Продолжала кружиться голова.
С рассвета он маялся бездельем. Есть не хотелось, тошноту вызывали даже мысли о завтраке. Слоняясь по вагончику, слушая монотонный стук колёс, Арлекин терял самого себя. Будто в крохотной комнатке умещался огромный лес. Пёстрые стены водили вокруг хороводы, ускользая, когда он хотел прислониться, возникая из пустоты, когда пытался идти вперёд.
Коломбина спала. Он добрался до кровати, поправил её одеяло и сел в ногах. Обхватил себя руками за плечи, дрожа. Кожа с собственной правой слезла уже до локтя, обнажая всё больше упругого, прочного мёртвого тела. Круглый запястный шарнир, предплечье лёгкое, как полая трубка. Идеальное, без изъянов.
Одеяло зашевелилось.
— И вот, жилы были на них, и плоть выросла, и кожа покрыла их сверху, а духа не было в них, — сказала Коломбина, выглядывая из подушек. Один круглый, розовый глаз блестел яркой пуговицей из-за спутанных разноцветных волос. — Не думаешь, что это про нас, мой милый?
Арлекин не ответил. Сдался головной боли, вернулся в кровать. Уткнулся носом в шею Коломбины, обнял, как единственное спасение.
Только к трём часам он успокоился и вновь уснул.
***
Суббота выдалась тихой. Унялся ветер, улеглась серая, кислая морось. Робкое грустное солнце силилось выглянуть из-за сизой ваты облаков.
Тревога.
На место встречи с приятелями Тедди добрался первым. Дома ждать было невыносимо, стены давили гранитным надгробием.
Сегодня он всё поймет. Он увидит…
Его. Себя?
Тишина.
Выезд из города, подножье холма. Направо — путь к школе, вверх, мимо старого кладбища. Налево — поляна, где, в сотне ярдов от широкой дороги, встали цветные, яркие вагончики Цирка. Вокруг них уже было людно. Все, кто жаждал увидеть шоу, собрались на поляне задолго до начала.
Город с людьми, в жизни которых ничего не происходит, остался за спиной.
Обернувшись на звук торопливых шагов, Тедди увидел Эву. Она помахала рукой.
— Эй, привет. А где Сэм и остальные?
Тедди растерянно развел руками.
— Ещё рано… Слушай, я думал, ты не придешь.
