— Надеюсь, о том, о чем я тебя попросила подумать, —Соня язык показывает, ноги поджимает, устраиваясь в изножье кровати поудобнее. — Давай, Алинке тоже полезно узнать будет.
— Алинке свои рассказать могут, не перекидывай это на меня, — фыркает Саша в ответ. Алина тоже фыркает, ногами болтает, на широком подоконнике восседая — на кровать отказалась переползать наотрез, заявив, что подоконник не обвалится, а вчетвером им будет слишком тесно.
— Нет, ну возможно же, чтобы у нас и у вас было что-то по-разному, — поддакивает она. Лизка на них косится — по очереди, конечно, иначе косоглазие бы заработала — а потом вдруг хрюкает в подушку, плечи мелко подрагивают от смеха. Что?
— Как вижу, — заявляет она, отсмеявшись, — приходит Алина на поляну и заявляет «я от ковена Этери Георгиевны». И Мать в ответ «да, я помню, у вас традиции другие, вы не на алтарный камень ложиться должны, а под него».
Посмеиваются все — картина и правда комичная вырисовывается. Нет, важные детали, те, которые действительно имеют значение, наверняка у всех одинаковы. Остальное уже может и отличаться.
— Корица помогает, — говорит Саша уже серьезно, отсмеявшись. — Даже если любви там море, у вас может быть стресс по какой-нибудь причине, и это собьет весь настрой. Благовония из корицы. И в ваш общий отвар не забудь добавить имбирь.
— Зачем? — Соня выглядит интересующейся, не недоумевающей. Саша улыбается уголками губ.
— Афродизиак.
Как раз Соня и краснеет больше всего, даже больше Лизоньки, которая о значении этого странного слова узнала не так давно. В принципе, логично, ведь именно ее ритуал они сейчас обсуждают. Есть моменты, которые можно опустить, как коричные благовония и имбирь в отваре, и что-то можно добавить, как она добавила жасмин, желая получить хотя бы иллюзию любви, не зная, что этого вовсе и не нужно. Есть моменты, которые опускать нельзя, как настой, благодаря которому она не забеременела в ту ночь, или рисунки на их телах. Всегда есть что-то, что обязательно, и что-то, что необязательно, но можно, и что-то, что лучше бы не делать. Во что лучше бы не лезть. Нет, вряд ли Соня что-то подобное сделает. В конце концов, она не идет на поляну завтра. У нее еще есть время на подготовку, а у них — на помощь ей с этим.
У них — это у старших ведьм, и почему она только что мысленно причислила себя к ним, Саша правда не знает.
— Зачем? — интересуется, отмерев, Соня. Едва заметно улыбается Алина, на ее лице нет того выражения, что бывает, когда она пытается заглянуть в будущее, или когда его видит, но есть понимание. С чего это вдруг она понимает, если сама не старше Сони, даже младше чуть, Саше не понять. Алина, судя по всему, ритуал проводить в ближайший год не собирается, Соня его планирует перед солнцестоянием, когда ей как раз семнадцать исполнится, и Саша бы ей посоветовала подождать еще немного, но это не ее жизнь и не ее дело. Ее дело — помочь, если решение уже принято.
— Затем, что это все равно нервы и волнение. А волнение еще никогда не помогало тому, что вы собираетесь сделать. Ему, может быть, не повредит, но если ты будешь волноваться, зажмешься. Кому от этого будет лучше?
— Ну да, в принципе, — бормочет Соня себе под нос, кончики ее ушей краснющие, того и гляди, волосы подпалят. — Но Игорь мне не навредит, я знаю…
— Если он тебе навредит, я то, чем он тебе навредит, в баночке с формалином преподнесу в подарок анатомическому музею нашего университета и скажу, что нашла, — Саша плечами пожимает. Шок на лице Сони того стоит — сидит, глазками огроменными хлопает возмущенно, но ни звука выдавить не может. И не надо. Лиза хихикает снова в подушку, Алина щурится смешливо, рот ладошкой прикрывая. Алину Саша несколько дней назад сделала вид что не заметила в машине у Нейта, где градус накала был, наверное, примерно таким же, как у Вани, когда он ее подвозил — Алина ни словом об этом не обмолвилась потом, но вроде была благодарна.
— Ты ему, главное, об этом не говори, — просит Соня, наконец, когда голос ее начинает снова слушаться. Саша хмыкает — наивный ребенок.
— Он и так уже знает. Ты когда на него обиделась, я чуть по нему двести двадцать не пустила, так разозлилась. Ну и… — она плечами снова пожимает, не договорив. — Непроизвольно, конечно. Зато ребята тогда и узнали, что я ведьма. Не Нейт, Нейт от Алины знал.
— Болтушка, — Соня обвинительно наставляет палец на хихикающую в ладошку Алину, потом на Сашу переводит. — И ты болтушка. Я сама бы Игорю сказала, а ты мне все удовольствие испортила.
— Да я тебя умоляю, — Саша глаза закатывает картинно, но смех в голосе даже не пытается сдержать. — Он меня первым делом спросил, не могла ли ты его приворожить, и выдохнул облегченно, когда понял, что это его собственные чувства, и что это он тебя по собственной воле так сильно любит. А ты бы как ему это объясняла? Тебе, как лицу заинтересованному, веры меньше, а я ему сказала, что если бы ты посмела, я бы тебе лично по заднице надавала.
— Так и сказала?
Тон у Лизки не столько недоверчивый, сколько любопытный, и глазищи блестят. Не так она сказала тогда, конечно, но можно же иногда приукрасить?
— А что, сомневаешься, что она могла бы? — фыркает Алина. Лиза головой мотает, мол, нет, вы чего вообще? — Правильно что не сомневаешься. Сашка наша как-то раз, младше тебя была, однокласснику нос расквасила.
— Это что, становится одной из тех легенд, что передаются из поколения в поколение? — возмущается Саша шутливо. Семь лет прошло с тех пор, плюс-минус около месяца, а уже те, кто эту историю не видели, а слышали об этом, передают ее дальше.
— Угу, как сказка про Ивана-царевича и Александру Премудрую, — Соня уже откровенно ржет, от нее откатываясь по кровати, чтобы не попасть под удар подушкой. — Алин, я возьму огонь на себя, рассказывай Лизке, это заслуживает того, чтобы об этом помнили поколениями!
— А можно я расскажу? Я там был даже.
Подушка, которой Саша пыталась до Сони дотянуться, отлетает куда-то в сторону, когда она, отбросив ее, с визгом кидается Ване в объятья. Он, ее сходу поймав, прижимает ее к себе, целует так, что дыхание перехватывает. Вроде бы всего шесть часов вечера, а не было его с девяти, а будто целую вечность не виделись. Любовь, сказала как-то раз тетя Лена, это когда ты не умрешь без любимого человека, и будешь нормально жить, но с ним тебе все-таки несравнимо лучше. Если ты не можешь без него, это уже зависимость, и это нездорово, и это не здравый выбор, добавила тогда тетя Ира, потому что ненормально, когда ты абсолютно теряешь волю к жизни, если этого человека в ней нет. Вот и они вполне спокойно существуют друг без друга — хотя как знать, будет ли так же, если им вдруг придется разъехаться на больше чем пару дней, неважно зачем — но рядом им все-таки лучше. Вместе им все-таки лучше.
Выразительный кашель со стороны кровати заставляет их все-таки оторваться друг от друга где-то через минуту или около того. Щеки заливает краской, когда Саша встречается взглядом с хитро улыбающимися Соней и Алиной. Лиза наверняка улыбается так же, но над подушкой видно только блестящие смешливо глаза. Заразы.
— Вообще-то тут дети, — заявляет Алинка, того и гляди, засмеется в голос. — Лизке только четырнадцать. И мы несовершеннолетние. Так что мы, наверное, пойдем отсюда, а то тут сейчас будет восемнадцать плюс, судя по всему.
— На восемнадцать плюс мы вас не позовем, не надейся, — отзывается Саша, язык ей показывает. Ладонь Вани как-то очень удобно устраивается на ее бедре, и выпутываться не хочется. Впрочем, вполне хорошо получается устроиться у него на коленях, когда он садится на стул. — Я думала, ты домой к восьми вернешься. Что, Сэмми и Димка так быстро свалили?
— Да у Димки Сапсан, он же всего на пару дней приехал, — отмахивается Ваня, мол, ничего особенного. — Так что мы его проводили, потом я Сэмми домой подкинул, ну и рванул на максимально разрешенной скорости. Не превышал, не смотри на меня так. Штраф никому не нужен, дерево посреди моего капота тоже.
