красных кирпичей и окно, расположенное в круглом «фонаре». Стену от пола до потолка покрывали книги, казалось, дверь встроена прямо в книжные стеллажи. Мебели было мало — кушетка, кресла и столик у камина, но выглядели эти вещи изящно, их, видимо, выбирали тщательно, так как к числу стандартных они не принадлежали. Большой дубовый письменный стол, заваленный книгами, исписанными листами, библиографическими карточками, относился, видимо, к прежним временам и попал в эту светлую комнату из полумрака комиссионного магазина. Большого размера акварель с бушующим зеленоватым морем и напольная ваза пестрого фарфора были здесь единственными произведениями искусства. Хозяева явно отдавали предпочтение естественной зелени. По величине кадки, выкрашенной серой краской, можно было предположить, что пальма в ней со временем закроет все окно в полукруглом эркере; у другого окна разместилась скромная коллекция кактусов. Отсутствие ковров и салфеточек усиливало впечатление чистоты в комнате. На паркете, натертом до блеска, только у камина лежал персидский коврик размером со столешницу.
Ирена не разрешала гостям хвалить ее за уютный вид квартиры.
— Автор не я, — говорила она обычно.
Когда Эйно учился в Москве, Ирена жила совсем по-холостяцки. Все убранство в доме появилось позже, в основном тогда, когда Ирена находилась в больнице и санатории, а за хозяйку оставалась мать Эйно. Больше всего Ирене понравились стенные шкафы и устроенная в бывшей комнате для прислуги крохотная кухня с электрической плитой. Жалобы ее вызывало только отопление, вернее истопник, который в хмельные дни чуть ли не замораживал трубы, а потом натапливал с удвоенным усердием.
Сегодня тоже в квартире оказалось слишком тепло. Вернувшись вечером домой, Эйно сразу же открыл окна в обеих комнатах. Ирена боялась холода, но, как заметил Эйно, жару, особенно в доме, переносила еще хуже. Он был уверен, что к возвращению жены успеет освежить воздух в квартире. Но едва он успел сменить костюм на домашние брюки и блузу, как услышал, что в переднюю входят люди. В первый момент он нахмурился, но тут же вспомнил, что должен был сообщить неприятное известие, и вздохнул облегченно. Значит, сегодня можно отложить.
Ирена, в своей козьей шубке и шапке, появилась в дверях. Глаза ее еще слезились от ветра, но на лице играла лукавая улыбка.
— Не выходи! У меня есть для тебя такой сюрприз, что ты только ахнешь!
— Кто там? Я как будто слышал голос Айты.
— Айта и еще один человек. Возьми на всякий случай стул, не то еще упадешь на пол, когда увидишь. Минуточку! Сейчас! Подожди здесь!
Она быстро отступила в переднюю и вскоре втолкнула в комнату Пальтсера. Лицо его было свекольно-красным от ветра.
— Узнаешь этого человека?
— О-о, Вамбо, ты?
Эйно действительно удивился, но к этому изумлению примешивалась скрытая неловкость.
Мужчины пожали друг другу руки, отметив обстоятельство, которое и так хорошо было известно обоим: они давно не виделись. Да, они не встречались с последней школьной весны. Как-никак, двенадцать лет. Собственно говоря, в этом доме о Вамбо даже не было речи. Эйно ничего о нем не знал, как и о многих других одноклассниках. Из-за перегруженности работой он проявлял гораздо меньше интереса ко всему связанному с юношескими годами, чем его жена. Ирена больше и точнее его знала, как живут теперь их бывшие однокашники.
— Мужчины пусть посидят, а мы с Айтой образуем бригаду, — с жаром объявила хозяйка. — Если в дом неожиданно приходят гости, а у вас действительно нечего подать на стол, спуститесь в погреб, возьмите холодную жареную телятину...
— Нарежьте ее ломтиками и так далее, — вставила Айта, которую наконец полностью захватило настроение этой импровизированной вечеринки. — Вот вам пример, как удачное поучение, опубликованное в свое время в печати, стало фольклором. Во всяком случае, для одна тысяча девятьсот голодного года это была вполне удачная шутка.
— И сейчас тоже, ибо у меня в погребе нет телятины по той простой причине, что нет погреба. Но кое-что я, товарищи, обещаю и гарантирую. Идем, Айта! А ты, Вамбо, в это время помалкивай, ладно? Только задавай вопросы предыдущему оратору.
— Да у меня и не о чем...
— Но-но! Расскажешь позже, когда и мы будем сидеть здесь. А сейчас слово предоставляется товарищу Урмету, он. сделает краткий обзор... Ну, одним словом, сделает обзор.
Эйно нравился щебет жены — после ее выздоровления он снова слышался часто.
Но сегодня ее шаловливость причиняла ему прямо-таки физическую боль. Приходилось как-то скрывать это. Сегодня, на ночь глядя, нельзя взвалить на нее всю тяжесть трагической вести. Пусть будет весела и спокойно проспит ночь. Утром люди сильнее.
Да и Пальтсер — не тот человек, с которым Эйно Урмет хотел бы провести сегодняшний вечер. Каким он стал за то время, что они не виделись? Ведь он оставался здесь. Он почти на два года моложе... да, Пальтсер был самым молодым в классе, поэтому, очевидно, не попал тогда в списки призывников. Что он тут делал? Кто он такой вообще? До чего же Ирис простодушна, никак не научится думать о сложных сторонах жизни. Конечно, было бы ужасно, если бы она стала трезво все взвешивать, превратилась в некую вычислительную машину, но ведь нельзя же и совсем бездумно относиться к жизни и людям.
Такого рода размышления нисколько не сглаживают дорогу, по которой катится тележка беседы. Болезнь Ирены, ее лечение и выздоровление, об этом, конечно, можно было говорить, да и Пальтсер проявлял интерес к подобным вопросам. Своей работы Урмет коснулся лишь двумя-тремя кисловатыми фразами. Деятельность Ирены в библиотеке Театрального общества, ее занятия по библиографии на заочном отделении университета, ее статья об одном из периодов развития эстонского театра, над которой она сейчас работает, — оттого и беспорядок на столе, — обо всем этом можно было говорить немного свободнее. Во всяком случае, заметных пауз не возникало.
Пальтсер отнесся к болезни серьезно. Он считал, что Эйно должен очень следить за Иреной, особенно в смысле работы. Перегрузки, по его, Пальтсера, мнению, прямо-таки гибельны. Тут Эйно вспыхнул. Справиться с Иреной не так-то просто. В ЦК комсомола она и «заработала» свою беду. Сам Эйно находился в Москве. А его молодушка в это время непомерно напрягалась, иногда не спала ночами, зимой, легко одетая, моталась по командировкам, питалась, конечно, где и как попало. Теперь, во всяком случае, в доме порядок.
Пальтсер взглянул на часы и заметил, что долго задерживаться
