– Это не странный, это довольный вид, – мрачно сказала я, – он теперь будет всем доволен. Ведь я помогла его любимой кафедре. Отчислить невинного человека. Варя, ну же! Бери трубку!
Это я не Ботанику сказала, это я в мобильный телефон произнесла после пятого гудка.
– Не хочешь позвонить с городского? – спросил Ботаник, покосившись на тарелку с бутербродами, которые неожиданно догадалась принести моя мама. Правда, бутерброды были почему-то с морковкой по-корейски, но Ботаника никогда не волновали бытовые мелочи.
– Уже пробовала. Она швыряет трубку, услышав мой голос. Нет, она должна сама захотеть со мной разговаривать.
– На тебя она за что злится?
– Может, думает, что это я подкинула ей рукопись? Ладно, позвоню позже. Ты наладил камеру?
– Да. Но звук не работает. Я уже все провода опробовал.
– Ничего, нам главное – картинка. Не из-за Ритиных же песен Макс охотился на эту кассету. Хотя... кто их разберет, этих эмо... Бутер будешь?
– С удовольствием. Еле отбился от родителей моего коллеги, норовивших напоить меня чаем. Так торопился к тебе. Так что теперь меня терзает голод.
– Тогда бери оба бутерброда. И сок. У меня никакого аппетита после всех событий. Включай скорее, а?
Ботаник нажал на кнопку на пульте и сунул в рот горсть морковки. Через секунду он закашлялся:
– Это же...
– Это Анжела, – произнесла я, – в одной из аудиторий первого гуманитарного.
Не отрывая взгляда от экрана, я постучала по его спине и протянула салфетку, чтобы он вытер руки.
– Вот кто с ними был в ту ночь, – сказала я, – твоя кузина. Поздравляю, дружище!
– В том, что это именно та ночь, сомневаться не приходится, – проговорил Ботаник, указав на цифры в уголке экрана.
13 сентября. Половина первого ночи. В час ночи рыжий охранник обнаружил на улице горящий стул.
– А в чем сомневаться приходится? В том, что она украла рукопись и подкинула ее Варе?!
– А где видно, что она ее крадет? – возразил Ботаник, следя за передвижениями Анжелы на экране.
Она переходила от стола к столу, потом подошла к окну. Она как будто старалась выглядеть грустной, но получалось скорее – сосредоточенной.
– Она же не на кафедре.
– Но мы близко, Ботаник! – в отчаянии воскликнула я, – согласись!
– Надеюсь, – вздохнул Ботаник и принялся за хлеб, с которого стянул морковку. Запахло чесноком, и я порадовалась, что отдала бутерброд Ботанику. Ему бытовые мелочи не важны, а я терпеть не могу чеснок.
На экране появились Рита и Макс. Рита была в обычном облачении – что-то черное, испещренное, словно дырками, ярко-розовыми значками. Она, судя по всему, пела, то присаживаясь на столы, то обнимая Макса. На Максе были черные джинсы и футболка в черно-белую полоску, челка закрывала глаз по всем эмовским правилам. Он эту челку откидывал и косился по очереди то на Риту, то на Анжелу. Потом подошел к Анжеле. Рита изобразила страдание, затем показала что-то, похожее на харакири, и разлеглась прямо на парте. Петь она при этом не переставала.
– Песня о несчастной любви, как я понимаю, – произнес Ботаник.
– Ага. С эмовским смыслом. Смотри, она, типа, при смерти, и он к ней возвращается.
– И они сливаются в прощальном поцелуе. Вообще-то, сюжет не нов. Еще в античной литературе...
– Погоди-ка! А это что?!
Пока Рита и Макс целовались, Анжела быстрыми шагами направилась к камере и на что-то нажала. Изображение стало черно-белым. Бросив взгляд на парочку, Анжела выскочила из аудитории.
– Может, часть сценария?
– Нет! – воскликнул Ботаник.
Он так сдавил пачку сока, что часть пролилась прямо на мой белоснежный ковер.
– Анжела никогда не дружила с техникой. Знаешь, что это?! Она решила, что выключила камеру! А на самом деле перевела в режим ночной съемки!
– Ботаник, – прошептала я, – вот зачем она сделала в ту ночь ключ в вашем «Ключике»! Это был ключ от кафедры! А взяла она его у Вари! Именно за этим она приезжала к ней вечером. Усыпила ее бдительность пирожными, а сама тем временем свистнула ключ. Хотя... стоп, тут нестыковка. Тамара, младшая сестра Вари, рассказала, что Лилия Леонтьевна ворвалась к ним в шесть утра и забрала ключ от кафедры. Когда же Анжела успела его вернуть?
– Да, непонятно, – кивнул Ботаник, вставая с дивана, – не возражаешь, если я перемотаю запись вперед? Как-то неловко смотреть на двух людей, столь поглощенных друг другом, и жевать бутерброды...
– Да, надо было запастись попкорном!
– Ты снова шутишь, хороший признак. А то такая мрачная была при встрече.
– У меня был сложный день, Ботаничек. Но теперь мы напали на такой след! Вот, Анжела появилась, не промотай ее!
Анжела вернулась в аудиторию. Ее глаза были расширены, она оглядывала помещение, словно что-то искала. Вдруг она подошла к своей сумке. Вытащила перчатки. Натянула их. И бросилась к рюкзаку Риты. Схватила его и что-то взяла или положила внутрь. Я не поняла, потому что, как назло, Анжела стояла спиной к камере. Она бросила рюкзак и снова выскочила.
– Что она из него вытащила? – завопила я.
– Кажется, я знаю что, – пробормотал Ботаник, – посмотри, час ночи. Вот сейчас за окном Рыжий увидел горящий стул.
– Зажигалка...
Я чуть не упала в обморок от волнения.
– Она свистнула у Риты зажигалку! В перчатках! Поэтому на ней не осталось следов! Ботаник! Это же прямое доказательство вины Анжелы!
– Увы, – прошептал Ботаник, тоже не отрывая взгляда от экрана, – мы же не видели, что она вытащила! Если ей предъявить эту запись, она может сказать, что вытащила помаду и пошла подкрасить губы!
Минут через десять Анжела появилась снова. Перчатки она несла в руках. Рита и Макс все целовались. Не глядя на них, Анжела сунула перчатки в сумку, подошла к камере, включила обычный режим. Картинка снова стала цветной.
Лицо у Анжелы было несчастным, то ли потому, что она хотела сыграть огорчение из-за потери Макса, то ли потому, что ее что-то расстроило за пределами аудитории.
– Но рукописи у нее в руках нет, – разочарованно протянула я, – если она подкинула Варе тот рыжий портфель, то именно сейчас он должен был оказаться у нее в руках.
Рита наконец оторвалась от Макса, увидела, что камера все работает, и засмеялась. Макс вскочил и встревоженно глянул на дверь. Его ноздри раздувались.
– Запах, – догадался Ботаник, – он почуял запах гари!
Догадка была верной, потому что Анжела и Макс бросились к двери, а Рита приблизилась к камере и выключила ее. Все.
Мы по-прежнему сидели на диване, уставившись на экран.
– Итак, – начал Ботаник, – выжимаем из наших лимонов лимонад. Прежде всего Рита и Макс невиновны. Это очевидно.
– Очевидно и то, что виновна Анжела, – сказала я, – ты уж прости, но твоя кузина...
– Я не против. Но как доказать? Даже эта съемка ничего не доказывает. То есть у нее всегда будет возможность оправдаться.
– Нам не хватает улик, Ботаник. Надо их найти.
– И как?
– Есть одна мыслишка...
– Что ты собираешься делать? – заволновался Ботаник, – надеюсь, ничего противозаконного?
– Ну что... Я собираюсь немного... порисовать.
– Порисовать?!
– Да. Так я смогу собраться с мыслями.
– Если что, звони в любое время дня и ночи, – сказал Ботаник, отцепляя провода камеры от телевизора.
На прощание он поцеловал меня в щеку, и папа это видел, но у меня не было времени разбираться с папиными эмоциями. У меня было срочное дело.
Я с детства выражаю свои эмоции рисунками. Рисунки помогают мне обрести веру в себя, найти выход из ситуации. Если в школе у меня что-то не получалось, например, решать задачи, то дома я рисовала какого-нибудь математического гения, крепила рисунок к письменному столу и начинала грызть алгебраический гранит. С нарисованным помощником дела шли гораздо быстрее!
Сейчас я нарисовала девушку с темными короткими волосами. Трудно сказать, в каком стиле был выполнен ее портрет. Было в ней что-то от героинь американских комиксов. По крайне мере, ее фигура, стройная, но крепкая, напоминала и Электру (особенно в исполнении Дженнифер Гарнер), и Чудо-женщину (если не мощью, то талией – точно) и Женщину-Кошку (уж я постаралась сделать ее гибкой).
Но глаза... Глаза у нее были печальные и сосредоточенные. Как будто ей нанесли удар, но она собралась и готова его отразить. Это были глаза в стиле манга.
В целом, наверное, и получался мой собственный стиль, который похвалил Сеня, сам довольно талантливый художник-комиксист.
Рисовала я под «Morcheeba». Я знаю, многие мои одноклассники считают эту группу старьем, предпочитая какой-нибудь особый вид современного рока или, там, хауз. Или что-нибудь русское, где в качестве припева – туфтовая фразочка со словом «беби, беби». А я про «беби-беби» слушать не могу. Песня должна иметь смысл. Вот как «Morcheeba» поет в «Slow Down»:
When the day is through
All you got to do is slowdown[19].
И я с ними полностью согласна. Раскрашивая свою героиню, я вспомнила свой сегодняшний день.
