Ознакомительная версия.
– Мне недавно приснился сон, – сказал он. – Как будто надо мной стоит Акира с длинным самурайским мечом, точно таким же, какой он показывал нам в музее холодного оружия. И рубит голову… только не мне, а маленькому тигренку. Надуманный сон, да? Но я вижу все это, как вот сейчас тебя. Потом пошла муть, и больше ничего не помню. Медсестра сказала, что я бредил и выкрикивал какие-то бессвязные слова. Она даже записала их, потому что слова повторялись раз за разом. Она назвала мне их… оказывается, я считал по-японски до пяти.
Я начала успокаивать брата, в ответ он только кривил губы и качал головой, и мне казалось, что не в осенней Москве конца двадцатого века я нахожусь, а где-то в темном подземелье вместе с обреченными на смерть. Как будто роятся по белым стенам палаты призраки и шепчут о чем-то… а это просто был октябрь – он всегда обострял мою чувствительность до предела. Как тогда, когда Акира забрал меня хмурым осенним вечером из детдома.
На следующий день в больницу к ягуару пошел тигр. А когда он вернулся, то сказал, что мой брат умер. Это известие ошеломило всех нас. Акира был так мрачен, что я даже испугалась за него, хотя нет ничего смешнее и бессмысленнее, чем бояться за человека, который во много раз сильнее тебя и морально, и физически.
Прошла неделя. Всю эту неделю мне казалось, что Акира и братья что-то скрывают от меня. Какая-то тревожная настороженность читалась в их взглядах. А потом в одном из выставочных павильонов в Сокольниках открыли выставку икебаны, и Акира послал меня купить билеты на нее. Я не хотела идти, глаза Акиры жгли меня, но он, конечно, заставил.
…Когда я вернулась, весь наш уютный домик в пригороде Москвы был разворочен – по всей видимости, по нему произвели несколько гранатометных выстрелов. Окна разбиты. Горела пристройка, мансарда была полностью снесена.
Из дома валил густейший дым.
Я схватилась рукой за горло и рванулась к дому.
Я нашла Акиру сидевшим в нескольких метрах от горящей пристройки. Перед ним лежали тела моих братьев. Я сразу поняла, что те, кто пытался уничтожить Акиру и моих братьев вместе с домом, просто опоздали. Мои братья сделали себе харакири, как повелевает беспощадный обряд.
– Они едва не помешали совершить нам священный обряд, – сказал Акира. – Ничтожества. Но они опоздали: мои сыновья уже ушли, а эти наглые убийцы завизжали, как щенята, когда набежали сюда после выстрела из своего жалкого гранатомета. Их… их как ветром сдуло. Ничтожества, – повторил он.
– Значит, вы решились? – простонала я. – Вы и братья?
– Это уже неважно. Слышишь? Мы все мертвы. А ты должна уйти отсюда, забыть все это и начать жить с нуля. Ты выбрала для себя жизнь, неприкаянное скитание по земле. Твой выбор свят для меня. И пусть то, чему я научил тебя, поможет тебе. Ведь пантеры – самые живучие кошки. Сейчас сюда приедут из службы безопасности. Они не должны тебя видеть. Уходи. Но прежде – прежде ты должна выполнить свой долг.
– Какой долг? – пролепетала я.
Акира поднял правую руку, и я увидела в ней меч.
– Я должен обезглавить их, – сказал он. – Так гласит древний обычай, и не мне отступать от него. Но я не могу обезглавить сам себя. Ты меня понимаешь, пантера?
– Я? Обезглавить тебя? Но… но как же…
– Это моя воля, – прервал он меня. – Неужели ты ее нарушишь?
Я молчала.
– Не смей! – проговорил он по-японски. – Слушай меня! Ты сделаешь, что я тебе сказал?
– Да…
– Хорошо. Возьми своего брата тигра. Приподними его. Переверни. Вот так. Держи.
Он встал на колени и, подняв меч, бросил взгляд на небо – и я вспомнила, как ягуар говорил мне об Акире с мечом, отрубающем голову маленькому тигренку.
Сказать, что мне стало жутко, – ничего не сказать.
Вжжик! – и голова моего старшего брата упала на землю, на которой еще дымились угли, выброшенные из горящей пристройки, и трепетал под ветром какой-то тлеющий лоскут…
– Приподними волка!
Вжжжик.
– Медведя.
Последнего гибельного взмаха меча я уже не слышала: в ушах стоял жуткий грохот, словно гремели и рокотали где-то гигантские жернова мельницы.
– Пантера!
Когда я услышала, что Акира зовет меня, мне почудилось, что вот сейчас, пока не умолк последний отзвук в ушах: «пантера…тера…ра», – холодной молнией падет на мою шею спасительное лезвие.
Нет. Конечно, этого не было. Ведь Акира уже высказал свою волю.
Он все так же стоял на коленях, склонившись вперед и вытянув шею. Меча у него уже не было. Меч был в моей руке, и я не поняла, как он у меня оказался.
– Пантера, – повторил Акира, поворачиваясь ко мне вполоборота, и я увидела, что он тоже сделал себе харакири и все это время разговаривал со мной с распоротым животом. – Я жду. Сделай то, что должна. И живи. Я тебе повелеваю – живи и не старайся искать тех, кто это сделал. Поклянись, что ты не будешь мстить.
– Почему? – глухо спросила я, поднимая меч.
– Потому что месть – самая бесплодная из всех страстей, и она иссушает человека и делает его мумией. Пусть мстят мертвые. А ты живи. Клянись мне в этом.
– Клянусь, отец.
Он чуть повернул ко мне голову и произнес:
– Ну что ж, я доволен. А теперь исполняй.
Я запрокинула голову к небу и увидела, что облака расходятся, а из-под них проглядывает темнеющее вечернее небо.
И я ударила.
Я открыла глаза и увидела, что Каллиник уже не спит. Он сидел на кровати и смотрел на меня с какой-то странной смесью опаски и нежного восхищения. Кстати, водка на прикроватной тумбочке была опустошена уже не на половину, а на три четверти.
Владимир Андреевич похмелился. Хочется верить, что удачно.
На его груди – правда, не с такой интенсивностью, как на спине, – виднелись царапины, но не глубокие, ярко-красные, а розовые и вполне невинные.
– Доброе утро, – приветствовал он меня. – Как самочувствие?
– Да так… средне, – пробормотала я. – Володя, это… это я тебя так разделала?
– Ага, – сказал он, – ты темпераментная леди. Н-да. Не был бы пьян, так ты меня, наверное, просто разорвала бы.
«Еще спасибо скажи, что я на ночь снимаю с пальцев титановые накладки, а то кожу со спины можно было бы на ремни продавать».
– Извини, – сказала я. – Погорячилась.
– Ничего, мне очень даже понравилось! – с живостью воскликнул он. – Куда уж больше… все женщины, которые мне попадались, по сравнению с тобой просто амебы. Хотя, конечно, с маленькими и хиленькими мужиками тебе лучше не связываться: загоняешь, сломаешь и убьешь.
– Что ты такое несешь, Каллиник? – строго произнесла я. – Лучше дай мне чего-нибудь попить.
– Сию минуту, – сказал он, поднимаясь с кровати и даже не потрудившись чем-нибудь прикрыться. – Водку ты, конечно, не будешь. И это правильно. Нет ничего хуже, чем похмеляться водкой. К тому же тебе еще работать сегодня. Да и мне больше достанется. Тут где-то кофе был… так его варить надо. А… вот сок. Натуральный сок очень полезен для здоровья. Я в свое время купил оптовый склад, там в основном соками и торговали. Но теперь я…
Пока Каллиник, у которого абстинентный синдром, то есть похмелье, по-видимому, выражался в повышенной болтливости, произносил монологи и наливал сок, я рассматривала его спину и размышляла.
В сущности, размышлять тут было нечего. По всему выходило, что тот человек, что присылал Каллинику и его убитым друзьям рисунки кошачьей лапы, был… один из моих мертвых братьев.
Если допустить такое, то все сразу объяснялось: и тот трепет и странное чувство, которые пронизывали меня при рассматривании того рисунка, и невероятные боевые качества киллера в магазине, и кровавые полосы на спине Лили Адамовой, которая сама себя называла Лилит.
Потому что в ее Леше (или как там она его звала) пробуждался зверь точно так же, как этой ночью во мне пробудилась пантера.
Но как же киллер может быть одним из моих братьев, если Акира на моих глазах обезглавил троих из них, а четвертый, ягуар, умер в больнице.
Умер ли?..
– Алле, леди!
Я вскинула глаза на Каллиника: он стоял передо мной с бокалом сока и смеялся.
– Извольте одеться, Владимир Андреич, – сказала я. – Что это за нудистские демонстрации?
– Ты тоже не в шубу закутана, – сказал он и, передав мне сок, начал по всей комнате искать одежду, а это было занятием нелегким, поскольку все в комнате было перевернуто вверх дном.
К тому времени, как Каллиник нашел свои брюки под кроватью, рубашку под тумбочкой, – к тому времени я уже успела посетить ванную комнату, надеть чистое белье и облачиться в недавно купленный костюм. И еще – собрать в один тюк мою вчерашнюю одежду, разорванную на клочки, и выкинуть в мусорное ведро.
Я оставила Каллиника приводить себя в порядок и спустилась в кабинет босса.
Родион Потапович был уже там. Но не за столом, а на диване, который совсем недавно чуть не сломала своей массивной тушей Екатерина Измайловна Адамова. Он свернулся на диване в клубочек и спал, подложив под щеку ладонь.
Ознакомительная версия.
