– Даже представить себе не могу, – отозвался я.
– Нашего приятеля Пула.
– Слугу Джекила! И что же ему надо было в аптеке?
– Что-то для хозяина, несомненно. Бедняге не повезло, поскольку Мо недвусмысленно дал ему понять, что Джекил лично снял с полки последнее необходимое ему снадобье еще несколько месяцев назад. Я услышал это, едва войдя. Пул выглядел весьма обеспокоенным, когда покидал аптеку, и прошел бы мимо меня, не окликни я его. Он не сказал мне, что ищет. Ручаюсь, следуя приказу своего хозяина, хотя у меня создалось впечатление, что верный слуга и сам знает об этом не более моего. Когда он ушел, я попытался прояснить ситуацию у Мо, но сей достойный джентльмен не разглашает информацию о клиентах. Впрочем, это не имеет значения.
– Что вы имеете в виду?
– Ах, Уотсон, пока что не спрашивайте меня об этом. – Он развернул свертки – в них оказался обычный набор бутылок, пузырьков и пакетиков, содержимое которых находилось за пределами моего понимания, – и расставил все по полкам над своим лабораторным столом. – Довольствуйтесь тем, что данное событие произошло словно на заказ под теорию, которую я разрабатываю. Мне остается лишь убедиться, что подобное возможно. – С этими словами Холмс вернулся к своим штудиям.
Во время своего добровольного затворничества мы не оставались без посетителей. Как я установил, сверившись с записной книжкой, мы были осчастливлены по меньшей мере семью визитами инспектора Ньюкомена из Скотленд-Ярда, и каждый раз он удалялся в еще более худшем настроении, чем приходил. Инспектор вбил себе в голову, что Холмс не предпринимает ничего, чтобы отработать какую бы то ни было плату, запрошенную им у Британской империи за помощь в деле Хайда (хотя справедливости ради надо сказать, что мой друг был согласен работать на безвозмездной основе), и при каждом новом посещении, обнаруживая частного сыщика свернувшимся в кресле с книгой на коленях, естественно, лишь утверждался в собственных подозрениях. Поскольку скандал в этом случае был неминуем, я страшился визитов Ньюкомена, словно какой-нибудь неплатежеспособный квартиросъемщик, трепещущий при приближающихся шагах домовладельца.
В тот самый вечер, когда мой товарищ вернулся из аптеки «Мо и сыновья», инспектор явился в наш дом довольно поздно: миссис Хадсон как раз готовилась отойти ко сну. Она проводила гостя в наши комнаты и, попросив запереть входную дверь после его ухода, удалилась в свои апартаменты. Незадолго перед этим Холмс отбросил научный трактат, который закончил читать, и принялся за изучение «Фауста» в оригинале, издания полувековой давности.
Протягивая мне котелок и намокший плащ, Ньюкомен сверлил сыщика презрительным взглядом.
– Даже от вашего брата Майкрофта я ожидал бы большей деятельности, – усмехнулся он. – Полагаю, сейчас вы скажете мне, будто чтение древней поэмы предоставит вам некий ключ к местонахождению Эдварда Хайда.
– Не скажу, если вы этого не хотите, – парировал Холмс не отрывая глаз от книги.
Инспектор сгорбился, усевшись в кресло напротив него.
– Ладно, поведайте же мне, что вы обнаружили.
– О, вот весьма интересное место. В «Прологе», когда Господь беседует с Мефистофелем. Я попытаюсь перевести: «Добрый человек все же влеком неким смутным стремленьем к единственно верному пути».
– Очаровательно. – Ньюкомен прикурил сигару и свирепо затушил спичку. – Теперь скажите мне, что сие означает.
– Проще говоря, это выражение незыблемого благородства человека.
– Замечательная предпосылка, но каким образом это связано с поимкой нашего убийцы?
Холмс пожал плечами:
– Кто знает? Может, и никак. А может, и самым тесным образом. Но, полагаю, Уотсон согласится со мной, что это утверждение очень подходит к человеку, которого оба мы знаем.
– Нет, вы только послушайте! – Инспектор вскочил на ноги и, сунув руки в карманы, принялся с высокомерным видом расхаживать по комнате. – Беззащитный Лондон повержен к стопам безумца, а вы тут продолжаете изобретать загадки, на которые нельзя ответить. Вы не единожды упоминали этого человека, но когда я спрашиваю вас, кто это, вы отказываетесь говорить. Если вы утаиваете улику в этом деле, я посажу вас на скамью подсудимых, сколь высоки ни были бы ваши полномочия.
– Теории человека принадлежат только ему, инспектор. Я не раскрыл свою лишь потому, что она еще не проверена. Будьте уверены, когда она принесет плоды, вы узнаете об этом первым.
– Сколько еще прикажете ждать? Репортеры уже открыто требуют, чтобы у меня отняли значок, и наш комиссар, похоже, начинает к ним прислушиваться. Если вскорости мы не обнаружим что-то серьезное, мне придется снова, облачившись в форму констебля, патрулировать самые темные улицы Ист-Энда. Умоляю вас, мистер Холмс, дайте мне хоть какую-нибудь зацепку, чтобы сдвинуться с места. – Меня удивила метаморфоза: грозный служитель закона исчез, место его занял проситель. Обычно холодные серые глаза Ньюкомена блестели отчаянием.
Холмс впервые за все время взглянул на него. На лице его отразилось сочувствие.
– Это выше моих сил, инспектор, – ответил он. Надежда на лице Ньюкомена погасла. – Однако я могу дать вам честное слово, что к концу этого месяца разрешу загадку. Если нам повезет, то вскорости после этого разыскиваемый вами человек окажется в руках правосудия. Более я ничего не могу обещать.
– Это весьма неопределенное обещание, – произнес инспектор. Однако в его голосе вновь зазвучала надежда.
– Согласен, но лишь потому, что я не могу предсказать грядущие события. Как вы уже слышали, я создал теорию, которая удовлетворяет всем фактам. И без помощи этих книг подобное мне бы не удалось. Но это весьма причудливая теория, и я опасаюсь, что она покажется вам безумной. Сначала мне нужно убедиться самому. Однако если я прав, то разгадка выходит далеко за пределы простого бытового преступления, и мы с вами с некоторой самонадеянностью можем ожидать, что какой-нибудь честолюбивый историк еще при нашей жизни вставит наши имена в свой труд. Похоже, мы столкнулись со злодейством такого масштаба, что у меня просто дух захватывает.
Ньюкомен посмотрел на него с любопытством:
– Если бы я не слышал о ваших выдающихся способностях от людей, чье мнение я уважаю, то обвинил бы вас в злоупотреблении праздной напыщенностью.
– Я не лишен недостатков – доктору Уотсону это известно, как никому другому, – но праздность не входит в их число. Я не трачу попусту ни слов, ни действий.
– В последнем я не сомневаюсь. – Инспектор снял с вешалки свои шляпу и плащ и оделся. – Значит, к концу месяца, – сказал он, берясь за ручку. – Ловлю вас на слове.
Хлопнув дверью, Ньюкомен вышел. Я услышал, как его плащ шуршит по ступенькам, а затем грохнула входная дверь. Холмс бросил взгляд на часы на каминной полке, зевнул и наклонился, чтобы вытряхнуть трубку в камин.
– Время ложиться спать, Уотсон, – объявил он, откладывая «Фауста». – Будьте так добры, спуститесь вниз и заприте дверь, а я пока посвящу хоть несколько минут детищу Страдивари. Иначе мне всю ночь будет сниться гётевский ад. – Он протянул руку и достал скрипку и смычок из футляра.
Мелодии Листа сопровождали меня, пока я запирал дом на ночь, и продолжались, когда я поднялся наверх и затем прошел в свою спальню. Однако, когда я оказался под одеялом, возвышенные ноты венгерского композитора сменились какой-то сверхъестественно прекрасной музыкой, навеявшей мне образы цыган у костра на залитой лунным светом уединенной поляне. Я не мог узнать эту мелодию, что могло означать – хотя вряд ли, – что Холмс исполнял произведение собственного сочинения. Я так и заснул под чудесные звуки.
Не знаю, сколь долго я спал, пока, внезапно проснувшись, не обнаружил стоящую надо мной худую фигуру моего друга, – однако слишком много времени пройти не могло, потому что было еще темно, а лунный луч, падавший на Холмса из окна, после моего отхода ко сну переместился лишь незначительно. Мой компаньон был одет в плащ с капюшоном и шапку с наушниками. Я тут же встревожился, поскольку подобное напряженное лицо и сверкающие глаза могли означать только одно. Я сел, щурясь ото сна.
– Холмс, в чем дело?
– Нет времени объяснять, Уотсон, – ответил он. Голос его звучал резко: один из признаков, наряду с вулканической активностью его мозга и тела, приближающейся развязки. – Вставайте и одевайтесь, если желаете сопровождать меня, пока я ловлю кэб. Если я прав, то нельзя терять ни секунды. – Холмс развернулся, не дожидаясь ответа. – И возьмите револьвер! – прокричал он с лестницы.
Пятью минутами позже мы с головокружительной скоростью неслись в кэбе на восток по вероломной мостовой, мотаясь из стороны в сторону на поворотах.
– И куда мы на этот раз? – Мне пришлось кричать, чтобы пробиться через стук копыт. При этом я одной рукой придерживал шляпу, а другой был вынужден вцепиться в стенку кэба. Стоял пронизывающий холод.
