– Понимаешь, люблю!
Она его поцеловала.
Он ответил неуверенно и вяло.
– До завтра…
Она встала.
– Я как только увидел… Как только… Понимаешь?.. Это до самой смерти…
Она не дала ему договорить, еще раз поцеловала и убежала по лунной аллее в корпус.
Всю ночь пролежала не раздеваясь, а утром собралась и тайком уехала.
А все началось с пустяка, с «бега в мешках».
Энергичный массовик загнал их в широкий полосатый мешок – она хохотала, нежданный партнер смотрел куда-то в сторону и теребил пальцами край мешка.
На первых метрах они упали раз пять – она поднималась первая и дергала его за рукав, а он, обретя равновесие, судорожно цеплялся в край мешка и что-то бубнил под нос.
Вечером на концерте он подсел к ней.
Она поправила его модный галстук, съехавший набок…
Уехала из пансионата утром, а через пару часов в автобусе стало невыносимо душно.
Вот в последний раз далеко внизу мелькнуло море, а может, просто клок тумана, застрявший в ущелье.
Поворот, короткий туннель, поворот…
Впереди – поезд дальнего следования, и облупленный вокзал, и новая квартира на Студенческой набережной, и раздобревший солидный муж, и послушная дочь, и в перспективе покупка машины – не хватает пока две тысячи.
А если бы он догнал в аллее…
Позвал с собой, ничего не обещая, кроме любви…
Но он остался на скамейке под магнолией…
Наталья Петровна скомкала джемпер и приладила в сетку поверх бананов.
Паренек в жокейке и Витька, стоя на краю тротуара, уплетали бананы и разбрасывали кожуру.
Очередь зло поглядывала на них.
Наталья Петровна подхватила сетку с ящика, взяла в другую руку сумочку и медленно двинулась в сторону дома.
Нашла что вспомнить… Но почему-то всегда кажется, что счастье прошло совсем рядом на цыпочках… И, наверное, прав зять, когда после очередного разговора заявил, что там, на войне, счастлива была одна лишь Верочка… Именно для таких блаженных приберегается счастье…
Дождь прошел, и только редкие капли, срываясь с веток, продолжали скатываться по брезенту палатки.
Наташа пришила пуговицу к гимнастерке и протянула иголку Верочке.
Та долго мусолила губами суровую нитку и наконец попала в ушко.
– У меня сегодня волна плавала все дежурство…
Наташа приподнялась, чтобы надеть гимнастерку, и задела головой брезент.
– Замучилась!..
На брезенте осталась светлая полоса.
– А мой радист опять работал открытым текстом: «Люблю, целую, жду!»
– И ты, конечно, снова не зарегистрировала нарушение и не доложила по команде, дуреха?
– Жалко человека.
Верочка уколола палец и сунула в рот.
– Он же не виноват, что влюбился.
– Ох, смотри, лейтенант узнает!
– Ну и пусть узнает, пусть!.. Я уверена, даже больше чем уверена, что он поймет… Это вы с Зинкой лезете из кожи, по любой мелочи шум подымаете.
– Поймет, держи карман шире… Скажи лучше, чего ты трясешься, когда Ремезов к тебе подходит, глазки закатываешь?
– Лучше бы за своей Зинкой следила…
Верочка уронила иголку на колени и стала искать ее, осторожно шаря пальцами по юбке.
– А помнишь, когда вы зимой приходили ко мне в госпиталь и Зинка улыбалась всем подряд? Так после лейтенант заглядывал, и мы даже поговорили малость…
– Да надоела ты с госпиталем, уши прожужжала… Один раз командир навестил, подумаешь… Мы вот с Зинкой целых три раза были, так ты про нас и не вспоминаешь.
– Я помню! И про вас, и про лейтенанта! У меня память хорошая. В школе знаешь как стихи щелкала? «Мцыри» за вечер одолела!
– Хорошая, хорошая… Вот проживи еще лет двадцать, потом хвастай.
– Да я и сто лет проживу – ничего не забуду, ничегошеньки…
Наталья Петровна, вышла на солнцепек.
Забор церкви скрыл за собой очередь.
Было слышно, как постукивает на лесах молоток о древние кирпичи и дребезжит сброшенный лист ржавого железа.
Такой же жаркий день был, когда Зинку отчислили из части…
Девчонки молча подходили к Наташе, и каждая протягивала ей то кусок фланели, то ненадеванный лифчик, то недавно полученный кусок мыла.
– Зинку, тварюгу, надо было в штрафбат заместо лейтенанта!
Настя сунула Наташе газетный сверток.
– Теперича назначат вместо Ремезова какого-нибудь дундука вшивого, намаемся…
Наташа отыскала Зинку у дороги.
Подруга сидела на пыльной траве в ожидании попутки.
Лицо ее в багровых пятнах казалось заплаканным.
– Тошнит?
Наташа положила узел Зинке на колени.
– Держи, пригодится!
– Честное слово, Наток, я не думала, что лейтенанта упекут в штрафбат… Это в тот день было, помнишь, когда мы с тобой котел чистили… Повар все любезничал со мной, гадости всякие рассказывал, а потом и говорит: что вы, девчонки, дурака валяете, все равно скоро на фронт отправят, а вам ведь, глупеньким, так легко от армии избавиться, стоит только случайно от доброго человека забеременеть… Вечером пошла я к тому дворику, где коза блеяла, а навстречу лейтенант с котелком, а в котелке молоко… Потрепались малость, да и пошли к нему молоко пить, и тут я воспользовалась моментом, а он как будто этого ждал… Видишь, не прогадала, отправляюсь в глубокий тыл… А лейтенант выживет и в штрафбате, обязательно выживет.
– Да не канючь… Чего там… Ты у нас дезертир на законных основаниях.
– Да, дезертир! Подыхайте тут без меня под бомбами!..
– Прекрати истерику! Успокойся. Теперь тебе надо о будущем ребенке думать.
– Вот именно. Как это хорошо – пеленать младенца и подниматься ночью не по тревоге, и не на дежурство у рации, и не на пост…
– Завидую.
– Не ври, Наток! Ты же о медали мечтаешь…
– А что – вон в соседней роте шпионскую связь засекли. Так всему подразделению радистов по награде досталось.
– Ты возьми да капни в особый отдел на Верочкиного ухажера – глядь, и орден дадут за бдительность.
– Сучка ты, Зинка, все-таки, сучка!
– Гав! Гав!
Зинкино лицо, отекшее и жалкое, исказилось насмешкой и болью.
– Укушу!..
Но подруги не успели разругаться.
Из-за поворота показалась машина.
В кузове маячила одинокая фигура.
Пыль густо стелилась на обочину.
– Наток, прости, что я тебя на курсы потянула, а сама сбегаю – хочется урвать кусочек жизни, а я сумею, вот увидишь, сумею, только береги себя, может, когда-нибудь и придется свидеться, прости, ох, и смутно мне, хоть давись, – прости, да девчонки пусть на меня зла не имеют, у самих как еще сложится – неизвестно; дура я, полная дура, была бы поумней, глядишь, за Ремезова бы замуж выскочила…
Наталья Петровна, запинаясь, шла и шла вдоль бесконечного церковного забора.
В роте так никогда и не узнали, кого родила Зинка…
Наталья Петровна чувствовала, как тяжелеют с каждым шагом проклятущие бананы.
И о судьбе лейтенанта Ремезова тоже…
Шустрый лейтенантик, заменивший штрафбатника, построил отделение возле РУКа.
Был он молоденький, рыжеватый, в лихо заломленной фуражечке, и кого-то напоминал Наташе.
– Не пора ли обедать?
Настя высунулась из шеренги.
– Живот сводит.
Лейтенантик молча оценил внушительные пропорции голодной радистки, забавно покачал головой.
– Да не томите, товарищ лейтенант!
– Значит, есть приказ… Командировать одного человека на летучку. Особое задание командования у линии фронта… Ротный так и сказал: особое задание… Не знаю, кого выбрать, познакомиться как следует не успел…
– Можно мне на летучку?
Верочка сделала два шага вперед.
– Я не подведу.
Лейтенантик прошел вдоль строя, остановился перед Верочкой, и все увидели, что он чуть выше ее, да и то из-за фуражки.
– Будут другие предложения?
Командир вернулся назад и уставился неподвижными глазами на замершую Настю.
– Кто еще запишется в добровольцы?
Откуда-то появился Санушкин с котелком в вытянутых руках, но сейчас же попятился назад, прячась за машину.
– Вы, товарищ лейтенант, не думайте, что Верочка у нас робкая…
Настя часто заморгала.
– Она очень серьезная и упрямая, даже боевая.
– Значит, решено… Разойдись!
– Не ожидала от тебя такой прыти.
Наташа поправила Верочке загнутый воротничок.
– Возвращайся скорее.
– Может, лейтенанта Ремезова встречу…
Верочка нагнулась и сорвала мятый одуванчик, побелевший наполовину.
– Ты знаешь, как только про летучку услыхала, сразу об этом подумала. Вышла и боюсь – как бы еще кто не вызвался…
Пушинки облепили рукава Верочки.
– Иди, собирайся…
Наташа вмяла сапогом в пыль отброшенный Верочкой одуванчик.
– Дорога не близкая…
Летучка не вернулась с задания.
Позже дошел слух, что ее накрыло при артналете…
Наталья Петровна добрела до конца забора.
Остановилась.
Закрыла глаза.
Выйдет мне эта очередь боком… Головушка проклятая раскалывается… Хорошо еще, что прямо у прилавка не сподобилась… Хирург в поликлинике сказал, что это последствия давнего фронтового происшествия… А все тот нелепый случай…
