был, сэр, взломщик, да? Вы когда-нибудь встречали взломщика, сэр? Отец меня водил на каникулах смотреть «Взломщика Раффлса». К нам такой же залез, как Раффлс, сэр?
– Без сомнения, это был… – начал мистер Эбни, когда вдруг осознал, кто спрашивает, и впервые обратил внимание, что во дворе полно мальчишек, целеустремленно простужающихся насмерть. Его манера «все мы друзья, обсудим-ка это любопытное дельце» тут же переменилась, и он превратился в рассерженного директора школы. Ни разу прежде я не слышал, чтобы он так резко говорил с учениками, многие из которых, пускай и нарушали правила, но были особами титулованными.
– А вы почему не в постелях? Немедленно возвращайтесь в спальни! Я накажу вас со всей строгостью, я…
– Звонить в полицию? – спросил Глоссоп, но никто ему не ответил.
– Я не потерплю такого поведения! – продолжал директор. – Вы простудитесь. Это безобразие! Всем по десять минусов за поведение. Я строго накажу вас, если вы немедленно не…
Его перебил спокойный голос:
– Эй, послушайте! – В круг света безмятежно шагнул Капитальчик – в халате, с дымящейся сигаретой в руке. – Послушайте! – Он выпустил облако дыма. – Все не так, вы ошибаетесь. Никакой это был не взломщик!
Вид паршивой овцы, окутанной сигаретным дымом, в дополнение к переживаниям вечера окончательно добил мистера Эбни. Не находя слов, он некоторое время размахивал в тишине руками, отбрасывая на дорожку гротескные тени.
– Что это у тебя во рту?! – выкрикнул он наконец. – Как ты смеешь курить сигарету?
– Сигары кончились, – благодушно объяснил мальчишка.
– Я же запретил… я предупреждал… Десять минусов за поведение! Я не потерплю… Пятнадцать минусов!
Истеричные выкрики Капитальчик оставил без внимания.
– Если хотите знать, – улыбнулся он самодовольно, – этот тип нацелился на кое-что подороже, чем посеребренные ложки. Да, сэр! Полагаю, это был Бык Макгиннис или Чикаго Эд, или кто-то в том же роде, а охотился он за мной! Они давно на меня глаз положили. Бык пытался меня похитить осенью 1907 года, а Эд…
– Ты меня слышал? Немедленно вернись в…
– Не верите, так я статью в газете покажу! У меня целый альбом с вырезками. Как только печатают заметку про меня, сразу вырезаю и клею в альбом. Пойдемте, прямо сейчас покажу про Быка. Это было в Чикаго, и он точно уволок бы меня, если бы не…
– Двадцать минусов!
– Мистер Эбни! – перебил голос из-за моей спины.
До сих пор стоявшая там особа молча наблюдала, выжидая, должно быть, перерыва в беседе.
Все разом подскочили, будто хорошо слаженный кордебалет.
– Кто там? – выкрикнул мистер Эбни. Судя по голосу, нервы у него были на пределе. – Кто говорит?
– Позвонить в полицию? – спросил Глоссоп и вновь остался без ответа.
– Я – миссис Шеридан, сэр. Вы ждали меня сегодня вечером.
– Миссис Шеридан? А… Я думал, вы приедете на такси. Я ждал… ну, то есть… э-э… машину.
– Я пришла пешком.
У меня возникло странное ощущение, что голос этот я уже слышал. Не двигаться она велела шепотом, а может, так показалось в моем оглушенном состоянии, но когда заговорила громче, я уловил знакомые интонации. Голос затронул какую-то струну в памяти, и я с любопытством навострил уши.
Однако ничего определенного не вспомнилось. Я все так же терялся в догадках.
– Вот один из грабителей, мистер Эбни, – продолжала она.
Заявление произвело сенсацию. Мальчики, прекратившие было верещать, грянули с новой силой. В предложении Глоссопа позвонить в полицию мелькнула нотка надежды. Миссис Атвелл взвизгнула. Все, включая учеников, двинулись к нам.
Впереди шел дворецкий Уайт с фонарем. Я почти сожалел, что вынужден их разочаровать.
Первым узнал меня Огастес Бэкфорд и наверняка поинтересовался бы, приятно ли сидеть на гравии в зимнюю ночь или из чего сделан гравий, но тут заговорил директор:
– Мистер Бернс! Боже мой… что вы тут делаете?
– Возможно, сэр, мистер Бернс располагает сведениями о том, куда побежал грабитель, – предположил Уайт.
– Располагаю любыми, кроме этих, – развел я руками. – Полезных сведений у меня сколько угодно, но куда он побежал, понятия не имею. Знаю только, что плечо у него – настоящий таран, действие которого мне пришлось испытать на себе.
Позади кто-то тихонько ахнул, и я обернулся. Очень хотелось увидеть женщину, чей голос всколыхнул мою память, но света от фонаря не хватало, и во мраке проступал лишь силуэт. Я чувствовал, что и она пристально разглядывает меня.
– Я разжигал трубку, – стал я объяснять, – когда услышал визг…
Из толпы по ту сторону фонаря донесся смешок.
– Это я визжал, – сообщил Капитальчик, – как резаный, честное слово! А что делать, если только заснул и вдруг какой-то бандюга выдергивает тебя из постели одним махом? Он хотел мне рот ладонью зажать, а в темноте попался лоб, ну я и завопил. Перепугал его небось до смерти! – Мальчишка снова хихикнул и затянулся сигаретой.
– Не смей курить! – вновь завелся директор, заметив тлеющий огонек. – Сейчас же выброси сигарету!
– Да забудьте вы о ней наконец! – отмахнулся Капитальчик.
– А затем, – подхватил я, – кто-то выскочил из темноты и врезался в меня, после чего мой интерес ко всему вокруг на время пропал… – Я вновь обернулся к незнакомке, которая так и стояла вне освещенного круга. – Может, миссис Шеридан объяснит нам, что случилось?
Я не рассчитывал, что ее рассказ принесет какую-либо практическую пользу, просто хотел, чтобы она заговорила снова.
Первых же слов оказалось достаточно! Теперь стало ясно, чей это голос. Как вообще можно было сомневаться?! Я не слышал его пять лет, но не забуду до конца жизни, сколько бы ни прожил.
– Мимо меня кто-то пробежал, – начала она. Я едва понимал ее слова, сердце колотилось, голова шла кругом. Невероятное не укладывалось в сознании. – Мне показалось, что он скрылся в кустах.
Глоссоп что-то пробубнил, и из ответа Эбни я понял, что тот опять предложил позвонить.
– Думаю, в этом нет… э-э… острой необходимости, мистер Глоссоп. Несомненно, он… э-э… давно сбежал. Давайте лучше все вернемся в дом. – Директор повернулся к смутному силуэту рядом со мной. – А вы, миссис Шеридан, должно быть, утомлены путешествием и… э-э… непривычным волнением. Миссис Атвелл покажет вам, где… э-э… вашу комнату.
Все зашевелились. Уайт, видимо, поднял фонарь или шагнул вперед, в результате чего фигура женщины обрела четкость, ясно выступив в желтом сиянии.
Я увидел те самые большие глаза, что глядели на меня точно так же серым лондонским утром две недели назад с выцветшей фотографии.
От всего, что не давало мне заснуть после того вечера, наутро осталось лишь неясное беспокойство, да еще негодование, но скорее против судьбы, чем в чей-то персональный адрес. Изумление не длится долго, и то, что мы с Одри через столько лет очутились под одной крышей, больше меня не поражало. Так, случайное совпадение, которое я отодвинул в сторону, чтобы поразмыслить о действительно важном: в мою жизнь вернулась Одри, как раз когда я, казалось бы, окончательно от нее избавился!
Негодование росло. До чего же подлые трюки выкидывает судьба! Синтия мне доверяет – прояви я слабость, пострадаю не один. Меж тем что-то подсказывало: проявлю непременно. Как останешься сильным, когда при одном виде бывшей невесты мучают тысячи воспоминаний.
Тем не менее бороться я буду, так легко не сдамся! Самоуважение этого требовало, и я клятвенно обещал, за что был вознагражден некоторым проблеском энтузиазма. Мне не терпелось испытать свою стойкость.
Возможность представилась после завтрака. Одри стояла на дорожке перед домом, почти на том же месте, где мы встретились накануне. Заслышав мои шаги, она подняла взгляд, а затем решительно вздернула подбородок. Такое выражение я замечал у нее еще в дни нашей помолвки, но не придавал значения. Господи, сколько же тупого самодовольства было во мне тогда! Даже ребенок, если он еще не нырнул с головой в самолюбование, сумел бы разгадать смысл – объявление войны.
Что ж, тем лучше! Я ринулся в бой.
– Доброе утро!
– Доброе утро.
Наступила пауза, которой я воспользовался, чтобы собраться с мыслями.
На Одри я смотрел с любопытством. Время изменило ее, но только к лучшему. В ней чувствовалась спокойная сила, которой я не видел прежде. Возможно, просто не замечал, но вряд ли – наверняка это результат пяти прожитых лет. Одри через многое прошла и обрела уверенность в себе. Меж тем внешне она изменилась удивительно мало –
