такая же легкая и стройная. Разве что чуть бледнее, а ирландские глаза стали старше и смотрят чуть жестче, только и всего.
Я вдруг опомнился, поймав себя на слишком откровенном разглядывании. Ее бледные щеки окрасил легкий румянец.
– Не надо! – Она раздраженно отвернулась, мигом развеяв сентиментальную нежность, закравшуюся было мне в сердце.
– Каким ветром тебя к нам занесло? – поинтересовался я. Одри молчала. – Не подумай только, что я сую нос в твои дела. Просто любопытно, с чего вдруг такое совпадение.
Она порывисто обернулась, лицо ее утратило прежнюю жесткость.
– О, Питер! – вздохнула она. – Мне очень жаль… Я так виновата!
Позабыв о благородстве, я воспользовался представившимся шансом. Почти сразу пожалел об этом, но… мне было горько, а горечь частенько толкает на дешевые выходки.
– Виновата? – поднял я брови с фальшивым удивлением. – В чем же?
Она опешила, как я и рассчитывал.
– Ну… в том, что случилось.
– Да что ты, милая! Любой на твоем месте совершил бы ту же ошибку. Ну как было не принять меня за грабителя!
– Да при чем тут это! Я о том, что было пять лет назад.
Я расхохотался. Не хотелось, но я постарался и с удовольствием отметил ее раздражение.
– Неужто до сих пор переживаешь? – Я вновь усмехнулся, беспечный и жизнерадостный в это прекрасное зимнее утро.
Короткий миг, когда мы еще могли потянуться друг к другу, миновал. Блеск в ее синих глазах означал, что между нами опять война.
– Так и думала, что ты легко забудешь! – бросила Одри.
– Да мне было-то всего ничего – в двадцать пять лет сердца не разбиваются.
– Твоему сердцу, Питер, вообще ничто не угрожает.
– Это комплимент или наоборот?
– В твоем понимании, возможно… но вообще-то я имела в виду недостаток человечности.
– Ничего себе комплимент!
– Я сказала, в твоем понимании.
– Если у тебя такое впечатление, пять лет назад я был личностью странноватой.
– Да уж.
Она говорила с задумчивым холодком, будто разглядывала сквозь годы неведомое насекомое. Я и сам уже привык отстраненно смотреть на того, кем был когда-то, но некоторую привязанность к нему сохранял, а потому ощутил досаду.
– Должно быть, на твой взгляд, я был чудовищем.
– Должно быть.
Мы помолчали.
– Я не хотела ранить твои чувства, – вновь заговорила она. Вот это было обиднее всего. Я-то как раз рассчитывал ее поддеть, а вот она не притворялась и впрямь испытывала передо мной – и тогда, и сейчас – неподдельный ужас. Борьба оказалась неравной. – Ты бывал очень добр… когда старался.
Да, лучшей похвалы мне, похоже, от нее не дождаться.
– Ладно, – хмыкнул я, – довольно перемывать косточки мне тогдашнему. Каким бы я ни был, ты от меня избавилась. Лучше подумаем о насущном. Что нам теперь делать?
– Полагаешь, ситуация неловкая?
– Еще бы.
– Значит, одному из нас придется уехать?
– Вот именно.
– Ну, я-то не могу.
– Я тоже.
– У меня в школе дело.
– Как и у меня.
– Мне позарез надо быть здесь.
– Как и мне.
Она прищурилась, глядя на меня.
– Миссис Атвелл сказала, что ты тут преподаешь.
– Да, выступаю в роли учителя, чтобы изучить школьную систему.
Она пожала плечами.
– Зачем это тебе?
– А что такого?
– Но ты же… Раньше у тебя все было хорошо.
– Сейчас еще лучше – я работаю.
Одри помолчала.
– Получается, тебе уезжать нельзя. Так?
– Ну да.
– Но и мне тоже!
– Что ж, придется нам мириться с неловкостью.
– А откуда, собственно, неловкость? Я так поняла, ты больше не… переживаешь.
– Нисколько. Я даже помолвлен.
Чуть вздрогнув, она молча поковыряла гравий носком туфли. Наконец проговорила:
– Поздравляю.
– Спасибо.
– Надеюсь, ты будешь счастлив.
– Не сомневаюсь.
Она вновь умолкла, и я подумал, что мое признание дает право поинтересоваться и ее личной жизнью.
– Как же ты тут очутилась?
– История довольно долгая. Когда мой муж умер…
– О!
– Да, три года назад. – Голос ее звучал ровно и как-то резковато. Причину я узнал позже, а тогда приписал нежеланию рассказывать о любимом человеке. От мысли, что я ей неприятен, стало еще горше. – Потом я долго жила одна…
– В Англии?
– Нет, в Америке. Мы уехали в Нью-Йорк сразу же после того как… как я написала тебе. С тех пор я жила там и вернулась в Англию всего месяц назад.
– А что привело тебя в Сэнстед?
– Пару лет назад я познакомилась с мистером Фордом, отцом мальчика, который здесь учится. Директору школы требовался помощник, и Форд рекомендовал меня.
– Эта работа так важна для тебя? Ну, в смысле… – прости, если затрагиваю личную тему, – мистер Шеридан не…
– Нет, денег он не оставил.
– А кто он был? – сорвалось у меня.
Я чувствовал, что говорить об умершем ей больно, во всяком случае со мной, но тайна Шеридана мучила меня все пять лет. Очень уж тянуло узнать что-нибудь о человеке, который перевернул мою жизнь, даже не появившись в ней.
– Художник, друг моего отца.
Я жаждал подробностей – какой он был из себя, как говорил, чем отличался от меня, – но было ясно, что Одри не расположена о нем говорить, и я с неохотой подавил свое любопытство.
– Значит, у тебя только и есть эта работа?
– Вот именно. Если и у тебя то же самое, деваться некуда.
– Некуда, – эхом откликнулся я.
– Тогда хоть постараемся не портить друг другу настроение.
– Конечно.
Ее глаза удивленно распахнулись, окидывая меня таким знакомым взглядом.
– А ты похудел, Питер.
– Правда? Много страдал, наверное… а может, упражнялся.
Одри отвела взгляд и закусила губу.
– Ты ненавидишь меня, – бросила она, – и все эти годы ненавидел. Что ж, ничего удивительного.
Развернувшись, она медленно двинулась прочь, и тут я осознал, насколько низко себя веду. С самого начала беседы только и стараюсь кольнуть побольнее, упиваюсь мелкой местью. За что? Во всем, что случилось пять лет назад, я виноват сам… Нельзя позволить ей уйти вот так! Я чувствовал себя последним негодяем.
– Одри! – окликнул я. – Она остановилась. Я подбежал к ней. – Одри, ты ошибаешься! Если я кого и ненавижу, то только себя. Я все понял, поверь! – Губы ее чуть приоткрылись, но она молчала. – Я понимаю теперь, почему ты так поступила. Вижу, каким я был в те дни.
– Ты так говоришь, чтобы… помочь мне, – тихо произнесла она.
– Нет, я уже долгие годы так думаю!
– Я очень скверно обошлась с тобой.
– Ничего подобного! Некоторым мужчинам просто необходима… встряска. Рано или поздно они получают свое. Так уж вышло, что я получил от тебя, но это не твоя вина. Мне все равно бы досталось! – Я усмехнулся. Судьба караулила меня за углом, ей требовалось орудие… и тут подвернулась ты.
– Прости меня, Питер.
– Ерунда! Ты вбила мне в голову немного здравого смысла, вот и все. Вразумление требуется каждому, но большинство получают его мелкими порциями, неощутимо. Деньги долго оберегали меня, и когда я тебя встретил, то получил все разом.
– Ты великодушен.
– Да ну, брось! Всего лишь вижу яснее, чем прежде. В те дни я вел себя по-свински.
– Нет!
– Да-да! Ладно, не будем из-за этого ссориться.
В доме прозвонили к завтраку, и мы повернули к двери. Когда я отступил, пропуская Одри, она задержалась на пороге.
– Питер… Давай и правда поступим разумно, – заговорила она быстро. – Чтобы избежать неловкости, притворимся, будто мы старые друзья, когда-то разбежались из-за недоразумения, а теперь снова встретились – и опять друзья! Давай? – Она протянула руку. С улыбкой, но взгляд был серьезен. – Так что, Питер, мы добрые друзья?
Я пожал ей руку и кивнул.
– Добрые старые друзья.
Мы отправились завтракать. На столе рядом с моей тарелкой лежало письмо от Синтии.
1
Привожу письмо полностью. Написано оно было на борту яхты «Русалка», стоявшей на якоре в гавани Монако.
Мой дорогой Питер, где же Огден? Мы каждый день ждем его, миссис Форд извелась от беспокойства. Она без конца спрашивает, нет ли новостей, и я уже устала отвечать, что от тебя ничего не слышно. У тебя наверняка полно возможностей похитить мальчика, поторопись! Мы полагаемся на тебя.
Пишу на бегу, Синтия
Это краткое деловое послание я перечитал несколько раз в тот день, а затем и вечером после ужина, размышляя над ним в одиночестве. Затем вышел из дома и решил прогуляться к деревне.
На полпути я вдруг понял, что следом кто-то идет. Вечер
