вино, то жизнь моя…»
Она с нажимом произносит реплику из известной пьесы. В тоне ее сквозит пренебрежение, манеры развязны – она не опускается, а падает на колени рядом с Тобэем. Тобэй тоже, под действием сакэ, разговаривает громче обычного.
Тобэй. Слушай, Ёнэхати, сегодня тебе следовало бы приберечь яд своих укусов. А раз решила жалить – я отвечу тем же. Я долго был терпелив с тобой, позволял себя дурачить и прощал насмешки, раз уж они тебя забавляли. Но теперь мне все это наскучило. Ведь ты же бросаешься на гостя оттого, что уже не можешь придумать, под каким бы предлогом ему отказать. Но Тобэй, над которым ты издеваешься, не станет цепляться за одну лодку, когда на реке Фукагава всегда можно пересесть в другую. Разве мало женщин?.. А тебе – тебе пошло бы торговать амулетами против такой напасти, как гордыня. Неблагодарная! Знать тебя не хочу!
Ёнэхати. Ах, как я испугалась!
Прислонившись спиной к выступу парадной ниши, она безмятежно смотрит в лицо Тобэю. Тобэй в большом волнении.
Тобэй. Так тебе все равно? Напрасно! (Он выкрикивает эти слова очень громко.)
Ёнэхати. То-сан, прошу вас, говорите тише. Я отлично все слышу. Конечно, женщин много. Но это для вас, баловней здешних мест, так называемых знатоков. Я же – «неблагодарная», «гордячка», и для меня нет других мужчин, кроме Тандзиро, я ни на кого другого не могу смотреть. А если бы и могла… (Она словно обдумывает каждое слово.) У меня ведь есть обязательства – и здесь, и там… (Плачет.) Хотя я благодарна вам, как никому на свете, существуют еще два человека, которые… (Эти слова произнесены с болью, но она справляется с собой и вновь принимает насмешливый вид.) Мой выбор невелик! (Сложив руки на груди, она склоняет голову и опускает глаза.)
Тобэй (после некоторого раздумья). Неужели ты думала, что Тобэй удовольствуется этой жвачкой из пустых фраз? Со мной номер не пройдет! Каким бы ни был бойким твой маленький злой язычок, послушай теперь меня. Сверкающая золотая наживка, свинцовый груз обязательств и срок найма, долгий, как бамбуковое удилище, – вот что ты имела. Но теперь ты ловишь рыбку в Фукагаве и сама забрасываешь крючок, где тебе нравится. А помнишь ли, кто тебе помог? Ты самодовольно расставила в ряд свои удочки из бамбука высшего сорта и ждешь богатого улова, но ведь твой улов держится на тонкой, очень тонкой леске! Ты же сама, как угорь под ножом повара, способна лишь юлить из стороны в сторону…
Ёнэхати. То-сан, хоть река и близко, даже рокоту волн не заглушить вашего брюзжания!
Тобэй (неожиданно приходит в ярость). Ну, рыбачка…
Замахивается на Ёнэхати своей длинной курительной трубкой. Ёнэхати вся сжимается, и на глазах ее появляются слезы.
Ёнэхати. Раз вы меня так ненавидите, то можете ударить, хоть совсем убейте! Я же все вам открыла, неужели ваше сердце глухо? Да если вы меня сейчас убьете, то это будет моей счастливой судьбой! (Опять возвращается к насмешливому тону.) И заведение наше сразу разбогатеет!
Тобэй. Что ты такое говоришь! Стыда у тебя нет! До чего дошла! Связалась с этим Тандзиро, с нищим… Это он тебя научил вытягивать у людей деньги?
Ёнэхати (с искаженным от гнева лицом). То-сан, я прошу вас прекратить! Пусть даже эти гадкие слова вырвались у вас случайно, не говорите так! Обо мне – все, что угодно, но не троньте Тандзиро! Бедный, измученный Тан-сан – из-за него я не только теряю ум и забываю приличия, я жизнь свою готова отдать. Сказала же я: если вы меня убьете сейчас, то это принесет доход всему заведению? Так вот, слушайте. Если в этих стенах примет смерть блаженная Ёнэхати, то немало людей, которые страдают в оковах долга, в путах страсти, захотят унести с собой отсюда хоть щепочку на память, и станет эта щепочка их амулетом. Мне назначат посмертное имя и обязательно будут добавлять к нему слово «верная». А я сама к тому времени уже обзаведусь хозяйством в раю, на улице, отведенной новоселам. Поскольку вы всегда были моим благодетелем, вас я и попрошу поручиться за меня перед домохозяином на том свете.
Наговорив дерзостей, которые – она знает это – неизбежно должны привести к ссоре, Ёнэхати до краев наливает в чайную чашку сакэ и залпом выпивает. Тобэй смотрит на нее широко раскрытыми глазами.
Тобэй. Ну, это слишком! У меня нет слов…
В это время по лестнице поднимается хозяин заведения, Бундзо. Несмотря на то что ему уже за пятьдесят, он отнюдь не выглядит старым – в духе здешних мест. На нем клетчатое кимоно на вате, перехваченное узким шелковым поясом лилового цвета. В рукаве тяжелая серебряная трубка.
Бундзо. Здравствуйте, То-сан!
Тобэй. О, папаша! Последнее время вас что-то не видно…
Бундзо. А я теперь хожу слушать одного рассказчика, который выступает довольно далеко отсюда.
Тобэй. Где же?
Бундзо. В квартале Кобики. Это Рёсай, он – лучший во всей Японии, народу полно и днем, и ночью.
Тобэй. Ах вот что? Но все-таки далеко!
Ёнэхати. Папочка, выпей!
Она подает Бундзо рюмочку, которую тот принимает, но ставит на пол. Тобэй в это время решительно поднимается, чтобы уйти.
Тобэй. Ну, вы тут, пожалуйста, отдыхайте, а я пошел дальше, в Сагатё.
Бундзо. Но почему? У них же нет ничего хорошего…
Ёнэхати. Это я виновата.
Тобэй. Уж не знаю, кто виноват, но ты понимаешь свой долг так, как тебе удобно. Я же не вижу от тебя благодарности. И куда девалось мое мужское самолюбие? Ведь я не раз винил во всем себя и возвращался к тебе снова и снова. А виновато твое хорошенькое личико: в нем причина всех бед! Но довольно слов, я и так наговорил лишнего, а нужно спокойно все обдумать. Однако я уверен, что в подобных случаях нельзя осуждать только мужчину.
Ёнэхати. Простите же меня и перед тем, как уйти, станьте опять прежним, не сердитесь!
Бундзо. Побудьте еще!
Тобэй. Нет. Но я загляну на обратном пути. У меня странное чувство: будто я – Тобэй из книги «Тацуми Фугэн». Тем более что у нас даже имена одинаковые. Как он, я трачу деньги, а в ответ получаю лишь презрение, и про меня тоже, как и про него, говорят, что я не способен понять сердце женщины. Какой я глупец! Мне следовало хотя бы поинтересоваться, что сулят звезды, – наверное, выпал несчастливый год. Нет, надо уходить!
Мужчина уходит… Что в этот миг у него на душе? О, Ёнэхати готова понять его. Ведь с
