вечно у нее грязь по углам!» — подумала про себя Реза, но промолчала, боясь спугнуть Люцку, поведение которой казалось ей все более странным.
Люцка между тем взяла керосиновую лампу, давно оставшуюся без стекла, подкрутила фитилек, чтобы ярче светила, и поставила ее на пол.
Украдкой взглянула в сторону Резы.
Затем, оставшись в одной нижней рубашке, задрала ее до пояса и, перегибаясь назад, точно ивовый прут и так и сяк пыталась увидеть то, чего увидеть так и не смогла, сколько ни пыжилась. Тогда она спустила рубашку сверху почти до колен и предприняла еще одну попытку...
Лицо ее застыло в напряженной гримасе.
Не удовлетворившись и этим осмотром, Люцина сняла со стены зеркало и поставила его на стул, прислонив к спинке.
Наконец-то надежды ее увенчались успехом!
В самый разгар ее увлеченного исследования кто-то снаружи стукнул по оконной раме; стекло задребезжало, рама затрещала. Вскрикнув, Люцка присела на корточки и мигом задула лампу.
Реза хохотала до упаду.
Дверь из хозяйской комнаты отворилась, раздраженный голос спросил:
— Что здесь происходит?
Однако в кухне уже было тихо как в гробу. Дверь со скрипом закрылась. Видимо, хозяйка и не очень-то рассчитывала получить ответ, прекрасно понимая, что после очередного вопроса кухарка у нее в долгу не останется...
Спустя минуту из угла, где стояла койка Резы, послышался громкий шепот:
— Что это ты там разглядывала, бесстыдница? Уж не думаешь ли ты, что я и впрямь подпортила тебе задок? А в окно, как пить дать, Ирка подглядывал! Завтра он у меня попляшет!
Люцка ничего не ответила, лишь всхлипывание, приглушенное подушкой, донеслось до Резы.
И, поворчав еще немного, старуха вскоре затихла.
На следующее утро сомнений не оставалось: с Люцкой творится что-то неладное. Стоя у огромной лохани, она мыла посуду после завтрака, как вдруг получила тычок в спину от Резы:
— Если уж ты наладилась спать, как цапля, то ногу одну подожми, а голову сунь под мышку!
Люцка взглянула на нее сонными глазами и, зашипев, точно от боли, схватилась руками за место пониже спины, которому вчера здорово досталось.
— Мало я тебе отвесила! — заключила Реза и снова с такой щедростью хлопнула Люцку по заду, что та даже пошатнулась. Но и на этот раз ни тени улыбки не промелькнуло на ее лице в ответ на грубые шутки кухарки, таким способом проявлявшей свою любовь.
Люцка упорно молчала. Домыв посуду, она по рассеянности не закрыла кран и даже бровью не повела, когда Реза, приковыляв, сделала это за нее.
Вот тут-то кухарка и впрямь испугалась, пристально посмотрела в глаза Люцины.
Черные, вытаращенные, зрачки вверх-вниз бегают, выдавая отчаянную работу мысли.
— Ты что? — тихо спросила Реза, но в этот миг на подоконник зимой и летом открываемого настежь окна кто-то бросил пачку писем, точь-в-точь как вчера! Люцка обернулась на знакомый звук — и увидела Рудольфа, нижнюю часть лица которого скрывала черная полумаска.
Сегодня он задержался дольше, вызывающе-гордым видом ответил на взгляд Люцки, и, наконец махнув ей рукой, не спеша пошел прочь.
Все это время, потеряв дар речи, Люцина не сводила с него глаз, а поданный ей знак рукой так поразил ее, что она рухнула бы на пол, не окажись сзади табуретки. Она плюхнулась на нее, руки ее упали и безвольно покачивались, голова поникла. Правда, на сей раз обошлось без крика.
— Господи Иисусе! — заголосила Реза над своей товаркой, вложив в эти слова такое сострадание, на которое только была способна. И даже подозрительно шипевшая на противне мука для заправки супа не удержала ее у плиты.
— Очнись, не то помоями окачу! — трясла она Люцину.
Запах подгоревшего жира ударил кухарке в нос, и, удостоверившись, что Люцка не упадет, она вернулась к плите.
— Из-за тебя, непутевая, подгоревшую похлебку подавать придется, — сухо бросила она, окончательно успокоившись. — Если б не шестнадцать ртов, как Бог свят, пришлось бы заново варить!
Люцка молчала, ломая руки до хруста в косточках.
— Так вот, слушай, — строго сказала Реза, — если ты и дальше думаешь дурью маяться, то я быстро приведу тебя в чувство или вышвырну вон, ясно?
— Сама не знаю, что со мной! — рыдала Люцка.
— Я женщина терпеливая, но всякому терпенью приходит конец, — сердилась кухарка.
По-детски заливаясь слезами, ручьем стекавшими по подбородку, Люцка чуть слышно произнесла:
— Вчера вечером... там, за окном... это был не Ирка!
— А кто? Может, сам Господь Бог, прости меня грешную?!
— Пани Реза... Это был он! Он, тот самый... В голосе Люцки слышалось торжество. — Он ведь потом приходил еще раз, к самой постели подошел, разбудил меня...
Реза уставилась на нее из-под очков, которыми пользовалась всегда, когда шинковала морковку и лапшу. Стараясь сохранять спокойствие, она спросила:
— А дверь ему кто открыл? Утром-то она заперта была...
Люцка на провокацию не поддалась.
— Он разбудил меня, — решительно продолжила она, — и спросил: «Это вы Люция Пержинова из Коштетиц?» Я от страху, конечно, ни слова, только головой кивнула. «Я, — говорит, — пришел к вам за тем, без чего мне не жить!» Я бы спросила, за чем же это он пришел-то, да язык у меня как присох, но он понял, о чем я хочу спросить, сдернул свою черную маску и ка‑ак лязгнет зубами... А они у него торчат между ушей... и щек вовсе нет...
— Много ты там увидела! Ночью темень была, хоть глаз выколи! — оборвала ее Реза.
— Да нет же, светло было как днем, сегодня полнолуние! — упрямилась Люцка.
— Какое еще полнолуние, дурочка ты набитая! Луна покамест еще молодая, да если б и налилась — нам-то от этого ни холодно, ни жарко: светит-то в те окна, что выходят во двор... За все сорок лет, что здесь обретаюсь, не припомню, чтобы солнце или луна к нам в кухню заглядывали! Неоткуда им тут взяться! — кипела Реза.
Никакие доводы на Люцину не действовали.
— Вот такая там у него дырища! — она широко растянула пальцами уголки рта. — Он надо мной склонился и пробор... пор... брр...
Пальцы она все еще держала во рту, и разобрать конец фразы было невозможно. Схватившись за виски, она тихо и
