это своими глазами.
Тут Хайди подняла голову.
– Иди-ка сюда, Петер! – крикнула она ему.
– Не пойду! – отозвался он.
– Иди-иди, надо! Иди, мне одной не справиться, ты мне должен помочь. Иди скорее! – торопила Хайди.
– Не пойду! – повторил он.
Тут Хайди пробежала немного в горку, потом остановилась и с горящим взором крикнула вверх:
– Петер, если ты сейчас же не придёшь, то я сделаю такое, что тебе точно не понравится. Можешь мне поверить!
Эти слова сразили Петера, и его охватил страх. Он сделал нечто дурное, о чём не должен был знать ни один человек. До сих пор он радовался тому, что сделал, но сейчас Хайди говорила так, словно она всё знала, а всё, что она знала, она рассказывала своему деду, а её деда Петер боялся как никого другого. Если он только узнает, что произошло с креслом! Страх душил Петера всё сильнее. Он встал и пошёл к Хайди, ожидающей его внизу.
– Я иду, но тогда и ты не сделаешь этого, – сказал он с такой кротостью, что Хайди стало его жалко.
– Нет-нет, теперь не сделаю, – заверила она. – Идём со мной, это совсем не страшно – то, что ты должен сделать.
Дойдя до Клары, Хайди распорядилась, чтобы они крепко взяли её под руки – с одной стороны она, с другой Петер – и подняли. Это у них очень хорошо получилось, но дальше предстояла более трудная задача. Ведь Клара не могла стоять, как же можно её удерживать и вести вперёд? Хайди была слишком мала, чтобы на её руку можно было опереться.
– Обними меня за шею, очень крепко, вот так. А Петера держи под руку и опирайся на неё, тогда мы сможем тебя нести.
Но Петер ещё никому не подавал руку для поддержки. Клара хоть и цеплялась за его руку, но он её даже не сгибал, а повесил плетью вдоль туловища.
– Не так, Петер, – решительно сказала Хайди. – Согни руку в локте, а Клара свою руку просунет тебе под локоть и сможет опираться на твою, а ты ни за что не должен её ослаблять, и тогда мы пойдём вперёд.
Петер подчинился. Но вперёд они продвигались не очень хорошо. Клара была не такой лёгкой, а пара поддерживающих – слишком неравная по росту. Одна сторона была ниже, другая выше, из-за этого опора была очень ненадёжной.
Клара пробовала немного опираться и на свои ноги, но тут же снова подгибала их.
– А ты топни как следует, – предложила Хайди, – тогда после этого уже не будет так больно.
– Ты думаешь? – боязливо спросила Клара.
Но послушалась и отважилась твёрдо ступить на землю, потом второй ногой, но при этом слабо вскрикнула. Затем снова подняла первую и приставила её.
– Вот так уже не очень больно, – сказала она, обрадовавшись своему открытию.
– Давай ещё раз, – горячо настаивала Хайди.
Клара сделала это, и ещё раз, и ещё и вдруг закричала:
– Я могу, Хайди! О, я могу! Смотри! Смотри! Я могу делать шаги, один за другим.
Хайди, казалось, возликовала ещё больше.
– О! О! Неужели ты правда можешь сама переставлять ноги? Ты можешь теперь ходить? Ты правда можешь сама идти? О, если бы сейчас пришёл дед! Теперь ты сама можешь ходить, Клара, ты можешь ходить! – восклицала она раз за разом, торжествуя.
Клара крепко держалась за своих поводырей обеими руками, но с каждым шагом она становилась немного увереннее, это смогли почувствовать все трое. Хайди была просто вне себя от радости.
– О, теперь мы каждый день сможем вместе ходить на пастбища и по всем Альпам, куда захотим! – восклицала она. – И ты теперь всю свою жизнь будешь ходить, как я, и тебя больше не будут возить в кресле, и ты выздоровеешь. О, это самая большая радость, какая только может быть!
Клара соглашалась с этими словами всем сердцем. Конечно же она не знала большего счастья на свете, чем стать когда-нибудь здоровой и ходить, как все люди, а не проводить убогие дни прикованной к креслу.
Оставалось совсем недалеко до цветочного луга. Уже было видно, как мерцали под солнцем золотые розочки. Вот они дошли до зарослей голубых колокольчиков, сквозь которые приглашающе проглядывала прогретая солнцем земля.
– А мы не могли бы здесь сесть? – спросила Клара.
Того же хотела и Хайди, и дети уселись среди цветов. Клара впервые опустилась на сухую, тёплую альпийскую землю; это было ей неописуемо приятно. Теперь вокруг неё кивали головами колокольчики, поблёскивали жёлтые розочки, красный золототысячник, и всё это тонуло в сладком аромате коричневых колбочек, пряных прунелл. Всё было так красиво, сказочно красиво!
Хайди соглашалась с ней, что и правда, так красиво тут ещё никогда не было, и она совсем не знала, откуда у неё в сердце такая радость. Но тут Хайди вдруг вспомнила, что Клара выздоровела; и к её радости от красот прибавлялась другая, ещё бо́льшая радость.
Клара совершенно притихла от блаженства и восхищения тем, что она видела, и теми перспективами, которые открывались перед ней в силу только что пережитого. Огромное счастье просто не умещалось в её сердце, а сияние солнца и цветочный аромат к тому же захватывали её чувством восторга, от которого она совершенно онемела.
Петер тоже лежал на земле посреди цветочного поля тихо и не шевелился, потому что он крепко заснул.
Тихо и ласково веял ветерок под прикрытием скал и шелестел наверху листвой в зарослях. Время от времени Хайди снова вставала и бежала то туда, то сюда, потому что всегда где-то было ещё лучше, цветы – ещё гуще, благодатный аромат – ещё сильнее, и всюду ей надо было присесть и оглядеться.
Так проходили часы.
Солнце уже давно перевалило через полдень, когда небольшая группа коз с самыми серьёзными намерениями заявилась на цветочный склон. Это было не их пастбище, их сюда никогда не водили, потому что им не нравилось пастись среди цветов. Они имели вид посланников, впереди шагал Щегол. Козы, очевидно, вышли в поход в поисках общества людей, которые их так надолго бросили на произвол судьбы и, вопреки всякому порядку, не возвращаются, а козам ли не знать их расписание. Когда Щегол обнаружил пропажу из трёх человек на цветочном поле, он издал громкое блеяние торжества, и тут же его подхватил целый хор, и, радостно блея, они все подбежали к детям.
От такого гомона Петер проснулся. Но ему пришлось сильно тереть глаза, потому что во сне он только что видел, что кресло-каталка снова стоит, цело и невредимо, перед хижиной, и перед самым пробуждением он чётко видел, как золотые гвоздики обивки блестят на солнце, но, проснувшись, обнаружил, что это были жёлтые блестящие цветочки на земле. Тут к Петеру вернулся страх, который он было потерял при виде во сне невредимого кресла. Хотя Хайди и пообещала ему ничего не делать, страх в Петере всё равно ожил, ведь правда могла открыться и другими путями. И он снова кротко и послушно позволил сделать себя поводырём и выполнил всё в точности так, как хотела Хайди.
Когда все трое снова вернулись на пастбище, Хайди
