в штате Нью-Йорк вы подлежите ответственности по уплате долгов и… вы помните то пустяковое дело по лесному участку?
— Думаю, это разумное предложение, — сказал судья Филден. — Я всегда говорил, что этот лесной надел не доведет тебя до добра, если твоя жена о нем узнает и даст делу ход. Считаю, тебе лучше принять предложение.
— А что она станет делать — женщина, да еще одна? Что делать детям? Нельзя человеку вот так отказываться от семьи.
— Это не должно вас беспокоить, — ответила мисс Лоуренс. — Миссис Бизли не скрывает своих планов. Она намеревается расширить дом пристройками и взять постояльцев. Ее сестра выйдет замуж за мистера Ханта, что вам, несомненно, известно. Дети получат надлежащее образование. Вам нет никакой нужды опасаться за семью.
— А как же я? Я… можно мне с ней поговорить?
— Я настоятельно рекомендовала своей доверительнице воздержаться от этого. Она уехала на все лето в тихое живописное место. Ей нужен длительный отдых, а мы, сами понимаете, могли бы к обоюдному согласию разрешить это дело.
— На все лето в живописное место, пристройки к дому… Вы, похоже, нашли в ее собственности куда больше, чем я, — язвительно усмехнулся мистер Бизли.
— Весьма вероятно, — любезно ответила мисс Лоуренс. — Вот соглашение. Можете принять или отвергнуть предложение.
— А если не приму? Что вы тогда сделаете?
— Ничего. Если вы настаиваете, можете и дальше жить здесь. И самостоятельно выплачивать долги. Несомненно, вы сможете найти работу у друзей и соседей.
Мистер Бизли выглянул в окно. Вокруг лавки Ханта собралась небольшая толпа, и каждому вновь прибывшему рассказывали о происшедшем. Те хлопали себя по бедрам и заливались смехом.
Судья Филден сдержанно улыбнулся и поднял оконную раму.
— Все вымели подчистую! — услышал он скрипучий голос Стерджиса Блэка. — Нет даже кошек, чтобы их пинать! Не на кого орать! Некого пороть! Нечего есть! Вы бы слышали, как он молотил в дверь!
— А еще всюду квартирантку приплетал, лишь бы жену позлить, — прокаркал старый Сэм Уайли. — Вот это, похоже, и стало последней каплей.
— Ну, он всегда был предприимчивым человеком, — вставил Хорас Джонсон. — Лучше спекулировать землей жены, чем руками-то работать. Кажется, работенку ему придется-таки поискать.
— Только вот найдет он ее не быстро и не здесь, разве что Сэм Хант его возьмет, — взвизгнул в ответ Уайли.
— У вас бумага готова? — надрывно произнес мистер Бизли. — Я подпишу.
Домик
— Почему бы и нет? — спросил мистер Мэтьюс. — Для загородного дома он слишком мал, для хижины слишком красив, а для коттеджа — слишком уж необычен.
— Конечно же, это домик, — сказала Лоис, усаживаясь на стоящий на крыльце стул. — Но он больше, чем кажется с виду, мистер Мэтьюс. Как он тебе, Мальда?
Я была в восторге. Более чем в восторге. Скорлупка из крепкого некрашеного дерева выглядывала из-за опушки леса. Это был единственный дом в поле зрения, кроме крохотных белых крапинок далеких ферм и деревеньки, выстроившейся вдоль извилистого берега реки. Он стоял прямо на земле среди густой травы, к нему не вели ни дорога, ни даже тропинка, а темные деревья на краю леса нависали над окнами в задней стене.
— А как тут насчет поесть? — спросила Лоис.
— Меньше двух минут пешком, — успокоил ее мистер Мэтьюс и показал нам вьюшуюся среди деревьев узкую и еле заметную тропку, ведущую к пансиону, где готовили еду.
Мы задавали вопросы, осматривали домик, охали и ахали. Лоис ходила вокруг, приподняв чесучовую юбку и чуть не завернувшись в нее. Однако осторожничать ей не было нужды — на траве не лежало ни пылинки. Вскоре мы решили снять домик.
До того дивного лета в Хай-Корте я не знала настоящего покоя и радости. Местечко это располагалось в горах, добраться до него было довольно легко, но там возникало странное ощущение, что оно большое, спокойное и далекое от остального мира.
Главной фигурой в округе была экстравагантная дама по фамилии Казуэлл, в некотором роде страстная любительница музыки, которая держала летнюю музыкальную школу и курсы «высокомыслия». Желчные неудачники, которые не смогли туда пристроиться, окрестили это местечко «Хай К».
Мне очень нравилась музыка, и мысли свои, высокие и не очень, я держала при себе, но вот домик наш я сразу искренне полюбила. Он был такой маленький, новенький и чистенький, пахло в нем только свежеоструганными досками — их даже не поморили.
В домике была одна большая комната и две маленьких, хотя при взгляде снаружи в это с трудом верилось — таким небольшим он выглядел. Но, несмотря на крохотные размеры, он скрывал в себе чудо — настоящую ванную, куда по трубам подавалась вода из горных источников. Окна наши выходили в зеленый, призрачно-тенистый с легким бурым оттенком лес — тихий, оглашаемый пением птиц, с усыпанным цветами подлеском. Но с фасада можно было обозревать соседние районы, а где-то вдали, за рекой, пролегала граница штата. Вид оттуда открывался захватывающий, словно с крыши очень высокого здания.
Трава подступала к самому крыльцу и к стенам. Только это была не просто трава, а такое море цветов, о которых бы я никогда не подумала, что они могут расти в одном месте.
До лежащей внизу дороги, ведущей в город, нужно было довольно долго идти по лугу, с трудом разглядывая в высокой траве извилистую дорожку. Но через лес бежала тропинка, широкая и протоптанная, по которой мы ходили завтракать, обедать и ужинать.
Ели мы в обществе обуреваемых высокими мыслями музыкантов и глубоко музыкальных мыслителей, обитавших в главном здании пансиона. Сами они пансионом его не называли, это не возвышенно и не музыкально, а окрестили его «Кальцеолярией» — это цветы, в изобилии растущие вокруг дома. А мне было безразлично, как его величали, лишь бы кормили там хорошо (чего не отнять) и недорого (именно так).
Люди там обитали чрезвычайно интересные — по крайней мере некоторые
