уютно. За всю жизнь я нигде не чувствовала себя такой счастливой. Лоис, ты о чем?
— Человек, полагаю, может быть счастлив и в гондоле воздушного шара, — ответила она, — но гондола не заменит ему дом. Он приходит сюда, сидит и болтает с нами. Все это дивно, очаровательно и чудесно. Затем из «Кальцеолярии» раздаются звуки гонга, и мы шлепаем по мокрой лесной тропке. Очарования как не бывало. Тебе надо начать готовить.
Готовить я умела просто прекрасно. Высокочтимая матушка досконально обучила меня домоводству, и я не возражала против работы по хозяйству, если она не мешала заниматься чем-нибудь еще. Но когда готовишь и моешь посуду, это сказывается на руках, а для рукоделия нужны подвижные суставы и гибкие пальцы. Но если вопрос в том, чтобы покорить сердце Форда Мэтьюса…
Лоис спокойно продолжала:
— Миссис Казуэлл быстренько оборудует нам кухню. Помнишь, она об этом говорила, когда мы сняли домик. Тут многие ведут домашнее хозяйство, и мы сможем, если захотим.
— Но мы же не хотим, — возразила я, — и никогда не хотели. Вся прелесть жизни здесь и состоит в том, что не надо думать о домашней работе. И все же, как ты говоришь, было бы чудесно дождливым вечером вкусно поужинать и пригласить его…
— Он говорил, что настоящего дома у него не было с восемнадцати лет, — заметила Лоис.
Вот так мы и решили обустроить у нас в домике кухню. Рабочие оборудовали ее за несколько дней — обычную пристройку с окошком, раковиной и двумя дверьми. Готовкой занималась я. Блюда мы ели вкусные, тут спору нет: хорошее свежее молоко и особенно овощи. В здешних краях трудно раздобыть фрукты, да и мясо тоже, однако мы прекрасно управлялись: чем меньше у тебя есть, тем больше нужно приложить трудов, требуются лишь время и фантазия, вот и все.
Лоис любит хозяйничать, но это плохо отражается на руках, поскольку она играет на фортепьяно, так что она не может, а мне это очень по душе — ведь у меня есть «сердечный» интерес. Форд, безусловно, был в восторге. Он часто к нам приходил и поглощал еду с нескрываемым удовольствием. Я этому радовалась, хотя готовка довольно сильно мешала моей работе. Лучше всего мне работается по утрам, но ведь и домашние дела нужно делать тоже утром. Просто поразительно, сколько забот обнаруживается в крохотной кухоньке. Заходишь туда на минуту, видишь и это, и то, и еще вон то. Все нужно сделать, и оглянуться не успеешь, как минута превращается в час.
Когда выдавалась возможность присесть, утреннее вдохновение уже улетучивалось. Раньше, просыпаясь, я вдыхала только свежие запахи дерева и леса за окном. Теперь, едва открыв глаза, чувствовала призывные кухонные ароматы. Керосинка немного попахивала вне зависимости от того, в доме она стоит или на улице. И мыло тоже, и… Ну, сами знаете, если готовишь в спальне, то атмосфера там совсем иная, верно? Раньше в нашем домике были лишь спальни и гостиная.
Еще мы пекли хлеб. У булочника он был невкусный, и Форд просто обожал мой черный и белый хлеб, а особенно горячие булочки и сдобу. Кормить его было очень приятно, но от готовки в доме становилось жарко. В дни, когда мы пекли, я не могла делать ничего другого. Когда же я все-таки садилась за работу, начинали приносить то молоко, то мясо, то овощи. Иногда прибегали ребятишки с ягодами. Больше всего меня раздражали следы колес на лугу у нашего дома. Вскоре они почти проторили дорогу — ничего удивительного, — но я их терпеть не могла. Я утратила дивное ощущение, что живу на краю земли и смотрю вниз. Теперь наш домик казался всего лишь бусинкой на ниточке, наравне с остальными. Но было совершенно ясно, что я полюбила мужчину и пошла бы на большее, чтобы сделать ему приятное. Теперь мы не могли отправляться на прогулку, когда захочется: нужно было заниматься готовкой и принимать припасы, когда их привозили. Частенько на кухне заправляла Лоис, но в большинстве случае хозяйничала там я. Я не могла допустить, чтобы из-за меня у Лоис все лето пошло насмарку. А Форду все это очень нравилось.
Он бывал у нас так часто, что Лоис сказала, что со стороны все выглядело бы лучше, если бы у нас поселился кто-нибудь из старших. Например, ее мама могла бы приехать, если я захочу, и она, конечно, помогла бы мне по хозяйству. Это представлялось резонным, и я согласилась. Мать Лоис, миссис Фаулер, не очень-то мне импонировала, но сложившаяся в нашем домике обстановка действительно бросалась в глаза окружающим. Мистер Мэтьюс столовался у нас чаще, чем в «Кальцеолярии». Разумеется, множество других людей захаживали к нам, но их я особенно не поощряла, потому что мне прибавлялось работы. Гости приходили на ужин, а потом мы устраивали музыкальные вечера. Кто-то временами предлагал мне помощь с мытьем посуды, но от постороннего человека толку на кухне не много. Я предпочитала все делать сама, к тому же знала, где что должно стоять.
Форд, похоже, никогда не испытывал желания вытирать посуду, хотя я частенько об этом жалела.
И вот прибыла миссис Фаулер, — пришлось им с Лоис жить в одной комнате. Будучи очень практичной и домовитой старушкой, миссис Фаулер взяла на себя массу работы.
Дом сделался оживленным. По-моему, другой человек производит на кухне гораздо больше шума, чем кто-то из нас, а наши стены всего лишь в одну доску толщиной. К тому же миссис Фаулер занималась уборкой гораздо чаще и больше, чем мы. Мне кажется, что в таком чистом домике не надо все драить, но она все время что-то протирала, и мне это казалось лишним. Я по-прежнему брала на себя почти всю готовку, однако смогла выкраивать больше времени на рисование и прогулки на свежем воздухе. Форд постоянно то приходил, то уходил, и мы, как мне показалось, сближались все больше. Какой мелочью покажется одно лето работы как попало, шум, грязь, кухонные запахи и постоянное беспокойство о том, что приготовить в следующий раз, по сравнению с остальной жизнью, полной любви! К тому же — если мистер Форд на мне женится — такой образ жизни придется вести всегда, и я, возможно, окончательно привыкну.
