Но говорит:
— Виноваты мы все, Густав… все!
— Что верно, то верно, Иоганн!
И они опять погружаются в молчание.
5
Ночью Хардекопф так сильно и порывисто начал расталкивать Паулину, что она с криком вскочила.
— Что… что случилось, Иоганн?
— Он хоть раз написал?
— Ах, Иоганн, — сказала она и глубоко перевела дыхание, стараясь прийти в себя. — Спи же наконец!
— Скажи мне правду! — настаивал он.
— Да, он писал. У него все благополучно. Он доволен и счастлив.
— Где он?
— В Киле, Иоганн.
Хардекопф вздохнул.
— На крейсере «Ганновер». — Теперь она защищала своих сыновей: — Пойми, Иоганн, они уже не дети, наши сыновья. Пусть идут своими путями. Мы беспокоимся за них, — верно, но они счастливы. Не будем вмешиваться в их жизнь. Пусть живут как знают.
Хардекопф затрудненно дышал.
— Так оно, стало быть! А теперь, Иоганн, — приказала она, — повернись на бок, закрой глаза и спи. Слышишь?
Но ни он, ни она больше не спали.
Был ясный, сияющий, светлый день. Солнце блестело в окнах дома, расположенного против квартиры Хардекопфов, под его лучами даже выцветшая шиферная крыша заиграла голубыми отсветами. С улицы доносился гомон детских голосов; школьники, у которых были каникулы, играли в какие-то свои игры. Герань на окне отцвела, но листья еще сохранили бархатистый, сочный зеленый цвет. Время от времени на оконный карниз, где фрау Хардекопф рассыпала хлебные крошки, прилетал серый воробышек; он задорно чирикал, быстро подбирал крошки и, смело взмахнув крыльями, стрелой улетал прочь. Хардекопф сидел в своем кресле у окна и смотрел в утреннее небо. Паулина пошла к Тилеманам за молоком; он был один. Сегодня он чувствовал себя слабее, чем в последние дни. «Бессонные ночи сказываются», — подумал он. Но спать ему не хотелось, только слабость одолевала, странная слабость… «Он, значит, счастлив…» Хардекопфу хочется сказать: «Дорогой мой мальчик!» — как в ту минуту, когда он стоял на верфях за мастерскими и смотрел, как отплывала «Минна Верман», — но губы не слушаются. Дрожь охватывает все его тело. В то же мгновение леденящий страх тисками сжимает голову. — ему кажется, что сердце вот-вот остановится… Он судорожно глотает… хватает ртом воздух. Он хочет поднести руку к горлу, но она бессильно падает на кресло…
Вернувшись, фрау Хардекопф мельком заглянула в комнату, увидела, что Иоганн сидит в кресле и смотрит в окно.
— Иоганн, сейчас я вскипячу тебе чашку молока.
Она закрыла дверь и поставила кастрюлю на плиту. Только что на улице она встретила Фриду, и та рассказала ей, что Карл признан годным для нестроевой службы и уже в субботу обязан явиться в Ней-Штрелиц. «Сумасшедшие времена, — думает Паулина. — Все перевернулось вверх дном».
Потом она пошла в комнату, но уже на пороге насторожилась.
— Иоганн! — тихо позвала она… Кровь отлила у нее от лица. Страх сжал сердце. — Иоганн!.. Иоганн!..
Вся дрожа, подошла она к нему. Увидела его застывший взгляд. Он весь как-то осел, руки тяжело и безжизненно лежали на подлокотниках кресла.
— Иоганн! — шепнула она.
Ей стало жутко. Она хотела позвать людей, Фриду, соседку Погенмейль, Штюрка. Она уже у двери… Но вдруг остановилась. Ей стыдно стало за свой глупый страх. Медленно вернулась в комнату…
— Иоганн! — она прижала к себе его голову, поцеловала, опять прижала. Слез нет.
И слов нет. Безмолвно смотрела она на него, смотрела долго. Прерывисто дышала, мысленно повторяя: «Иоганн! Иоганн!»
И вот потекли слезы. Оцепенение, сковавшее ее, проходит; она становится спокойнее, мягче. «Я знала, что ты этого не переживешь. Знала…»
«…Меня зовут Паулина!» — «А меня Иоганн!..» Он никогда больше не скажет: «Паулина!..», «Я бы на твоем месте, Паулина, не совал носа в секреты мальчиков…», «Ведь мы, Паулина, еще не старики…», «И ты в самом деле выставила ее за дверь?..». Как он умел смеяться!..
— Хороший ты был человек, Иоганн, такой хороший… Лучший из всех, кого я когда-либо знала… Хороший человек, хороший…
Она выпрямилась.
— Что ж со мной теперь будет, Иоганн? — спросила она очень серьезно. И неуверенно прибавила: — …Без тебя?
Она взяла его лицо в обе руки и бережно и нежно закрыла ему глаза. Веки упрямо поднимались.
— Спи, Иоганн… Спи!.. — уговаривала она его. — Спи!..
Доктор Гольдшмидт, тяжело дыша, взобрался на пятый этаж.
— Умер все-таки? — крикнул он, едва переступив порог. — Ай-яй-яй!
Он стянул шляпу с головы, поставил свой маленький чемоданчик на кухонный стол и прошел в комнату, где в кресле полулежал усопший. После беглого осмотра принялся за составление свидетельства о смерти. Расспрашивал вдову, которая безмолвно стояла возле него.
— Сколько ему было лет, фрау Хардекопф?.. Почти шестьдесят семь?.. Родился в сорок восьмом?.. Первого января?.. Так-так. Поколение сорок восьмого года! Подумать только!.. Значит, шестьдесят семь… Почтенный возраст, фрау Хардекопф… А нынче, ох-ох-ох-ох, люди умирают в восемнадцать и двадцать лет…
notes
Примечания
1
Палата депутатов вольного города Гамбурга.
2
Бонапарт, Бонапарт, помоги Наполеону! (фр.)
3
La canaille — чернь (фр.).
4
Да, господин полковник! — К вашим услугам, ваше превосходительство… — Как поживает господин полковник Пикар? Очень приятно!.. Очень приятно… (фр.)
5
Какая поистине героическая битва, господин полковник, Сколько доблести! (фр.)
6
Немецкий товарищ (фр.).
7
Чистый лист (лат.).
8
Suppe — суп (нем.).
9
Распространенная немецкая фамилия. В народе Леманом называли германского императора Вильгельма II, когда по тем или иным причинам не хотели упоминать его имени.
10
Автор старинного арифметического задачника.
11
Роман датского писателя Мартина Андерсена-Нексе.
12
Генрих Гейне. Воспоминание о днях террора в Кревинкеле, перевод Ю. Тынянова.
13
Перевод Б. Слуцкого.
14
В 1913 году в Цаберне (небольшой городок в Эльзас-Лотарингии) прусское офицерство, присвоив себе полицейские функции, арестовало десятки мирных жителей и даже должностных лиц. Поводом для так называемого «цабернского инцидента» послужило вызывающее поведение лейтенанта прусской армии, глумившегося над эльзасскими рекрутами, на что местные жители ответили демонстрацией.
