Когда мечтатель проснулся, или Маленький император, с которым я рос - Диана Муталибова

Самое раннее серьезное переживание произошло со мной в девять лет. Я стоял на школьном дворе и ждал отца, мое сердце билось, как никогда раньше. Тогда я впервые познал игру нескольких переживаний внутри меня: страх, извращенное желание скорого наказания и странное волнение. Лил дождь: летний, теплый, неприятный. Он так и норовил оставить на мне след. Стоя под козырьком школы, я смотрел, как эти капли, тихо падая на землю, становились маленьким фонтаном. Частичка каждого такого фонтанчика доходила до моих широких школьных брюк, но я не спешил отодвинуть ногу.

Напротив, завороженно наблюдал за этой картиной, сам не понимая, что в этом привлекательного. Неосознанно отвлекал себя от предстоящей отцовской взбучки. Мне нравилось слушать, как недолетавшие до земли капли сильно бились об козырек, повторяя ритм моего сердца. В телефонном разговоре с классным руководителем отец пообещал, как следует проучить меня, негодника. Я знал, что так все и будет, не в первый раз, но виноватым в произошедшем себя не чувствовал.

Драку затеял не я, может, потому и проиграл в этой схватке с пятиклассниками. Ссадины на лице, грязные брюки, да и в целом жалкий вид. Я был уверен, что от отца получу больше, хотя бы потому, что проиграл. И был готов к приговору. Мне было все равно, что брюки мокнут под этим майским дождем. Это маленькое зрелище отвлекало меня от неизбежного. Прошло минут двадцать, прежде чем я услышал голос отца.

– Быстро сел в машину, трус – зашипел он. Это было первое, что от него услышал тогда.

Покорно, не поднимая головы и следуя за обувью отца, я зашагал к машине. И думал – стоит ли искать защиту у матери, или она, как обычно, скажет, что отец прав и ему виднее. Всю дорогу до дома отец молчал, когда доехали до двора тихим, но грубым голосом сказал мне: «Вышел из машины и поднялся домой!»

Аккуратно выйдя из машины, я обреченно зашагал в сторону своего подъезда, не дожидаясь пока отец припаркуется. Не захотел подниматься на лифте и медленно считал одну за другой ступеньки до 8 этажа. Оттягивал встречу с матерью, хотя знал, что и за это мне прилетит. Спустя почти десять минут я стоял перед дверью квартиры – она была открыта. «Значит, отец дошел первым – подумал я. Тихо открыв дверь, я вошел и начал медленно разуваться.

– Вот и он, явился. Я уж было думал, что сбежал. Иди, полюбуйся на своего сына, – встретил меня отец, подзывая маму. Я нарочито медленно снимал обувь, чтобы не встретиться с их глазами.

Мама, выйдя из кухни, посмотрела на меня жалостливым и беззащитным взглядом.

– Мой руки и садись за стол, – сказала она тихо и прошла обратно на кухню.

– Да, и попробуй что-то не доесть. После – жду тебя в кабинете, – вмешался отец, шагая в сторону своей комнаты.

Кушать мне не хотелось, аппетита из-за нервного ожидания не было, но страх перед отцом взял свое и я доел макароны с котлетами. Глотая один кусок за другим, я думал о том, что мама, воспользовавшись случаем, положила в мою тарелку больше обычного. В другой день я мог сделать за это замечание матери и отказаться от еды вовсе.

Я так быстро слопал обед, что почувствовал тяжесть в желудке. Решив, что это часть наказания, прошел дальше в кабинет. Зайдя в комнату, застал отца за рабочим столом. Я любил бывать в этом кабинете, но в отсутствии его хозяина.

Высокие потолки позволяли длинным книжным шкафам наполнить комнату атмосферой библиотеки. В кабинете было пять таких шкафов, и все заполнены. Больше половины из книг достались отцу от дедушки. Он тоже, как и мой отец, был военным. Его я боялся больше, чем отца.

Каждое лето мы ездили к нему в Дагестан. У папы была огромная кавказская семья и каждое лето на даче дедушки собирались дети, внуки, соседи, друзья. Картина вроде идеальная, но для меня каждая поездка в Дагестан в детстве была стрессом. Местные ребята называли меня обрусевшим и мало со мной контактировали, я им казался смешным, жилистым и жалким. Меня же с ними играть заставлял мой дед. Ему не нравилось, что я не могу найти общий язык с дагестанцами.

У дедушки было четверо детей, мой отец был третьим ребенком и единственным, кто жил не в Дагестане. Деду Алихану это не нравилось, но видя, что у сына дела идут в Москве хорошо, возразить не смел. Все-таки есть чем гордиться.

Единственное что мне нравилось в летних поездках в Дагестан – моя бабушка и мой двоюродный брат Алимурад. Мы с ним были похожи – оба жили в своем выдуманном мире и были слабы перед реальным миром. Я был ненамного старше него, всего на пять месяцев. Алимурад был сыном моей тети Раисат. Женщина она была неприятная, резкая и грубая, любила оскорблять мою маму, но о родственниках либо хорошо, либо никак.

Мне всегда казалось, что больше всех на дедушку Алихана была похожа именно тетя Раисат. Старик всегда был грубым и угрюмым в своем поведении, ни один из его внуков без острой надобности к нему близко не подходил.

Наша семья всегда была сдержана в выражении чувств друг к другу. Меня и Алимурада, всегда отправляли звать дедушку к столу. Взявшись за руки, мы в страхе шли на второй этаж и тихо стучали в дверь кабинета дедушки.

– Что вам? – голос дедушки был низким и прокуренным. На любые наши вопросы он отвечал резко. Может ему нравилось держать нас в таком напряжении или он не понимал, как мы его боимся.

– Дедушка, все ждут тебя внизу, – говорил тихо, словно мышь, пока мой боевой товарищ прятался за спиной.

– Передайте своей бабушке, чтобы не доставала. Скоро спущусь, – не отрывая взгляда от своей писанины бурчал дед.

Доставать его могла только бабушка, полная противоположность деда. Рядом с ней я всегда попадал в другой мир, где тебя любят за то, что ты есть. Она была абсолютно светлым и теплым человеком, который, несмотря на окружающих ее людей, не пропускал внутрь себя ни злости, ни ненависти.

Она умерла, когда мне было 15 лет, – возраст осознанной оценки человечности. Яркости ее образу в моем сознании придавал и ее партнер