в Рите, этого состояния я не увидел даже в своем сыне. В ней была та легкость, которая была мне необходима, то, что я не мог получить на протяжении 40 лет.
Увидев ее такую счастливую и залюбленную я успокоился, хотя и не переживал по поводу ее будущего, когда отдавал ее Анатолию. Я знал, что он будет любить и хорошо воспитает ребенка.
В Пиях это счастливое семейство пробыло чуть больше недели. После их отъезда я уже был полон решимости уехать далеко, на край света. Такой же решимости был полон Митя.
Мы с Митей решили поехать на остров Кунашир. Там жил дальний дядька Мити. После его смерти скромная рыбацкая хижина досталась племяннику. Митя поначалу отказывался от этого добра, не знал, что делать с наследством. После моих долгих уговоров он сдался и поехал осмотреть новые владения.
Спустя две недели на острове он вернулся одухотворенный бытом и жизнью местных, но больше всего ему понравился океан, на который смотрят окна его нового дома. Я поверил ему, и мы решили оставить свою жизнь здесь и переехать в абсолютно другой мир. Я знал, что Кунашир соседствует с Японией, но не предавал этому особого значения. На острове жили и работали русские и японцы.
На Кунашире я продолжил работать медиком, к моей радости, медики здесь были на вес золота и платили им неплохо. А Митя стал рыбаком: он умел рыбачить, но раньше делал это ради развлечения. Став профессиональным рыбаком, он вставал в 4 утра и шел за новым уловом на продажу. Главными покупателями свежей рыбы были японцы.
Добирались до острова через Сахалин на судне первого ледового класса. Погода была непредсказуемая, потому все пассажиры ожидали в здании морвокзала. Здание выглядело как обычное административное сооружение в России. Стенды, на которых висит вся необходимая информация, прописанная мелким шрифтом, окошки регистрации, старые часы, неудобные металлические скамьи и посреди этого стандартного набора госучереждения висела, совершенно не вписываясь, картина Айвазовского «Среди волн».
Каюта теплохода, на котором нам предстояло добираться до Кунашира ничем не отличалась от комнаты в приличной советской гостинице. Строгая кровать, красные ковры, выпуклый телевизор на деревянной подставке и хамоватый персонал. Пока будут жить такие люди, капитализм в нашей стране не победит.
Колорита этой картине добавляла кают-компания: стандартная столовка, где звенят ложки, разбиваются тарелки и стоит запах то ли гречки, то ли пюре или того лучше – компота.
В открытом океане мы провели сутки, и все это время наше маленькое судно будто пыталось пересечь невозможно-бесконечное пространство. Сначала от этой мысли меня одолевал страх, отсутствие хоть маленького клочка земли вокруг пугало, оказалось, и к такому человек может привыкнуть. Мозг в настолько открытом пространстве и полной тишине работает по-другому. Вспоминал яркие события моей скучной жизни. Воздух здесь совершенно другой. Эта разница ощущалась еще с момента моей посадки в Южно-Сахалинск: островной воздух – много соли с привкусом водорослей.
На третьи сутки нашего морского путешествия наконец вдалеке показались сопки: сначала темные-темные, но по мере нашего приближения к ним они становились зеленее. И настолько плотно, что казалось будто это огромный мох покрыл эти сопки, а на их вершинах засели тучные облака.
Новость о смерти отца дошла до меня на второй год жизни на Кунашире, сердечный приступ. Ни я, ни мама не были близки с отцом, но я все-таки захотел поехать в когда-то мой дом, к когда-то моей семье, которая уже не ждет меня.
Приехал в когда-то родной двор, где я играл с ребятами и с ужасом ожидал момента, когда отец позовет домой. Он всегда отчитывал меня, стоило чуть задержаться. Чаще всего я задерживался, играя с мальчишкой не с нашего двора, отец называл его выродком чужого сословия. Живя в коммунистической стране, где по идее все равны, те, кто каким-то образом были богаче, считали остальных наледью. Каждый раз было не по себе, когда отец оскорблял моего друга.
Однажды я сильно запозднился, играя с этим мальчиком, имя которого не могу вспомнить. Злой отец вышел из подъезда, схватил меня за руку и потащил домой, упрекая, что не слушаю, что он говорит и продолжаю возиться с этим выродком.
Сказал он это не во всеуслышание, но, я уверен, мальчик услышал слова отца. Больше к нам во двор играть мальчик не приходил. Ему и так тяжело давалась дружба с мелкими мажорами из элитного столичного многоэтажного дома. Мне было неловко смотреть, как он застенчиво пытался поделиться с ребятами своими игрушками. Они, в сравнении с нашими, казались слишком простыми. Никто не хотел играть с ним и вежливо, насколько позволяло воспитание, отказывали. Я же решил выделиться и сам попросил у него машинку взамен на свою. В его глазах я увидел шок, от которого он живо оклемался и передал мне игрушку. С того момента началась наша недолгая дружба. Ему было неловко и стыдно говорить о себе, своих родителях, даже о еде, которой питался, после моих рассказов о своей жизни.
Мне понадобилось время понять, что ему неловко говорить о некоторых вещах, решил обманывать его, повторяя за ним, говорил то же самое, что и он днем ранее: и моя мама приготовила сухую, но вкусную гречку, или же что она заштопала мои любимые брюки. Спустя какое-то время он понял, что я обманываю, и ему было неловко уже за мою ложь.
В последний вечер нашей детской дружбы я предал его своим молчанием, не защитил. Этим я пошел в свою мать. Понятия не имею, кем он был и откуда. Остается надеяться, что все у него хорошо. Простить отца за стыд, что я испытал перед этим мальчиком, я был не в силах. Это единственное, что я смог сделать для друга.
Унижавший меня и моих друзей человек умер, так и не сумев понять своего единственного ребенка. Этот человек долгие годы считал меня ужасным и безответственным отцом. Потому что я не давил на своего сына, как он на меня?
Моя бывшая супруга встретила меня холодно. Думал, что она вышла замуж и счастлива в браке, но вместо этого решила сохранить верность моим родителям, сомневаюсь, что она все еще любит и ждет меня. Мать меня крепко обняла и плакала больше часа. Видимо, после смерти отца она сумела вывести наружу те чувства и эмоции, что она таила долгие годы за послушанием мужу и его мечтой об идеальной жене.
– Милый мой, родной мой. Где же ты
