кашлянув, привлек внимание. Но тревога быстро сошла на нет, когда она поняла, что это не уроды, явившиеся доебывать её.
– Привет, – буркнул я и указал рукой на бревно. – Не против, я присяду?
– Нет, конечно, – ответила она и подвинулась, не забыв убрать на другой конец бревна свой портфель. – Не думала, что сюда кто-то ходит.
– Так я палец поломал, – усмехнулся я, показывая руку. – Освобождение от физры. А ты чего не на уроке?
– Тоже освобождение, – покраснела Алёнка. – Мама со Слепым договорилась, чтобы мне освобождение от физкультуры выписали. Типа я ей помогаю туалеты мыть по вечерам.
– И правильно. Нахуй эта физра не нужна, – кивнул я, кладя пакет с учебниками себе на колени. – Циклоп только и делает, что волейболом заебывает. Даст мяч и уходит в подсобку дрочить. Ты по физике домашку сделала, кстати?
– Ага, – Алёнка улыбнулась и вытащила из портфеля зеленую тетрадку в клетку. Я ей никогда не признавался, но я любил рассматривать её конспекты. Аккуратный почерк, красивые рисунки, никакой грязи. Я заморачивался с конспектами только по истории, биологии и обществознанию. На остальные предметы было похуй. Разве что тетрадь по литературе я старался вести аккуратно. Но только до тех пор, пока Слепой не уволил Елену Владимировну. Тогда мне и на этот предмет стало похуй.
– Я вот нихрена не понял, – вздохнул я, беря в руки тетрадку и доставая свою из пакета. – Рыгало опять пол-урока про Ельцина пиздела и о колбасе, в которой её внучка ноготь нашла. Можно скатаю?
– Конечно, – кивнула Алёнка. Она никогда никому не отказывала. – Только пару ошибок влепи, чтобы не спалиться.
– Само собой, – буркнул я, погружаясь в Алёнкин конспект. Однако, чуть подумав, я решил не просто скатать домашку, но и попытаться в нее вникнуть. Рыгало запросто может вздрючить кого-нибудь и вызвать к доске. Поэтому я отложил тетрадку в сторону и вытащил из пакета бумажный сверток, в который мамка положила мне два бутерброда. Если кусок хлеба с самой дешевой вареной колбасой, к тому же порезанной очень тонко, можно вообще назвать бутербродом.
Откусив от одного приличный кусок, я скосил глаза и увидел, как Алёнка с жадностью смотрит на второй бутерброд. Её щеки порозовели от смущения, и она с трудом отвела взгляд. А потом вздрогнула, когда я подвинул к ней сверток и пробубнил с набитым ртом:
– Угощайся.
– Уверен? – тихо спросила она и шумно сглотнула слюну. Её желудок заворчал, заставив Алёнку снова покраснеть.
– Ага. Я и одним обожрусь, – соврал я. Алёнка поверила, и спустя пару секунд её зубы впились в черствый хлеб. Было видно, как ей не по себе, поэтому я спросил: – А ты в столовку не ходишь?
– Нет. Там слишком дорого, – улыбнулась Алёнка, уминая бутерброд. Я кивнул, вспомнив цены и свое желание откладывать ту мелочевку, что родители давали мне на обед. Я не говорил им, что денег не хватило бы даже на обветренный пирожок, поэтому просто складывал все в трехлитровую банку под кроватью, надеясь, что однажды деньги пригодятся мне или родителям.
– Щенков сказал, что повара суп водой бодяжат, а мясо домой тащат. А воду я и дома попить могу, – хмыкнул я, беря тетрадку и приступая к списыванию. Вникать я решил потом, на уроке. То, что Рыгало опять скатится в тему, не относящуюся к уроку, было привычной обыденностью.
С того момента мы частенько прогуливали физкультуру и, если было тепло, сидели в дальнем углу стадиона. Я всегда приносил с собой два бутерброда: один себе, второй Алёнке. Поначалу она стеснялась и не хотела брать, но потом смирилась и поняла, что я нихуя не отстану.
Когда колбасы не было, я приносил бутерброды с сыром: жиденьким, домашним и очень водянистым. Иногда это был просто хлеб с раскрошенной над ним «Галиной Бланкой» или пакетиком со специями от бич-пакета. После деревни к бутербродам добавлялись яблоки, которыми родители забивали багажные места автобуса. Яблоки заканчивались к холодам, и тогда оставались одни бутерброды. Алёнка яблоки трескала с удовольствием, и на её бледной физиономии застывало выражение полнейшего блаженства, когда она вгрызалась в кисло-сладкую плоть. Но после того, как Кот и Зяба несколько раз выбрасывали мои бутерброды в унитаз, я завел привычку прятать их под лестницей сразу, как приходил в школу. Там была удобная нычка, в толстой щели между стеной, куда идеально помещался сверток и два яблока.
Зимой мы прогуливали физкультуру в библиотеке, делая вид, что готовимся к уроку. Престарелая Ольга Сергеевна, слепая курица, вопросов не задавала, и мы, заняв дальний угол в читальном зале, негромко болтали о своем, трескали бутерброды и перекатывали друг у друга домашку. Алёнка редко у меня списывала. Лишь в те моменты, когда не успевала доделать. И то делала это с таким видом, словно грабит мелкого пиздюка-первоклассника, отжимая у него мелочь на обед.
В библиотеку на уроках никто не заходил, а если и заходил, то на дальний угол внимания не обращал. Библиотекарша обычно говорила, что ребята готовят доклад, и интерес у вошедшего учителя моментально исчезал. Лишь Антрацит, забывшая учебник дома и не отжавшая его у учеников, нет-нет, да заходила в библиотеку. И, увидев нас с Алёнкой, обязательно язвительно прохаживалась по моей успеваемости. Огурцову она не трогала, потому что Алёнка никогда с ней не спорила, училась на пятерки и проблем не доставляла. Я же, нихуя не понимавший её лекций, страдал чаще и сильнее, но старое уебище это не волновало. Ей просто нужно было до кого-нибудь доебаться.
Но физкультуру мы прогуливали не так часто, как мне хотелось бы. Циклоп запросто мог устроить перекличку, проверить журнал и увидеть, кто проебывается. А выслушивать очередные вопли от Кукушки и родителей я не хотел. Однако, иногда я даже радовался тому, что пропустил физкультуру. Когда старшаки, лая, как шакалы, обсуждали, что сделали в раздевалке с Щенковым или Шпилевским. Циклоп, один глаз которого был карим, а второй стеклянным, тоже делал вид, что не замечает издевательств над лохами.
Со временем Алёнка стала более открытой, а наши разговоры плавно перетекали в обсуждение проблем и той ебаной жизни, что нас окружала. Как-то раз я отправился к своей нычке, где лежали бутерброды, и обнаружил под лестницей Алёнку. Она, босая, сидела на пластмассовом ящике из-под бутылок, на коленях лежал её старенький ботинок, а в руках был зажат наполовину выдавленный тюбик «Момента».
Алёнка покраснела, увидев меня и мой вопрошающий взгляд, а потом рассмеялась, когда я бросил, словно невзначай:
– Клей нюхаешь, Огурцова? С пакетом проще будет.
Я присел рядом, достал бутерброды
