ними на протяжении всей поездки. А стоит ткнуть такого дебила в грудь, как он поднимает на тебя свои обдолбанные глазенки, минуты три смотрит, ничего не понимая, и снова утыкается в телефон.
Эти обмудки читают гребаные новости в вагоне, читают их, идя к переходам и выходам, читают их, насрав на чувства и личное время других людей, которые пытаются их обойти. Каждый, блядь, видел этих уебков. Каждый хотел от души влепить подзатыльник очередному барану, уткнувшемуся носом в телефон, из-за которого за его спиной собирается очередь размером с толпу в сраный Лувр. Пять ебаных минут. Потратьте пять ебаных минут, чтобы выйти на улицу или пересесть на другую ветку, и хоть обдрочитесь со своим телефоном, но нет. Сколько будет существовать метро, столько будут существовать в нем уебки с телефонами. Странно, но именно в метро я встречаю души, в которых говнины почти нет. Таким оказался Седьмой. Счастливчик. Имя его я забыл, когда обработал портрет. В блокноте он записан, как Джо. Но стоит прочесть его имя, как оно тут же выветривается из головы. Но вот портрет… Портрет его вышел на славу.
– Простите, вы не подвинетесь?
Я хмыкнул, когда увидел перед собой самую странную обувь, какую только мог увидеть. На левой ноге стоптанный, пыльный «Конверс» [11], на правом классический «Оксфорд» [12], из носка которого торчал грязный палец. Подняв голову, я поневоле улыбнулся, столкнувшись с настолько ясными глазами, что не улыбнуться было бы преступлением. Глаза были ярко голубыми, словно кто-то вытянул ползунок «Насыщенность» до упора вправо.
– Садись, – кивнул я, чуть подвинувшись, потому что занимал два места сразу. Сидящая слева от меня женщина в кашемировом пальто и дебильном красном берете демонстративно поднялась со своего места и ушла вглубь вагона, одарив человека в странной обуви презрительным взглядом.
Чем-то человек напоминал Тома Хенкса [13], когда тот застрял на острове. Или Форреста Гампа [14] во время пробежки по дорогам Америки. Дико спутанная, длинная борода, достающая почти до ремня. Посеченная временем и морщинами кожа не первой свежести. Грубые руки с толстыми пальцами и грязными ногтями. Но от соседа почему-то не воняло. В смысле, не так, как от остальных бомжей. От них воняет мочой, старостью, немытым телом или блевотиной, а этот пах как-то странно. Пылью и теплом дома. Да и не похож он на обычного бомжа. Те по метро не катаются, а если и катаются, то везут с собой весь свой ебаный скарб, состоящий из украденной в супермаркете тележки, наполненной всяким говном. Этот ехал налегке, держа в руках небольшой кожаный портфель. Добротный портфель. С такими обычно адвокаты ходят или биржевые дельцы. Но мой сосед был похож с ним на психа, только вел себя, на удивление, тихо и вежливо. Одежда, хоть и была старой и перештопанной, не грязнее моей. Точно псих. В метро кого только не встретишь.
Он даже сел так, чтобы случайно меня не задеть. Почти вжался в боковую грядушку, отделяющую сиденья от выходной двери. Свел вместе ноги, чтобы никому не мешать, и положил на колени портфель. В этой обуви, с торчащим из «Оксфорда» пальцем, он не мог не вызвать улыбку. Так еще и улыбался каждому, кто на него смотрел. По-доброму так улыбался.
Улыбка только раз исчезла с его лица, когда какой-то псевдомажор с поддельным рюкзаком от «Луи Виттона» [15] врезался в моего соседа и выбил портфель из его рук. Бродяга побледнел, что-то неразборчиво пробормотал, а потом протяжно ойкнул, когда мажор, нагло улыбнувшись, пнул портфель, отфутболив его на пару метров. Я поднялся с места, и теперь улыбка мажора исчезла моментально. Передо мной стояло злобное существо, которое ищет драки.
– Зачем ты это сделал? – тихо спросил я, по привычке перенося вес на правую ногу и чуть выставляя вперед левую.
– Тебе не насрать? Чё ты подскочил? – огрызнулся он, нависнув надо мной. Мой сосед тревожно следил за развитием ситуации и забавно пытался влезть в разговор, то поднимая руки, то их опуская, боясь испачкать ублюдка, пнувшего его портфель. Вместо ответа я резко выбросил вперед руку и схватил мажора за пах, сдавил яйца и зло улыбнулся, глядя в его побелевшее испуганное лицо.
– Нет. Не насрать, – так же тихо ответил я, продолжая сдавливать в кулаке его яйца. Он скрипел зубами, слабо ерзал на месте, но не орал, хотя я знал, что ему больно. Ну, сам виноват. Я сдавил сильнее и испытал удовольствие, когда руке вдруг стало тепло, а мажор покраснел и перевел взгляд вниз. Он обоссался, и его моча стекала с моей руки на пол вагона. Я никогда не был брезгливым, но сейчас мне стало противно. Противно от того, как меняется человек, наполненный говниной, когда встречает противника сильнее, чем он сам. Приблизив губы к его уху, я раздраженно прошептал, почти выплюнув слова: – Съебал отсюда, чмо!
– Спасибо, – тихо бросил бродяга, когда я сходил за его портфелем и, положив его ему на колени, снова плюхнулся на свое место. Сосед достал из кармана горсть одноразовых салфеток и, улыбаясь, протянул мне, но я отказался, мотнув головой.
– Вытер об его дешевый пиджак, – пояснил я, поднимая над головой левую руку. – Не трать на меня салфетки. Самому пригодятся.
– Люди бывают злыми, но добрых больше, – кивнул бродяга, убирая салфетки обратно в карман.
– Видать, мы по разным рельсам катаемся, – усмехнулся я и поднял бровь, когда сосед протянул мне руку.
– Спасибо. Меня Джо зовут, – он сконфузился и попытался было убрать руку, но я успел её пожать, и на лице бродяги возникла гримаса облегчения.
– Адриан, – буркнул я и только сейчас обратил внимание на его руку, которую он положил на портфель. Рядом с большим пальцем, ближе к запястью, я увидел почти расплывшуюся татуировку. Что-то вроде римской цифры и знака «плюс». Он, проследив за моим взглядом, улыбнулся.
– Это группа крови.
– Знаю, – кивнул я. У моего приятеля Эгги была похожая. Сделал, когда служил в армии. Я же на армию клал хуй, потому что на тот момент был пацифистом. – Ты был солдатом?
– Был, – поморщился он, но тут же улыбнулся, словно не хотел смотреть на мир без улыбки. – На войне зла больше.
– Как сказать. Там убивают, потому что приказали, а здесь, потому что хотят.
– Не все плохие, Адриан. Даже тот юноша…
– Уебок, – перебил его я. – Вещи надо называть своими именами. Он – уебок. Мало того, что гребаный нарцисс, так еще и паленые шмотки носит. Фальшивый, как и
