слова вылетают из него с трудом, но потом, как всегда и бывает, правда начинает литься изо рта, как говно из раздолбанной жопы педераста. Обильно и быстро.
– Не всегда я так выглядел, – начал он, закурив очередную сигарету. Я машинально поднял руку, и Уэйд, на удивление, молча принес мне третью пинту. Наверное, чувствовал, что это не просто посиделки с будущей дракой. Наверное, понимал, что тут нечто личное. А в личном без пинты «Гиннеса» никак. Седьмой выпустил дым из ноздрей, на секунду в нем потонув, и продолжил. Я его не перебивал. – Пятнадцать лет назад я был солдатом. Служил Её Величеству и старушке-Британии. Я был женат. Была дочь. Собака. Кот. И рыбки. Маленькие такие, знаешь, блестящие? В круглом аквариуме плавали. Он у дочки в комнате стоял… Мне нравилась моя жизнь. Нравилась служба. Наверное, потому, что я дальше штаба никуда не выезжал. Тихо возился с бумажками, лекции вел. Потом меня перевели. В жару. В песок. В вонь, боль и смерть. Я пытался настоять, но командованию не принято перечить. Получи «коркораны» вместо стандартной и дебильной обувки, новую форму, оружие, и вперед. Сеять добро. Только никакое это не добро было, понимаешь? Попав туда, в эту душную, злобную и вонючую страну, я впал в депрессию. Мало ел, много пил, после выездов стал пить еще больше. Да и что еще делать на базе офицеру вечером, когда тоска по дому сильнее всего. Мы все пили. Сначала немного, потом после каждого выезда, чтобы забыть все это говно. Говна было много. Много я чего повидал, что до сих пор сплю плохо. А потом это случилось. Первое убийство. Первая чужая кровь на моих руках. Знаю, звучит странно и пафосно, но это действительно была первая кровь. Ужаснее всего, что это была кровь девушки. Ей было лет двадцать. Красивая, с черными волосами, как уголь, бронзовая и худая. Быстрая и смертоносная. Она выкосила из винтовки двадцать человек, прежде чем я её пристрелил. Я блевал, Адриан. Долго блевал, смотря на то, что сотворил. Парни меня поддержали, и начальство не узнало о моем позоре. Наоборот, я получил награду за эту кровь. За девушкой той, оказывается, долго гонялись. А найти удалось нам. Я тогда никому не сказал, но мне повезло. Рука дрогнула перед выстрелом, и пуля должна была пройти выше её головы и выбить песок из камня, вместо мозгов. Но пуля пошла ровно туда, куда я хотел. В голову. И я блевал, вспоминая ту ночь. Даже спустя пять и десять лет блевал. Сейчас только успокоился… Через месяц после той смерти я вошел во вкус. Больше не блевал, выкашивая по сотне худых и тощих за несколько дней. Спокойно перебрасывался с парнями шутками, пока остальные таскали тела в общую кучу и делали фото на память. Мерзость и говно! У меня тоже было такое фото. Я его сжег. Я стоял там и улыбался, а за мной лежала гора мертвяков. А я улыбался. Но знаешь, война всегда заканчивается. Эта закончилась через полгода после моего прибытия. Я вернулся домой, обнял жену и дочь. Вернулся в штаб к бумажкам. И понял, что скучаю. Скучаю по песку, по жаре, по мерзкой выпивке и горячей винтовке, прижимающейся к телу во сне. По крови… По ней я скучал сильнее всего, – Седьмой на минуту прервался, чтобы закурить новую сигарету. Вдохнул дым, выдохнул, улыбнулся, глядя в сторону, потом внимательно посмотрел на меня. – Ты умеешь слушать. Другие делали вид, что слушают. А ты слушаешь… Прости, я отвлекся. Как уже говорил, я скучал. Скучал настолько, что однажды утром пришел в кабинет начальства и попросил меня отправить в горячую точку. Меня отправили. Тоже в жару. Там тоже было душно, но песок заменила зелень. Много зелени, духоты, комаров и… боли. Там мне прострелили бедро в первый же день, но я ржал всю дорогу, пока меня везли в походный госпиталь. Я даже от обезболивающего отказался, но мне насильно вкололи успокоительное, потому что я пугал других солдат. Долго они шептались о моем смехе. Я не виню их. Сам поступил бы так же. Так же испугался бы. Но это ранение меня не остановило. Не вбило ум в голову. Наоборот, жажда крови усилилась. Я хотел лишь одного. Поливать зелень огнем и слышать крики врагов. Я стал гребаным психопатом. А потом… черт. Потом я чуть не изнасиловал девушку в одной деревне. До сих пор не могу себя простить за это. Ты спросишь, почему «чуть»? Потому что меня от нее оттаскивали пятеро парней. Здоровых парней. А я рычал и хотел её трахнуть. Она была красивой. И она была похожа на ту. Первую. Но они спасли её от меня, за что я им благодарен. Хоть в ком-то в то время была доброта к другим. У меня её не было. Той ночью я расстрелял один… дом. Все погибли. А я смеялся и хотел еще. Потом был рапорт, увольнение из армии, о котором жена и дочь так и не узнали. Но мой приятель из штаба сумел немного утрясти вопрос, и меня не привлекли за ту жестокость. Даже жаль, что он это сделал. Тогда все могло пойти по другой дороге. Но дальше стало еще хуже. Жажда была настолько сильной, что я стал срываться на самых дорогих для меня людях. Черт… с Гиннесом в крови было полегче. Сейчас он почти выветрился. Нет, нет, – он поднял руку, заметив, что я собираюсь заказать ему пинту. – Я обещал и сдержу обещание. Одной достаточно, Адриан. И раз ты меня еще не избил, я продолжу.
– Я всегда даю человеку сказать все, что он хочет. Потому что конец истории может быть не таким, каким он выстраивается в моей голове, – сухо бросил я. Седьмой заметил сухость. Улыбнулся, почесал грязные волосы и снова закурил.
– И я сделал то, за что не могу себя простить, – глухо произнес он, поднимая на меня глаза. Я удивился, увидев в них слезы. Они текли по его щекам и терялись в спутанной бороде, так и не достигнув пола. – Я убил их. Убил тех, кого любил больше жизни. В тот гребаный вечер я нажрался, как свинья. Хотя нет. Свиньи так не напиваются. Я нажрался, как самое наипаскуднейшее животное. Потом затолкал их в машину и куда-то повез. Вспомнил через много лет, что хотел поговорить с ними у озера. Вода всегда меня отрезвляла и приводила мысли в порядок, но в тот
