Я ношу мешковатую одежду, но это стильные и концептуальные шмотки. Футболки я покупаю в секондах. Потому что мне нравятся старые, поношенные футболки (в идеале где-то в районе 1986 года) с прикольными надписями типа «Учителя тоже люди!» или «Бег трусцой Христа ради!». Я ношу очки. (Очень даже козырные, правда. В модной оправе, и все дела.) Я выгляжу умным и интеллигентным, и я действительно интеллигентный и умный. Нет, я сейчас как-то не так высказал свою мысль. Я вовсе не самоуверенный хвастун. Наоборот, я ужасно стеснительный. И неуверенный в себе. И у меня куча комплексов.
Я просто пытаюсь изложить факты: у меня короткие толстые пальцы. Я не умею грести на лодке. Я вообще не приспособлен для скорости и проворства. Я редко пользуюсь зубной нитью. Ну, хорошо. Я вообще ею не пользуюсь. Но если бы я ею пользовался, я бы покупал не обычную заурядную нитку, а навороченные зубочистки со специальным держателем для зубной нити на кончике. Да, я такой. Человек-гаджет. Люблю всякие новомодные приспособления.
Я живу в Лос-Анджелесе, но по мне этого не скажешь. Я почти безвылазно сижу дома. Вид у меня безрадостный и нездоровый. Я не могу похвалиться красивым загаром и хорошей физической формой. У меня серая кожа с бледным зеленоватым оттенком плохо очищенного огурца. Цвет, вполне симпатичный для обоев в гостиной или обивки диванчика из «Икеи», но не совсем подходящий для кожи лица.
Я люблю слова. Люблю находить всякие заковыристые словечки и употреблять их в повседневной речи, хотя, надо признаться, я не всегда употребляю их к месту (…или это я просто скромничаю?). У меня на тумбочке у кровати лежит словарь, и я каждый день учу новое слово. Эту привычку в меня заложил отец. Когда мне было одиннадцать, он продемонстрировал мне значение слова «ирония», УМЕРЕВ в ЖИЛОЙ комнате. Он был очень хорошим учителем.
Может быть, у кого-то из вас есть знакомые, похожие на меня. У меня в голове — настоящий словарь цитат из кинофильмов. Я люблю слушать музыку. Иногда читаю книги. Обычно как раз перед тем, как на экраны выходит фильм, снятый по этой книге. Исключительно для того, чтобы при случае ввернуть в разговоре (этак претенциозно): «А книга все-таки ЗНАЧИТЕЛЬНО лучше». Втайне я предпочитаю журналы типа «US Weekly» и «Рeople» изданиям типа «Sports Illustrated». Умею пользоваться палочками для еды. Я скорее умру, чем сяду срать в общественном туалете. У меня есть девушка, ее зовут Сью. Я люблю ее больше, чем она любит меня. Я неплохо играю в «Счастливый случай», но скорее всего потому, что у меня хорошая память, и я помню почти все ответы. Я отношусь к тому типу людей, которым звонят за подсказкой из студии телеигры «Кто хочет стать миллионером?», когда у соискателя миллиона случается затык, и у него есть возможность использовать «звонок другу». Да, я как раз этот «друг». Но сам никогда не участвовал ни в одной телеигре. Потому что, несмотря на стильный прикид и модные очки, я законченный неудачник, и даже если бы я и попал на «Кто хочет стать миллионером?», я бы наверняка облажался. Например, самым первым мне бы достался такой вопрос: «Каково официальное прозвище города Нью-Йорка: А) Город на острове, В) Самый большой маленький городок, С) Большое яблоко или D) Город бубликов?». Я бы тут же впал в панику. Официальное прозвище? Наверняка это вопрос с подвохом! Да, все называют Нью-Йорк «Большим яблоком», но это еще не значит, что таково его официальное прозвище. Это было бы слишком просто. «Самый большой маленький городок». Да, вполне может быть. Э… Хотя… Ньюйоркцы же любят бублики… БЛИН! «Вариант „А“. Город на острове. Да. Нет… Нет, наверное, все-таки „А“. Черт! Блин!» После чего они дали бы крупный план студии и ушли на рекламу. Потому что я законченный неудачник — косая черточка — идиот.
Я извиняюсь, если какие-то мои словечки оскорбляют ваш нежный слух. Я человек совершенно не претенциозный и не умею говорить красиво. В смысле, я не дебил, и я знаю, как складывать слова в предложения, но давайте смотреть правде в глаза, я все же не Эрнест Хемингуэй, не Джером Дэвид Селинджер и не Даниэлла Стил. Собственно, я и не претендую. Пусть даже я иногда употребляю слова типа «претенциозный» или «претит». Вот, кстати. Если вам претит мой просторечный стиль, тогда лучше сразу закройте книгу, уберите ее подальше и больше о ней не вспоминайте. Но, с другой стороны, если вы не знакомы с понятием «просторечный», тогда, может быть, вы нашли то, что надо.
Вам, наверное, интересно, чем я занимаюсь. В смысле, чем зарабатываю на жизнь. Одним словом, моя «карьера». Я расскажу, обязательно расскажу. Но сначала мне хочется рассказать, что стало началом конца пресловутой карьеры. Началом конца стал мой собственный конец. А точнее, мочевой пузырь. Да, именно так. Мое падение началось с общественного сортира. Или, что более правильно грамматически, в общественном сортире. Давайте сразу проясним ситуацию. Я не хочу, чтобы у кого-то сложилось ошибочное представление, что я какой-то козырный чувак и вообще важная шишка, лишь потому, что я употребил высокопарное слово «падение». Падать было невысоко. И все равно это было падение. Сверху вниз. Так что, хотя это слово действительно несколько претенциозно, тем не менее оно здесь уместно. (Наверное, тут стоит упомянуть, что слово «претенциозный» я вычитал в словаре только вчера.)
Может быть, эта история кому-то покажется невероятной. Но так все и было на самом деле. На несколько дней моя жизнь превратилась в убийственный вихрь совершенно безумных событий. Предупреждаю в последний раз: моя история — отнюдь не образчик изящной словесности. В ней нет ничего увлекательного и волнующего. Никаких неожиданных поворотов сюжета, никаких заманчивых развязок. Это не сладкие грезы. Это не Голливуд. То есть формально все это произошло в Голливуде. Я имею в виду место действия. Просто я говорю о том, что это не тот слезливо-сентиментальный Голливуд в сверкающих стразами розовых соплях, предназначенный исключительно для того, чтобы выбить из вашей подружки растроганную слезу и подвигнуть ее на покупку такого же платьица, какое было у главной героини. Нет, это жизнь. Моя жизнь. Пусть безумная, пусть совершенно неправдоподобная, но зато настоящая. Без прикрас. Без сладкой вишенки сверху — в качестве завершающего штриха. Но опять же всему свое время. До конца нам еще далеко. А начинать надо с самого начала.
Я испытал настоящий культурный шок, когда вошел в тот сортир. Такого количества писсуаров я не видел ни в одном общественном туалете. Ну, хорошо. Может быть, «культурный шок» это сказано слишком сильно. Но, как бы там ни было, я немедленно позвонил в Книгу рекордов Гиннесса и сказал, чтобы они присылали сюда своих людей. В срочном порядке! Там было, наверное, восемьдесят писсуаров: стойкие фарфоровые солдатики, они выстроились в ровный ряд вдоль стены, готовые к битве с бесконечным потоком мочи из бесконечно сменяющих друг друга членов, вездесущих и вездессущих. Неравная битва. Неблагодарная война. Война, в которой им не победить.
Сам сортир располагался на огромном, недавно отстроенном стадионе. Это был очень пафосный стадион. Лучший в линейке аналогичных продуктов, говоря языком рекламы. Но в сортире все равно пахло мочой. Используем риторические фигуры, как-то: метафоры, наглядные образы и сравнения. Здесь пахло, как пахнет в школьном сортире для мальчиков: едкий запах дешевого дезинфицирующего порошка отчаянно сражался в заведомо проигрышной схватке против мощного, неутомимого войска всесильной мочи — под резким светом флуоресцентных ламп.
К счастью, я был совершенно один в этой огромной вонючей пещере. Я прошел к самому дальнему писсуару. На тот случай, если кому-то еще вдруг приспичит поссать. Меня ну ни как не прельщают какие бы то ни было коммуникативные взаимодействия в общественных туалетах. Лично я захожу в сортир исключительно по делу. Причем по сугубо приватному делу. Я не знаю, что может быть хуже, чем общительный незнакомец, которому хочется поболтать со случайным соседом по писсуару в процессе справления малой нужды. Я бы вообще не ходил в общественные сортиры, если бы у меня был нормальный мочевой пузырь. Но мне постоянно хочется в туалет. Постоянно.
