Плюс камера небось работает, мать ее, ты шутишь!
Сэмми зевает. Исусе, ну и устал же он, друг; любое движение дается с трудом. Зевает снова; это все кресло, до того оно, на хер, уютное; сначала-то вроде нет, а после привыкаешь; начинаешь с того, что просто сидишь, но постепенно откидываешься, и почти уж лежишь, как на склоне. И хочется обувь сбросить. Еще зевок. Исусе-христе. Да и тепло тут, как будто они центральное отопление врубили на полную мощность.
Вообще-то ему было с чего устать, посидеть пару минут с закрытыми глазами, чуток вздремнуть – это самое то, что надо. Столько всякой херни на него свалилось; и потом, он же не на краю обрыва лежит, с которого можно ненароком свалиться, это кабинет, и вокруг всего-навсего люди.
Что и составляет гребаную проблему, так что ты лучше будь начеку, друг, начеку.
Начеку, как хрен знает что, вот каким тебе следует быть, друг. Он сел, наклонился вперед, оперся локтями о бедра, выдохнул, вдох, выдох. Свежий, блядь, кислород. Потому как все тут просто старается тебя усыпить. Для того все и придумано; они тут хитрые, на хер, в УСО-то, все придумано для того, чтобы твои долбаные мозги перестали работать, чтобы ты думать не мог, если вдруг соберешься составить какой ни есть план. Так что необходимо любой ценой оставаться начеку. Тебе нужны все твои органы чувств, все до единого, друг, точно тебе говорю. Сэмми както читал книжку про летучих мышей; слух у них немыслимый, чего-то там ультразвуковое или еще какая херня, они вроде как изобрели, чтобы скомпенсировать слепоту, свои собственные радары. Или вот еще, господь всемогущий, армейская программа была по телику, так там один слепой мужик стоял по одну сторону стены и все знал, что творится по другую, просто улавливал, что происходит в другой комнате, где какие люди стоят и все такое – вроде того мудака, который вилки умеет гнуть. Да только вилки гнуть это вроде концерта самодеятельности в «Палладиуме» [15] по сравнению с тем, что вытворял тот слепак, он словно развил в себе еще какой-то орган чувств. Очень на то походило. Так что, может, и такие, как Сэмми, тоже на это способны. Может, стоило в детство впасть; те первые несколько часов ты только и знал, что вопить да ногами лягаться, прокладывая дорогу в мир. Потому как все же рождаются незрячими. Сэмми помнил, как увидел малыша Питера в больничной люльке, как беспокоился, все ли у того в порядке, потому что сразу-то не поймешь. Глаза их видишь, но как понять, будут ли они, на хер, работать, ну вроде как: ты видишь магазин, набитый ботинками, но ведь ни один из них ни хрена не ходит. Ну и прочее все, и все разное.
Вы мистер Сэмюэлс?
Да. Сэмми вздергивает голову; он и не слышал, как она подошла.
Тогда будьте добры, сделайте шаг вперед.
Она, должно быть, совсем рядом. Чуть попахивает духами или еще чем, может, свежим мылом; ощущение полной и абсолютно охеренной чистоты, друг, так и видишь ее – блузка на шее расходится, верхние две пуговицы расстегнуты, намек на сладкую тайну, клевая юбка, жакетик, украшения и этот, как он, на хер, называется, э-э… – класс или как-то там еще, не знаю, стиль; Сэмми вылезает из кресла, следуй за этим шелестом; любой твой каприз, бэби, давай. Куда? спрашивает он.
Стул слева от вас, между столами.
Сэмми на ходу постукивает палкой. Налетает на что-то. Больше похоже на обеденный стол, чем на письменный, Сэмми обходит его кругом. Еще один такой же, а может, этот как раз и письменный. По стуку сказать трудно. На долю минуты он останавливается.
Теперь немного влево, говорит она, между столами.
Исус всемогущий, куда тут налево, о чем она? Он тычет вокруг палкой, пока не обнаруживает пустоту, смещается в ту сторону, проход узкий, левое колено обо что-то ударяется.
Стул прямо перед вами, садитесь.
Стул оказался самый обычный, и на том, мать вашу, спасибо, потому как проверить его он позабыл. Сэмми сел, выпрямился, чтобы дать отдых спине, рука лежит на палке.
Вы заявляете об утрате зрения на обоих глазах, так, мистер Сэмюэлс?
Правильно. Сэмми вертит головой, кажется, будто ее голос доносится откуда-то сбоку.
Что именно включает в себя утрата зрения?
Ну, я просто ничего не вижу. Он пытается подвинуть стул, но тот вделан в пол.
Что в точности вы подразумеваете, все вообще?
Да.
Вы совсем ничего не видите?
Нет. Сэмми снова сдвигается; голос определенно исходит теперь из другого места, такое ощущение, что она ходит вокруг него.
И вы говорите, что это произошло совершенно неожиданно? Да.
Без каких-либо признаков прогрессирующего ухудшения?
Нет, все было, как я уже говорил вашему молодому человеку, я проснулся и все, ничего не вижу.
Некоторое время стоит молчание, теперь, когда она задает следующий вопрос, голос звучит ближе и прямо перед ним: И это случилось в то время, когда вы находились под арестом в полиции?
Правильно.
Вы заявляете, что работники полицейского управления подвергли вас физическому избиению?
Как?
…
Что вы сказали?
Они вас отметелили?
Они меня отметелили?
Так здесь записано.
Вообще-то мне эта формулировка не нравится.
Я лишь зачитываю то, что вы сказали в ходе предварительного собеседования; наш сотрудник ввел эту фразу в кавычках, дабы указать, что это ваши собственные слова. Вам они кажутся неверными?
Послушайте, я же не могу точно помнить, что я сказал; насколько я знаю, я просто сказал, что лишился зрения в прошлый понедельник или во вторник – проснулся и все, готово.
Вы отрицаете, что прибегли именно к этим словам?
Я не знаю, не могу припомнить; но слов «физическое избиение» я не употреблял, это я помню точно.
Сэмми сжимает палку.
Она продолжает: Здесь введена фраза «они меня отметелили» и введена именно как цитата. Однако это разговорное выражение, и не всякий из тех, кому предстоит разбирать ваше заявление, сможет понять, что оно означает. Я сочла правильным использовать в качестве его истолкования «физическое избиение», однако, если вы предпочитаете что-то другое… можете вы что-нибудь предложить?
Это была драка.
Прошу прощения?
Послушайте, как там у вас записано?
Они вас отметелили.
Могу я это изменить?
Простите, нет, однако вы можете добавить что-либо с целью пояснения; если вам хочется пояснить, что вы имели в виду, вы можете это сделать.
Сэмми потирает подбородок, так что кожа и мясо перекатываются по кости. Надо было побриться, тут он промахнулся. Он шмыгает носом, потом говорит: Меня подвергли физическому принуждению.
Она вводит это в компьютер, одновременно произнося:
Тем не менее ваши собственные слова так и останутся в этом документе, мистер Сэмюэлс. Хотите добавить что-нибудь еще?
Нет, оставьте как есть.
Хорошо. Итак, существуют две группы дисфункциональных расстройств, к одной относятся те, причина которых допускает проверку, к другой – подпадающие под категорию псевдоспонтанных. Расстройства, входящие в первую группу, позволяют заявителю претендовать на пособие по утрате трудоспособности, расстройства же, относящиеся ко второй, этого не позволяют. Тем не менее и те, и другие дают заявителю право на пересмотр его или ее физического состояния в целях регистрации для работы, сопряженной с полной занятостью, при условии что дисфункциональное расстройство будет должным образом установлено.
Он лезет в карман за сигаретой, но вовремя спохватывается.
Итак, мистер Сэмюэлс, насколько я понимаю, компенсации вы не требуете.
Правильно.
Угу-м.
…
Теперь она, говоря, все время стучит по клавишам: То обстоятельство, что вы не требуете компенсации в отношении предположительного физического принуждения, может быть воспринят некоторыми как непоследовательность, я просто хочу, чтобы вы это понимали.
Послушайте, я говорю, что приобрел это расстройство из-за физического принуждения, оно не было спонтанным, ну то есть я же не без всякой причины зрение потерял, какая там причина, я не знаю, но какая-то быть должна. Вот я и пришел, чтобы это дело зарегистрировать. Я хочу сказать, что больше ничего и не делаю, просто регистрируюсь, как я и хотел; я же не лезу внаглую, если мне положено пособие, значит, положено. Нет, значит, нет. Это все, что я говорю, понимаете?
