схватив со стола самокрутку с травой, съебался покурить на улицу, а его «блядь» начала подкатывать ко мне. Я в принципе был не против. Даже несмотря на то, что по её жопе стекала кончина грузина, а от самой бабы воняло чесноком и сигаретами. Андрей свою девку ебал в другой комнате, и до нас доносились их крики вперемешку со скрипами старой кровати, отчего кровь кипела еще сильнее. Когда гормоны бьют в голову, ты готов выебать любого крокодила, и тут я ничем не отличался от Грини-долбоеба.
– Ну шо ты такой скромняга? – шумно дыша, спросила «блядь», неумело пытаясь развязать узел на моих шортах, которые торчали, как палатка, из-за стояка. – Стесняися?
Да, я стеснялся, потому что Санёк теперь пялился на меня и в его глазах горела жадная зависть. Я не сомневался, что когда Костик и Гриня закончат обрабатывать своих баб, кто-то из них порадует и Санька. А может и Кайгусь подгонит свою.
– Пойдем на улицу, скромняга, – проворковала она, беря меня за руку и, виляя обвислой жопой, пошла к выходу. Я следовал за ней, как ручной щенок, вывалив язык и нелепо перебирая ногами.
Мы зашли на сеновал рядом с домом, и она бросила меня на колючее сено, предварительно стянув с меня шорты. Сено сразу искололо жопу, которая начала дико чесаться, но, чтобы отбить желание, этого было мало.
Девка, чье имя я не знал, стянула через голову майку, и я впервые увидел сиськи в непосредственной близости от моего лица. Чуть отвисшие, с крупными сосками. Где-то рядом курил Стёпа, я чувствовал пластмассовый запах его самокрутки. А меня готовилась оседлать страшная баба, причем я понимал, что кончу сразу же, как она сядет. Но этого не случилось, слава Богу.
– Блядь, Ларис, ты в край ебанулась? – ругнулся Костик, вытаскивая её за ногу из кучи сена. – Хули ты к нему полезла? Тебе Стёпы, бля, мало? Он ж пиздюк еще!
– Пиздюк, а хуй стоит, как елка, – глумливо хохотнула Лариска, не обращая внимания, что стоит голая на улице, с засохшей спермой на жопе.
– Иди в дом, – мотнул головой Костян. – Там Гриня тебя заждался.
– Не хочу Гриню, хочу скромнягу, – заныла та, но Костик, устав от разговоров, прописал ей леща и заставил помчаться к дому дикими скачками. Затем, хмуро посмотрел на меня, снова покачал головой.
– Бля, Артём. Я думал, ты умнее…
– А хули такого? – внезапно взвился я, заставив Костика подпрыгнуть. Он с минуту подумал, не прописать ли и мне в грудину, но в итоге махнул рукой и, вытащив из кармана пачку сигарет, протянул её мне.
– Покури, блядь, и успокойся. Эту Лариску вся деревня ебала.
– И чо? – снова быканул я, но Костик сдержался. – Типа, я недостоин?
– Хуйню не мели. Нехай кровь угомонится, – буркнул Костян, закуривая сигарету. Я тоже закурил. В груди ворочался вонючий дым и обида, которую хотелось выплеснуть наружу. Костик чуть подумал, сделал еще одну затяжку и добавил: – Никогда не еби деревенских баб, Тёмка. А если собрался ебать, то еби с резинкой. А резинку потом с собой забирай.
– Почему? – нахмурился я, тоже делая затяжку.
– По кочану, блядь, – вызверился Костян. – Хуль ты думаешь, она реально на тебя запала? Секи сюда, пацан. Деревенские на городских западают только в одном случае. Вот поебался ты с Лариской, кончил, тебе заебца, а утром к твоей бабке вся её родня, а она нехуевая, приходит. И с ходу верещать начинают, что ты их доню выебал, пизду обкончал, кто теперь девку замуж-то возьмет и диток содержать будя. Батька её тебе еще пизды даст, а братки добавят, шоб не расслабляся. А потом тебя разводить начнут. Или на женитьбу, или на калым.
– В смысле? – не понял я, и Костик, вздохнув, снова принялся объяснять, запалив перед этим самокрутку.
– Бля, Тём, ты ж умный вроде пацан. Сам секи, кому она нахуй в деревне-то сдалась? На ней клейма ставить негде. Проще сказать, кто её не ебал. Она за сигарету в рот берет, а когда сигареты нет, то за просто так. Вот и остается ей одно. Найти лоха, которого развести можно. Типа тебя или Санька. Вы, городские, вообще не врубаетесь чо тут и как. А для неё это единственный шанс съебаться отсюда, как и для любой блядюги. Лариска, хоть и блядина, а уже с десяток долбоебов развела. Ты вот скажи, готов ты на ней жениться? Если да, то вперед. Еби, пока хуй не почернеет.
– Вы-то их ебете, – насупившись, буркнул я, заставив Костяна хохотнуть.
– Мы свои, Тём. А ты городской. Мы их с детства знаем, и если Лариска придет к батьке и скажет, что ей Степан в жопу засадил, тот ей поленом по ебалу даст и поленом этим по улице прогонит. А Степана не тронет, потому как свой, а всей деревне известно, кака Лариска блядь. Ты или Саня – другое дело. Вас будут разводить, участкового позовут. И тут или свадьба, или калым. Без вариантов. Лариска вон последнего знаешь как подловила?
– Не.
– Мультик-чи его звали? Короче. Он типа умный был, в резинке её ебал. А Лариска, как он кончил, резинку умыкнула и в комнате себе в пизду все залила. Ну а утром по классике, братан. Батя, матя и вся родня пришли ебать мозги лошаре, гондоном скукоженным перед носом махая. Пришлось откупаться, потому как никто в здравой памяти такую жабу в жены брать не будет. Это ж пиздец зашквар. Понял теперь?
– Ага.
– Нога, бля. Пошли вьебем мутного, а то Кайгусь всю «слезинку» сожрал почти.
– Пошли, – кивнул я, гадая, то ли крыть Костяна хуями, то ли спасибо за науку сказать.
Остаток вечера мы с Саньком смотрели, как старшаки ебали «блядей» во все щели, и пили самогон. Санёк до кучи накурился, и я застал его на улице, где он, задрав голову, выл на Луну и дрочил, орошая траву своей невинностью.
Эта странная оргия открыла мне глаза на жизнь деревенских. Для них это была норма, а для меня – ебаная дикость. Но кто я такой, чтобы судить других? Сам не лучше. Плеснув в стакан остатки самогона, я выпил и почему-то подумал об Алёнке Огурцовой. Вот у кого жизнь тяжелая, но я был уверен, что Алёнка никогда не пойдет вразнос, как Лариска или Машка, которую Андрей так никому и не дал выебать. У Алёнки, в отличие от блядей, была гордость и характер.
Ночью я тоже подрочил, только облегчения не испытал. В соседней комнате храпела бабушка, через неделю
